Срочно звоню маме. – Милая, ты где? Я ведь беспокоюсь, – говорит она мне. А я не хочу тревожить ее тем, что недавно произошло. Ее сердце и так изнывает от тревоги за Варю. Прикусываю щеку и лгу, что я в порядке. Спрашиваю, где она сейчас. Благо этот нахал привез меня в нужную больницу! Бегу по двору с босой ногой. Вся опять пялятся. Какой же стыд. Но куда больше меня сейчас заботит то, что я скажу маме, когда она меня такой увидит? Ай! В пятку угождает мелкий камень. Больно до жути, нужно хоть чем-то ногу перемотать. Попозже. Сначала мама и Варя. Где же этот дуракий корпус? Ага, вот он. И мама тут. Вся в слезах. – Что с твоей ногой? – спрашивает она, и я отмахиваюсь, что подошва от балеток отлетела. Мол, старые. Но мама не спешит верить, знает, как я их любила. Становится стыдно, учитывая, что меня почти поймали на лжи, но раскрывать всех карт не хочу. Нет. Я обязательно расскажу ей правду. Но потом. А сейчас…. – Как Варя? Почему ты здесь, а не в палате? – спрашиваю я о самом главном, и застываю, видя нечто страшное в глазах моей мамы…. Глава 4. Нашел – Она в реанимации, солнышко, – шепчет мне мама, и я забываю, как дышать. Будто хватили за горло стальными пальцами и дали под дых. Все настолько плохо? Спешу обнять маму, как можно крепче. – Что говорят доктора? – тихо спрашиваю я. – Срочно нужна пересадка. Времени почти нет, – шепчет она, отвернувшись от меня. Слова сливаются с плачем притом, что мама пытается держать себя в руках. – Но ведь донора еще не нашли. Наша очередь только в конце осени, – в ужасе шепчу я и готова уже свалиться на ватных ногах. – Погоди, нам ведь из Турции звонили. Там был вариант. Он подошел? – выпаливаю слова так быстро, будто секунда промедления может стоить мне жизни. Или Вареньке…. – По предварительным анализам, да. Но… мы не потянем перелет и оплату больницы. Что уж говорить об оплате донору, – говорит она и вновь отворачивается, чтобы я не видела слез. Будто я не знаю, как ей сейчас больно. Будто не чувствую тот же испепеляющий ад внутри себя. Ту же отчаянную безысходность. В голове мечутся мысли, я считаю каждую заработанную копеечку, но этого точно не хватит. – А если продадим квартиру? – хочу сказать я, но вспоминаю, что эта рухлядь в Подмосковье по документам нам не принадлежит, а найти отца… в общем, проще застрелиться. Это что же получается, выбора совершенно нет? Есть! Можно ведь сделать бартер! Я отдам свою почку взамен на почку для Вари. Я бы сделала это тысячу лет назад, но она Варе не подошла! Теперь нужно только найти деньги. Нужно! Долго уговаривать маму не приходится, но она настаивает, что донором станет она. – Кого выберут, – заключаю я, чтобы не рисковать, и мы звоним в клинику. Турецкие доктора велят прислать результаты исследований с официальным переводом на английский. А еще напоминают, что нужно будет пройти все обследования на месте. А это время и деньги. Ни того, ни другого нет, но соглашаемся на все, уповая на какое-то пока еще не появившееся на горизонте чудо. Ночь мы с мамой проводим в темноте и полной тишине, разбавляемой лишь хлюпаньем и тихим редким плачем. На утро болит голова от бесконечных тревог. До смены в баре еще целый день, а из ресторана меня уволили. Значит нужно искать новую работу. Любую. Лишь бы деньга быстро отдавали. Дожидаюсь рабочего времени и начинаю обзвон помеченных ночью кафе. Одно место совсем близко с домом, а другое как раз рядом с бывшим местом работы. Но там собеседование будет только в четыре часа. В “Вечерке” с весьма специфичным "вырви глаз" интерьером меня встречает молодая женщина с "инстаграмным" лицом по всем пунктам: накаченные губы, острые скулы и реснички 2д. Она окидывает надменным взглядом и как-то слишком быстро говорит “Нет”. Притом до обсуждения опыта работы и наличия рекомендаций дело вообще не доходит. Все заканчивается на вопросах “Вы замужем?” и “Дети есть?”. Жму плечами, сажусь на обшарпанную скамью и продолжаю гуглить вакантные места. На сегодня – ничего. Вот как будто все встали разом и в официантки записались. Придется ждать 15.00 и идти в вечерок. А до этого попытаться не сойти с ума от тревог и отчаяния. Присаживаюсь на скамейку с облупившейся краской и хочу плакать, но даже на это сил нет. Кажется, что мы с мамой и Варей одни против целого мира, и даже бабушки с дедушкой с нами нет. Пять лет, как их дом теперь на кладбище по дороге к новому метро. Обычно я прихожу к их могилам, чтобы рассказать о своих успехах, говорю с пустотой, будто они слышат меня, и на сердце становится легче. Сегодня я иду туда плакать. Искать объятий и утешений, которых никогда уже не получу. Не так я представляла нашу жизнь… От мыслей отвлекает чей-то истошный стон. Вижу перед собой старичка, который поскользнувшись на влажной траве, растянулся во весь рост. – Осторожно. Погодите. Я помогу, – кидаюсь к нему. На лет этому дедушке лет семьдесят, но выглядит он совсем не так, как обитатели нашего двора. Одет в строгий деловой костюм, пахнет дорогим парфюмом. Белые, жидкие, полностью седые волосы отлично уложены. Щетины совершенно нет. Глаза цвета горького шоколада, как у того незнакомца с лошадью на капоте. И чего он мне вспомнился в такой-то момент? Мало что ли на свете карих глаз? – Вам куда? Давайте я помогу, – вызываюсь я, а дедушка смотрит на меня так, будто призрака увидел. Он кивает в сторону могилы моих бабушки и дедушки. Вот только я не помню, чтобы среди их друзей водился кто-то подобный и статусный. Дедушка все потерял еще задолго до моего рождения. Бабушка только-только вышла за него замуж и была беременной, когда "детище" деда отнял какой-то заклятый враг. Точнее бессовестный и подлый друг, ставший после этого врагом. Может быть, этот дедушка один из старых партнеров? На подлеца совсем не похож. – У тебя ее глаза. Васильки, – говорит он. – И сердце у тебя такое же мягкое. – Вы знали мою бабушку? – уточняю я, его сухие тонкие губы растягиваются в улыбке, а в глазах боль и тоска. – Знал. И дедушку твоего знал. Как же хочется с ним подольше поговорить. Это как подарок, посланный бабушкой, но время поджимает. Собеседование. Прощаюсь с Валентином Игоревичем и спешу к метро. Пятка болит, кажется, мозоль натерла старыми балетками. Точно. Опускаюсь на свободное место в поезде и смотрю на вздувшийся шарик. Хоть бы не лопнул. Пластыря с собой нет. Дорога до старой работы занимает сорок минут, которые я трачу на то, чтобы проверить, не появились ли еще объявления. И, в конце-концов, просто припадаю затылком к стеклу. Вот и нужная улица. Где-то здесь должно быть то самое кафе, тысячу раз мимо ходила. Сейчас вот на ту сторону перейду и…. Светофор горит красным, и в память врывается серый Мустанг и его наглый хозяин с этим своим пронзительным взглядом и хищной ухмылкой. Невольно вспоминаю все, что было в больнице. Этот пробирающий до костей взгляд. Дерзкий запах парфюма. Опаляющие прикосновения. Близость. Я снова вспыхиваю и тут же спешу себя отчитать. Что еще за глупые мысли? Совсем с ума сошла? Мне о работе думать надо, а не о том хаме, который, на минуточку, меня мошенницей считает! Пора идти. Вон "зеленый" горит. Точно "зеленый!" Только перехожу на другую сторону, как “старичок” раздается звонком. – Валерия, добрый день. На собеседование сегодня подходить не нужно. Место больше не вакантно. Вот. Приплыли. И что мне теперь прямо здесь зареветь? А раньше предупредить нельзя было? С трудом сковываю порыв гнева и отчаяния внутри себя. Чем поможет истерика? – Спасибо, поняла, – отвечаю дамочке, надеясь, что может быть позже мне еще посчастливится туда попасть. Позже… А сейчас-то что делать? Смотрю с тоской на бывшее кафе и не нахожу ничего умнее, как пойти туда и умолять Петровича взять меня обратно. Может быть, он уже и не злится? А даже если злится, не прибьет же. По крайне мере книжку трудовую заберу…. – Нет, – отрезает Петрович. – И не смотри на меня своими жалостливыми глазами. Что я скажу клиенту, если он сюда придет?