– Лилечка, посмотри цуцик какой, – крикнула мне вслед тетя Люба. – После. Тетя Любочка. Мне срочно нужно увидеть Петюшу. Вы же знаете, он не может и минуты без шалостей, – крикнула я на бегу. – Дык это, не один он, – словно выстрели мне в спину Синявкин. – Я думал папанька евойный объявился. Уж больно похожий. Глаза такие же бандитские, как у твоего то. Я вона седня чуть вычистил ванную то вашу. Чем он ее набил то? – Тестом, – обмирая от ужаса, простонала я. – Эй, Лилек, ты чо? Незвный гость чоли? Неужто ж маньяк? Так я его сейчас… – Не нужно, – улыбнулась я через силу. – Я сама. До своей двери я не помню как дошла. Как в тумане. Услышала смех, несущийся из-за хлипкой филенки, прижалась спиной к стене. Надо взять себя в руки и выгнать проклятого мужика из моей жизни и моей квартиры. И ничего они с Петюшей не похожи, и имя – просто совпадение. Мама не сказала мне, кто Петин отец, и мне это знание абсолютно ни к чему. Это мой сын, не отдам никому. Загрызу любого за моего ребенка. В груди завихрилась злость. Я толкнула дверь, ослепнув от яростного желания защитить моего сына. – Ма, смотли, кто плишол, – радостно бросился мне навстречу Петюша. – Дядька злой совсем не злой. И я его плигласил на свой плаздник. Плавда здолово? Он мне подалил этот, как его? Теплекспок. Это как тлуба подзолная, только большая и можно звезды видеть близко-близко. Можно он плидет? Можно, можно, можно? – Какого лешего вы делаете в моем доме? – рявкнула я, подхватив сына на руки. Уставилась на проклятого нахала, развалившегося по-хозяйски на моем диване. – Ну, во-первых здравствуй, Бемби, – ощерился он. У меня в груди расцвел огненный шар страха. – Во вторых, я не к тебе пришел, а к имениннику. Ты же гордая. А в третьих… – А в третьих, убирайтесь и больше никогда не подходите ни ко мне, ни к моему сыну, – зашипела я, когда Демьянов поднялся с насиженного места и с грацией хищного кота пошел в нашу с Петюшей сторону. – Мам, ты чего? Он холоший. Он сказал, что ты залплату забыла заблать. И еще… Я подумал, что он мой папа. Только у него нога не делевянная, но повязка была у него на глазе. Жалко, он бы с нами жить мог тут. Мы бы с ним в сундук мелтвеца иглали. И еще, он сказал, что будет со мной длужить, – прошептал мне в ухо мой малыш. Господи, он лишен самого важного, мужского воспитания. Ищет себе друга в этом мерзавце, которому мы интересны как лабораторные мыши. И я ничего не могу поделать с этим. – Мам, я его плигласил. Так нельзя. Я мужчина, а ты мое плиглашение не лазлешаешь. Пускай он плидет. Ну мамочка, ну мой же день лождения. – Так что, Бемби, я остаюсь? – мурлыкнул Петр Демьянов. – И еще, Петька, покажи маме чему мы научились. – Трррр, – вдруг зарычал мой мальчик. – Дядька сказал, что так его учили в каком то там доме, детском влоде, говолить букву трррр. ма, что такое этот дом? Я вздохнула. Два года хождений по логопедам, куча заплаченных денег, потраченных нервов и абсолютно нулевой результат. И тут появляется этот хамский нахал и опа… – Так что, мама Лиля, праздник у меня будет сегодня? Я страшно люблю есть на обед торты и глотать напуганных одиноких мамочек. А потом… – Потом не будет. Только ради Петюши. И вообще, чего вы к нам пристали? – Я не знаю, – совсем по-человечески и удивленно сказал Демьянов. – Но обязательно это выясню. Сердце в моей груди пляшет лезгинку. – Ну все, идемте скотррреее плаздновать, – скачет вокруг нас, замерших друг против друга Петюша, маленьким беззаботным щеночком. А Владик тоже пойдет? Владик такой здоловый, ваще. Как слон, только без хобота. – Еще и Владик? – шепчу я, не в силах отвести взгляда от глаз незваного гостя. Они карие. Почти вишневые, и родинка над губой у этого страшного мужика… Не может быть. Так не бывает. Разве что в индийском кино. Пол под ногами качается как палуба пиратского корабля. Демьянов улыбается открыто, но его улыбка кажется мне угрожающей. – Владик подождет в машине. – Не нужно, пусть идет с нами, – хриплю я, в надежде, что при постороннем человеке этот страшный людоед меня не сожрет и не высосет из меня душу. – Он водитель. Обслуга. Его работа ждать. – Он человек, – кривлюсь я в искусственной улыбке. – Такой же, как вы и я и Петюшка. Не стоит учить моего мальчика тому, чего он никогда не поймет и чему не научится. Мы с вами разные. У нас ничего нет общего. Я надеюсь вы поймете это и оставите нас в покое. Сегодня я просто не хочу разочаровывать сына. Но потом… – Как знать, – перебивает меня мой мучитель. – Слушай, я что такой противный? Вроде душка, подарок купил, мальчика развлек. Детка, ты ко мне несправедлива, или неравнодушна? – Что вы несете? Просто мы с вами из разных вселенных. – шепчу я. Его лицо слишком близко, глаза сужены. Я чувствую горячее дыхание и умираю от странного возбуждения, смешанного даже не со страхом, а с леденящим ужасом. – Ладно. Бемби, я тебя понял. Я вам не нужен. Вы мне тоже, в принципе. Просто скучно стало. Мир? – Мир, – киваю я. – И такие дорогие подарки мы не принимаем. – А мне пофигу. Подарки неотдарки. Неужели ты расстроишь своего мальчика? Слушай не глупи. Я недолго побуду, потому что обещал, схем кусок омерзительного торта и уйду. И ты права, мне на фиг не нужна головная боль. Не знаю, зачем я сегодня пришел. Слава богу. Слава тебе господи. Пусть он исчезнет из наших с сыном жизней навсегда. Я так этого хочу. Хочу? Глава 6 Петр Демьянов Впервые за много лет я чувствовал себя счастливым. В последний раз подобие настоящего удовольствия я испытывал заработав первый миллион. Вся остальная моя жизнь вот именно сейчас казалась мне профанацией и фальшивкой, прикрытой красивым фасадом успешного члена общества. Успешного? Чего я добился за годы своего триумфа, кроме того, что научился не считаться ни с кем, кроме себя, ломать тех, кто мне мешает и чихать на всех? Даже семьи нормальной у меня не вышло. И теперь я сидел за деревянными убогими столами, сдвинутыми буквой «П» в холле нищей общаги, в компании людей, с которыми раньше я бы и разговаривать не стал, ел самый вкусный в моей жизни торт и улыбался так, как давно не улыбался: искренне и до боли в челюстях. – Это шо, цымес? Катька, твоими лепешками только окна замазывать, чтобы не дуло, – проворчала сидящая во главе стола тетушка. – Вот за Цилиной «Сказкой» в очередь выстраивались. Ехали черте откуда, чтобы хоть кецик урвать. А это что? Что это, спрашиваю? У торта не может быть буржуинского названия. Поняла? – Конечно, – улыбнулась миловидная девушка, тепло глянув на ворчунью. Черт, у них совсем все иначе у этих людей. Нет зла. Нет ненависти. Живут коммуной и рады? Это какой-то страшный сюр, коммунизм в отдельной общаге. Но мне нравится. И Владик хохочет во все горло, явно чувствует себя тут в своей стихии. Бемби сидит рядом, молчит, как воды в рот набрала. Следит за каждым движением своего лопоухого идола. Странная. Маленькая, словно птичка райская. Нос этот ее кнопкой, кажется все время насупленным. – Мама сказала, что ты не колсал, – хихикнул Петька, появившись рядом со мной. У него наверное где-то в мелком заду спрятан вечный двигатель. Не могу понять, как его мать успевает следить за всеми его перемещениями. Я бы давно сошел с ума. – И что скотрррро все тррравно уйдешь, потому что ты не можешь длужить с маленькими мальчиками. Потому что Батрррмалеи не умеют этого. – Правильно мама говорит, не корсар, хоть и противоречит себе. Между прочим Бармалей был пиратом, – притворно хмурю я брови. Мордашка мальчика разочарованно вытягивается, но тут же расцветает улыбкой, – потому что я флибустьер. – Ооооо, ооооо, – задыхается от восторга мой тезка. – Тебе некогда птррросто, да? Пойдешь болоздить плостолы молей и океанов? Только это, а кто это флибустьел? – Это свободный моряк, бороздящий моря… – И грабящий таких же свободных людей, – ухмыляется мелкая нахалка, выросшая словно из воздуха. Обнимает за худенькие плечи своего сына. А мне кажется я куда-то проваливаюсь. Эта ее улыбка, мягкая и всепонимающая… Я точно уже ее видел. – Вы сказали, что только торта поедите. – Мам, ну чего ты? Сколо же плидет аниматол. Ну пусть флибубандел позырит птрррредставление. Где он еще увидит такое? В океане же нет аниматолов. Ну мам. Тетя Люба сказала, что все должны увидеть, – дует губки мальчик. Наверное мне и вправду пора. Надо уносить ноги из этого безумия и прислушаться к советам Бемби, больше никогда не подходить к этой женщине и ее мальчишке на пушечный выстрел. – Да, Бемби, где я еще увижу действо? – ухмыляюсь, вопреки орущему об опасности чувству самосохранения, которое еще ни разу в жизни меня не подводило. – Не будь злючкой, тебе не идет. – Петюша, проверь, пожалуйста, всем хватает вкусностей? – теперь она улыбается через силу. Легко подталкивает в спину моего заступника. Он с готовностью бросается исполнять просьбу любимой матери. – А вам не идет быть душкой. Что вы хотите от нас? – Я? От вас? Ты что-то путаешь, куколка. Обычно все чего-то хотят от меня. В твоем случае ты или идиотка или блаженная. И мне просто интересно. – То есть для вас мы просто развлечение? Ну что ж, я не ошиблась в вас. Петр Дмитриевич, – ухмыляется она, от чего ее лицо кажется каким-то горьким. – Вы даете Пете иллюзию того, чего у него нет, и вряд ли случится. Он маленький и не понимает пока, что не все люди добрые и человечные. Не умеет пока отличать черные души. И в вас он видит… – она запинается на полуслове и в глазах ее медовых плещется страх, будто сболтнула лишнее… – Кого? – выдыхаю я. – Это совсем не важно. Вы… – А теперь фраера, цирковые номера, – громогласно оповещает тетка, сидящая во главе стола, стучит ложечкой по бокалу, призывая всех ко вниманию. Разрушает наш с Лилией разговор, словно ураганом. Недосказанность повисает в воздухе, наполненном резкой тишиной. Странно, все молча слушают смешную тётушку. Словно она тут царица и богиня. – Энтот бокал полный «Буратиной» до краев, я поднимаю за мелкого шлимазла, по вине которого мы все тут собрались, даже те кого не звали. Так вот, этот мелкий рахит в панамке нам всем как родной стал, а его геволты притча во языцах. Взять хотя бы подожженные занавески в холле. И баретки никто больше не оставляет у дверей, после того, как он их залил бетоном, свистнутым у строителей. Так вот, нам бы было скучно без Петюши. И сегодня к нему в гости пришел настоящий корсар. Аплодисменты, дамы и поцы, перед вами… Раздался громкий хлопок. И из клубов дыма появился… Появилось… Тетка захлебнулась лимонадом. Народ безмолвствовал. Реально, тишину можно было потрогать. Я тоже, если честно, слегка одурел, когда на лобное место между столами выскочило… Даже не могу описать, что. Пират, заявленный тамадой, выглядел как побывавший в боевой мясорубке морской еж. Шляпа, видавшая лучшие времена дымилась в его руке, сквозь прорехи в тлеющей тельняшке проглядывало морщинистое тело старого морского волка, давно находящегося в деменции, судя по одуревшему выражению написанному на хитрой физиономии столетнего аниматора. Обуви на пирате не было, зато носки полосатые с вензелем и дырками на больших пальцах взгляд ласкали красотищей. Как по мне, «Одноглазый Джо» сейчас в пространстве почти не ориентировался. Пластмассовая сабелька в дряхлой дрожащей ручонке оплавилась и повисла грустной сосулькой почти до пола. – Таки полундра, – простонал дедок, и затряс головой как ишак. – Таки да, – глубокомысленно протянула тетя Люба. – Мося, у вас есть что мне сказать? Я заказывала аниматора, а не труп старого поца, в самом что ни на есть эротическом смысле этого слова. Мося, я тэбэ сейчас буду бить, ногами и больно, – хмыкнула тетя Люба и восстала из-за стола. – Подержите мой макинтош, Владик. – Не надо, Бэйся, – хрюкнул дедок, пятясь спиной к подозрительно закопченному дверному проему, из-за которого выглядывал Петюша, блестя своими шкодливыми глазенками. – Я не виноват. Хотел просто эффектно появиться, но что-то пошло нэ так. Раньше срока подорвалась бомбочка. Странно это. Я все проверил. Кто-то же должен был ее… – Ты пошел нэ так, Мося. Бодро на три буквы, – хмыкнула тетушка, обвалилась на свое место и захохотала. Народ зашевелился тоже. – Боже, пират, подштанники то не уделал от страха? В твоем возрасте, Моисей, надо клистиры себе ставить, а не скакать козлом с соплей в руке. – А мне понлавилось, – радостно заскакал вокруг «погорельца» Петюша. Опасность миновала, и он выскочил из своего укрытия, как ни в чем не бывало. – Так долбануло, что у аниматола шляпу снесло и он из сапогов выскочил. Плям до потолка, а потом как… – Так это ты, взорвал бомбочку, – наконец отмер аниматор, – о боже, еврейское мое счастье. Ты Бейся мне заплатишь за шарики и за анимацию полную сумму. – Ха, за гондоны и ссыкло? Мося, вы много себе думаете, – заколыхалась тетушка. – Я заплачу, – выдохнул я. – Такого праздника у меня никогда не было. Никаких денег не жалко. – Нет. Ни копейки от вас не надо, пожалуйста. – И ни от кого не надо, да, Мося? Или вспомнить, как ты бил бизнесменом и продавал рибу…? Уберите гаманок, юноша. Мося пэредумал. – Да. Бейсенька. Пошутил я, – проблеял старичок. Бемби задрожала губешкой своей и у меня сердце заплясало пиратскую румбу. Ах, как она меня сейчас сжигала своими чертовыми глазищами. И столько в них было неприкрытой ненависти, что мне стало больно в груди. Блядь, да что происходит? Я поднялся с шаткой табуретки и молча пошел к выходу. Владик нехотя поплелся за мной.