1 Все темно-серое: стены, потолок, роскошное шелковое белье. Свечи. Их неровный трепещущий свет плавал в воздухе, переливался миллионом солнечных зайчиков, вспыхивал искрами в длинных рыжих прядях, ореолом рассыпавшихся вокруг головы, отчего казалось, что постель объята огненным пламенем. Картинка расплылась, потекла радужными кляксами… Я что, плачу? Нет! Я ужасно зла. Я просто в ярости! Лежу и не могу шелохнуться, скованная магическими путами. Руки вытянуты над головой, ноги раздвинуты. Подходи и пользуйся, блюдо подано. Проклятые темные со своей проклятой магией! Странно, что рубашку оставили. Тонкое кружево, нежное и невесомое, словно воздушный поцелуй из прошлого… От собственной унизительной беспомощности хотелось выть, как волчице на луну. А еще было страшно. Очень страшно. До одури. Этот страх змеей свивался в животе, плескался в горле, грозя прорваться истерикой. Нет. Я сильная, я выдержу. Пусть делает, что хочет, от меня ничего не дождется. Ни слезинки, ни крика. Пусть хоть на куски режет! Король стоял у постели и пристально рассматривал меня. Я хотела отвернуться, чтобы не видеть его смазливую физиономию. Наверняка считает себя красавцем, и сам ошалевает от своей неотразимости. Впрочем, темным не нужно быть красавцами, чтобы быть неотразимыми… У них для этого есть магия. Отвернуться не получалось. И мне приходилось смотреть в лицо мучителя. Волнистые волосы, светлая кожа, точеные черты надменного лица. Что же он медлит? Блюдо не по вкусу? Ожидание словно изощренная пытка. Может, мне повезет, и он решит, что не голоден? Мне. Повезет. О, боги… О везении даже думать смешно, после всего того, что случилось. Наконец, король пошевелился. Похоже, увиденное ему понравилось. Он одобрительно хмыкнул, наклонился надо мной, и через секунду холодная сталь коснулась моей шеи. Что я там про «резать на куски» говорила? Я судорожно сглотнула и почувствовала укол. – Не дергайся! Острое лезвие молниеносно скользнуло вдоль тела, рассекая рубашку сверху донизу. Тонкое кружево разошлось, обнажая белую кожу без единой царапинки. Я выдохнула и с ненавистью уставилась в немигающие глаза короля. Тот с наслаждением втянул носом воздух, словно наслаждаясь моим унижением, страхом и яростью. Вот как? Не доставлю ему такой радости! Я зажмурилась и крепко сжала зубы. Теплая мужская рука нырнула под легкую ткань, медленно прошлась по телу, слегка задевая груди, которые тут же набухли, стали болезненно чувствительными. От горячего дыхания над ухом по коже побежали мурашки. Что он там делает? Повернув голову, я распахнула глаза и вздрогнула, наткнувшись на горящий взгляд. Мгновенно стало жарко, и в этом неправильном жаре таяла злость, сменяясь непонятной истомой. Он неотрывно гладил мое тело, спускаясь все ниже. Это движение сводило с ума, отдаваясь томительным спазмом между ног. Я судорожно сглотнула, чувствуя, как наливается тяжелым жаром низ живота. Боги, что со мной происходит?! Я до крови прикусила свою щеку, пытаясь прийти в себя, избавиться от неуместного и неправильного ощущения… Я не должна! Нужно постараться отвлечься. Думать о другом. Например о том, как я вообще оказалась здесь, в этой комнате и в этой роли. 2 Я убежала из дому. Это даже звучит невероятно. Из таких мест не убегают, там живут и радуются жизни… Жизни в достатке и счастье. И это все я сменила на темную и сырую комнатушку таверны. И нисколько об этом не жалела. Тусклая свеча почти догорела, и только поэтому я могла понять, что прошло уже два часа с небольшим. Два часа?! Гильом оставил меня здесь целых два часа назад? Сказал, что пойдет к трактирщику и попытается выбить комнату получше, где не будет так отчаянно дуть из окна. Как будто девушке может быть дело до сквозняка, если ей удалось оседлать ветер! Хотя тут действительно холодно. Чертов трактирщик мог бы получше замазать щели в стенах! Я повозилась на кровати, плотнее закутываясь в потертое одеяло. Грубая ткань неприятно и шершаво коснулась кожи там, где ее не прикрывала тонкая шелковая рубашка. Роскошная, соблазнительная рубашка, одно удовольствие трогать. Я провела руками по нежному кружеву. Сколько раз я мечтала, томясь ночью в своей комнате, богатой и нарядно украшенной, как вот точно так же меня будут касаться руки Гильома… От этой мысли щеки вспыхнули, а сердце ухнуло куда-то вниз, взметнув стайку бабочек… Ну где же он? За два часа можно было перебрать все комнаты во всех трактирах этого мелкого городишки! А может, в замке обнаружили мое исчезновение? Может, слуги темного схватили Гильома и теперь пытают?! Нет, чушь. Я все хорошо продумала. Меня не хватятся до утра. А утром… Я представила себе до смерти перепуганное лицо сестры и укоризненный взгляд ее мужа, темного. Представила, как милая дорогая Сандра покачает головой: взяли оборванку в семью, поселили рядом с детьми, а она – нож в спину. И все они будут правы. Сбежала, опозорила их, да еще и прихватила драгоценности. И пусть это были мои драгоценности: сестра с радостью дарила их мне, словно пытаясь восполнить то, чего в свое время недополучила сама. Все равно сейчас это виделось мне воровством. Нет, не буду об этом думать сейчас… Как бы то ни было, пути назад нет. Я сделала это ради Гильома. Он небогат… А чтобы начать жить вместе, семьей, нужны деньги. Я снова скользнула руками по гладкому шелку, словно чтобы успокоить себя. Робко потрогала пальцами вершинки грудей… Еще немного – и ласкать меня будут руки Гильома. Это того стоило. Это стоило чего угодно в мире. Следуй за своим сердцем – гласит древняя мудрость, а мое сердце – рядом с ним. Принадлежит ему. Оно сладко замирает, стоит мне вспомнить моего возлюбленного. Высокий лоб, волосы цвета пшеницы, ложащиеся волнами, тонкий нос, чувственные капризные губы. Он считался одним из самых красивых парней в городе. О нем говорили, что он словно один из богов, спустившихся с высоких гор. Такой же прекрасный и такой же непостоянный. Я нахмурилась. О непостоянстве Гильома говорили многие. Он и был непостоянен – пока не встретил меня. А когда встретил, все изменилось. Он сам мне сказал: кто станет искать взглядом звезды, когда на него смотрит сама луна? Свеча зашипела, стрельнув искрами в последний раз, и погасла, словно напоминая о времени. Три часа… Его нет уже три часа! Это слишком долго для разговора с трактирщиком, даже если тот болтлив, как сорока. Это слишком долго для любого разговора. Что-то случилось… Я рывком откинула одеяло, вскочила с кровати и зябко поежилась. Без свечи в комнате было темно, как в погребе. Нащупав пальто, я накинула его прямо на тончайшую рубашку. Ничего, если запахнуть поплотнее, никто и не поймет, что там выглядывает – кружево ночной сорочки или подол платья. В такой непроглядной тьме не особо нарядишься, да и некогда – вдруг Гильом в беде. Настороженно прислушиваясь, я тихонько спустилась по ветхой деревянной лестнице прямо в полутемный зал, где теснились грубо сколоченные столы и противно пахло прогорклым жиром и дешевым пойлом. Несколько часов назад, когда мы только приехали, и трактирщик вел нас в комнату, здесь было душно и людно. Сейчас же шумная толпа схлынула, лишь за одним из столов под тусклой лампой сидели трое. Я остановилась и выдохнула с облегчением. Одним из троих был мой Гильом. Живой, слава богам, живой и невредимый! Свет от света, красавец, на которого даже взглянуть больно. Напротив него развалились двое. Немолодые, явно лет за сорок. Одежда, по которой не понять, к какому сословию принадлежат. Шрамы на огромных руках и на загорелых лицах, но главное – взгляды. Алчные, хищные, недобрые. Да у этих подлецов на лбу написано: разбойники. Что делает мой Гильом, мой светлый мальчик, моя первая и единственная любовь в компании таких типов? Гулко брякнув, на стол упали игральные кости и покатились, притягивая взгляд… Я вздрогнула и потрясенно застыла, не в силах поверить своим глазам: на заляпанной грязной столешнице сверкали мои драгоценности. Броши, серьги, тончайшей работы браслеты, и даже кулон – лик богини-хранительницы… Любимый кулон на цепочке, который я берегла как зеницу ока и не собиралась продавать ни при каких обстоятельствах. Большая часть украшений, небрежно собранная в переливающуюся всеми цветами радуги горку, покоилась перед разбойниками, другая, совсем жалкая – браслет, пара сережек да колье – перед Гильомом. Он нервно поглаживал их красивыми длинными пальцами. Кости остановились. Громилы радостно заржали, а Гильом с досадой хлопнул по столу рукой. И в то же мгновение огромная кряжистая лапища схватила последние драгоценности и перетащила их через стол к остальным. – Не везет в игре – повезет в чем-нибудь другом, – довольно хохотнул один из подозрительных типов. Наверное, если бы я не растерялась так в ту минуту, мне бы хватило ума понять, что здесь происходит, и беды можно было бы избежать. Ловко спрятать волосы под пальто – моя огненная шевелюра видна издалека – накинуть капюшон, тихой тенью выскользнуть за дверь и бежать… Бежать не разбирая дороги, спрятаться где-нибудь в тихом и темном углу до рассвета, а с рассветом поймать извозчика и с позором вернуться домой. Впрочем, невелик позор. Я вернулась бы такой же девственной, как и уходила. А пропавшие драгоценности… Мой новый родственник сначала бы нахмурился, отчитал хорошенько, а потом бы велел ювелирам изготовить мне новые, лишь образок богини-хранительницы было бы жалко. Но горечь обиды была так ядовита, что совершенно затуманила рассудок. – Гильом… – тихо прошелестела я. – Ты проиграл мои украшения? Совсем тихо, но меня услышали, и теперь взоры обратились ко мне. – Риаса… Я ожидала что он придет в ужас от того, что натворил, упадет на колени, будет умолять меня простить, но я конечно же его не прощу, а велю вернуть меня домой сегодня же, сейчас же, иначе он крепко об этом пожалеет. Но глаза его радостно вспыхнули, словно озаренные какой-то внезапно пришедшей в голову мыслью. И сказал он совсем другое: – Ставлю ее. Против всего. – Какая-то баба? И против всего? Да ты спятил, пацан! – фыркнул один из двоих. – Не какая-то баба, а девственница… – тоном записного торгаша, нахваливающего лежалый товар, протянула моя любовь. – Она пока еще невинна. 3 Один из громил подошел ко мне. Я попятилась, поднимаясь на несколько ступеней выше, но он схватил меня за руку и стащил вниз. – Точно целка? Уж больно одета не по порядочному. И глаза шлюшьи… Порядочные девки так не смотрят, чистая кошка. Щеки мои запылали, как только я поняла, что пальто распахнулось, и полупрозрачное кружево сорочки мало что скрывает от жадных чужих взглядов. Я попыталась запахнуть полы, но он мне не дал. Грубо облапал и сокрушенно проговорил: – Эх, говорила мне матушка: «Не умеешь ты вовремя остановиться, Таум». Так и быть, пацан, кое-что против нее поставлю! Он вопросительно посмотрел на своего напарника. Тот пожал плечами – делай, мол, что хочешь. Они переговаривались так, словно меня тут не было, словно бы я была вещью. Безмолвной, неживой. – Вы не смеете! – выкрикнула я, но никто даже не обернулся на мой голос. Громила Таум вернулся к столу, запустил лапищу в мои украшения и бросил на середину стола небольшую жменю. – Большего не проси, – сказал и покосился на меня. – Больно уж худая. Подержаться не за что. Ставки сделаны… Я сжалась. – Гильом, ты же не можешь… – в ужасе прошептала я, – … пожалуйста. Все это было похоже на страшный сон! Куда делся мой страстный и нежный поклонник. Тот, ближе кого у меня не было! Он бросил на меня злобный взгляд. – Заткнись! – рявкнул он. Как удар, как пощечина. Ну уж нет!