Вечером слушал пластинки. Начал читать статью про полимеры, но быстро бросил. Так под музыку и заснул. 13 июня, пятница Бадаева до предъявления обвинения Подлубнов категорически велел допрашивать теперь только в присутствии министерских. А как предъявишь, появится адвокат из ЦСКА. Дурацкая ситуация. – Мы его пальцем не трогали, сами понимаете, – объяснил Жунев Подлубнову. – Да хрен с ним с пальцем, – сказал Подлубнов. – Икону теперь с нас требуют. Прохор Чернецов у всех на слуху из-за фильма. Ну и потом, икона действительно сверхценная, подлинная реликвия. – Следственные действия, значит, затрудняют, а икону требуют? – С адвокатом, конечно, боксер больше правды про икону расскажет, ага. Покровский с Жуневым возмущались, а Подлубнов не был склонен рассусоливать: – Мужики, я такую слышал в министерстве формулировку, что икона в некотором смысле даже важнее ветеранок. Жунев выматерился, Покровский этого не позволял себе в кабинете Подлубнова. Всегда есть некоторый смысл, в котором что-нибудь одно важнее чего-нибудь другого, а есть другой некоторый смысл, в котором наоборот. Да, война отойдет в прошлое, тема ветеранов не будет стоять столь остро. Сейчас еще усугубляется тем, что льготы им налаживают параллельно с усилением дефицита, и зафиксированы уже в областных городах случаи, когда ветеранов гнали. Тех, кто пытался по льготам вне очереди. Вряд ли так же пышно будут отмечать пятидесятилетие Победы, столько воды утечет. А исторический православный супершедевр Прохора Чернецова – его ценность от эпох не зависит. Но эпохи – пыль, искусство – тлен, религия – мрачный пережиток, а за старушек обидно. Рассказать Подлубнову и Жуневу, что уже свинтилась версия судьбы настоящей иконы? Четкая рабочая идея, объясняющая все имеющиеся факты. Без единого доказательства, но оно так всегда поначалу. Нет, рано рассказывать, и свинтилась не до конца, и Бадаев Покровского интересовал куда больше судьбы шедевра. – Работаем – сказал Покровский. – Закинули пару удочек… День-два надо, чтобы понять, куда двигаться. Но вообще у нас убийца в камере, это тоже имеет значение. – Согласен, – Подлубнов сунул в рот трубку. – Отпускать мы его не хотим, правильно? Значит, надо понять, что предъявлять. Подлубнов трубку во рту пустую часами грызет и посасывает, воздух по ней туда-сюда гоняет – там же вся, так сказать, память трубки миллион раз выдута, все запахи вынюханы… – Сто пятьдесят третью? До пятерки с конфискацией, если доказать «коммерческое посредничество». Но не из чего пока не вытекает, что Бадаев хотел нажиться на продаже иконы, а не просто соседке помогал. По умолчанию советский человек соседке всегда помогает бесплатно, в иное суд не поверит. – Сто восемьдесят первую? Заведомо ложное показание – да. На прямой вопрос, были ли у Кроевской ценные вещи, ответил, что не знает, а сам в это время уже химичил с иконой. Часть первая, до одного года. Но на этот вопрос Бадаев отвечал давно: без протокола, без подписи. Считай, что и не отвечал. – Сто сорок седьмая еще… Мошенничество, завладение личным имуществом граждан или приобретение прав на имущество путем обмана или злоупотребления доверием. Это зятю мертвой тещи впору пришлось: пытался приобрести права на квартиру путем обмана. А Бадаев, если ему Кроевская дала икону, доверием не злоупотреблял, по ее же просьбе переправил на экспертизу. То есть это не так, но тут-то нет свидетельств, кроме его слов. Ничего, в общем, не решили. Самовар из кабинета генеральского куда-то делся. Позже Покровский выяснил, что у него отпаялся носик. Сел полистать дело… Нет, не листается, хватит листать. Рано выдернули Бадаева в камеру! Надо было еще покачать, поводить, как барана перед закланием, вылезли бы улики какие-нибудь. Сфальсифицировать, в конце концов, можно информацию. На особо принципиальные случаи есть у милиции в загашнике так называемые белые свидетели, совершенно посторонние на первый, да и на десятый взгляд люди, чем-то, однако в глубине своей биографии милиции обязанные. Нашел бы Жунев человека, который покажет, что видел Бадаева во время убийства на месте убийства – неважно, первого или второго. Нет, так грубо не принято. Свидетель может быть косвенным, сообщить, например, что застал Бадева таскающим туда-сюда асфальт. Да, кривая улика, но как-то пришлось бы суду трактовать эти загадочные манипуляции, а у Покровского трактовка – очень убедительная. На его взгляд, конечно. Ладно. Зашел к Лене Гвоздилиной, взял продуктовый заказ. Сгущенное какао – две банки, банка венгерского компота, чешский паштет из очень толстой, если верить картинке, утки, арахис, фисташки, сервелат, консервы тунец новой марки, конфеты «Кремлевские», сыр «Останкинский» – как выразилась Лена Гвоздилина, «интересный». Паста «Океан», конечно. У Лены кофточка с глубоким вырезом, когда наклоняется над столом, груди пляшут, как отражения звезд в ночном колодце. Звонок от Семшова-Сенцова из ЦСКА, у Покровского сердце подпрыгнуло, почувствовал, что будет интересно. Да! Начал действовать встревоженный Бадаев после того, как Покровский его на «Динамо» в субботу поддавил, а потом и в воскресенье в парке. ЦСКА, как флагману советского спорта, всегда нужно много мяса. Для своих многочисленных команд, для базирующихся в ЦСКА сборных СССР по гимнастике и баскетболу, для двух столовых комплекса ЦСКА, для школы олимпийского резерва по фигурному катанию, тоже приписанной к ЦСКА, для подшефного детского дома. Иной раз из экономии и во славу свежести ЦСКА закупает его прямиком на селе за наличный расчет, вот и сейчас шли переговоры по масштабной – рекордной! – покупке. Планировалось приобрести в Красногорском районе целое говяжье стадо. И Бадаев в понедельник сообщил Коневой, якобы с подачи Голикова, что они, конечно, доверяют заготовителю Л. Т. Федорову, с которым давным-давно плодотворно сотрудничают, но поскольку сумма особо большая, постольку с деньгами поедет сам Бадаев, вот так. 30 000 (прописью Тридцать тысяч) живых рублей, выделенных для покупки стада, буквально сегодня, кабы все шло по графику, оказались бы в руках Бадаева, и ищи-свищи потом боксера… Приобрел бы хижинку в захолустье, медвежьих углов в Союзе Социалистических Эр хватает. Делал бы вид, что роется в огороде, до конца своих серо-буро-малиновых дней. В маленьком городке, имея жилье и не имея потребностей, кроме как длить существование, меньше чем на тыщу можно год сидеть совершенно спокойно. Так что глупое решение Жунева задержать в среду Бадаева оказалось умным. Настя Кох приехала из Музея авиации и космонавтики, где фиксировала исчезновение писем. Там свежий переполох, зашли в музей дедушка с внучкой, долго гуляют, устали. Сверточек при них. Спросили вежливо в одном из залов, можно ли они тут перекусят. Дежурная глянула на сверточек: ну, думает, пусть перекусят, пирожки, наверное. И вышла, деликатная… У нее не один зал на попечении, а целых три, полмузея. А потом глядь – дедушки нет, внучки нет, витрина с космической пищей взломана, а в витрине нескольких космических микробуханочек и тюбиков с космическим борщом недостает! И только дверка витрины постукивает на сквозняке. – Остроумно, – согласился Покровский. – А с письмами что? С письмами все в порядке. В том смысле, что их нет, исчезли. Оформили пропажу документом, можно предъявлять Маховскому, как ответственному, обвинение. Посидели с Настей Кох – Покровский объяснял ей, как правильно в этой ситуации бумагу составлять. Как уже надоели все эти боковые тропинки. Хочется крови Бадаева. Сама Настя Кох непривычно взвинченная, юбка странно застегнута, виднеется из-за пояса полоска трусов… Неаккуратной Настя Кох иногда бывает, но такой нервной – нет. Быстро вдруг ушла куда-то. Ладно. Подумал, что так и не сообщил Раисе Абаулиной, что и как с Юрием Николаевичем. Решил, что и черт с ними обоими. Пошел сдал наконец зачет по стрельбе. Вместо привычных своих восьмерок и девяток девять из двенадцати пуль всадил в центр, еще одну в линию между девяткой и десяткой. Никодимыч языком цокнул, но лицо у Покровского, видимо, было такое, что снисходительно (а по-другому Никодимыч не умел) похвалить Покровского он даже и не решился. В медпункте взял справку в бассейн. В ответ показал язык, позволил померять себе температуру. Заглянул в столовую. Съел морковный салат и полстакана сметаны, ничего больше и не хотелось. Легкости хотелось в теле, скорости, движения, может быть даже бега и пальбы… Съел еще один морковный салат, взял без очереди. Шастал по коридорам, по этажам: протертая ковровая дорожка, закрепленная бронзовыми рейками, батареи пора красить, выглядят так себе, кто-то окурок прямо в коридоре выкинул и растоптал. Подзавел часы на руке, хотя делал это только по утрам. Проходил, как сквозь расступившуюся воду, сквозь разговоры коллег, что-то про эксгумацию, про бесквитанционку, про то, что грозятся вообще закрыть ночной буфет. – …Сикуха обычная, а двоих бугаев двумя ударами уложила. Спецподготовка какая-то, хрен поймешь. Молчит… – …А в стиральном порошке – семьдесят процентов кальцинированной соды. С размахом подошли… – …Он на дачу спрятался пару дней от нее отдохнуть. А она решила проверить, один ли он там, нагрянула ночью последней электричкой, он в ярости вышел, пошел по поселку, упал в яму с кипятком, обварился к чертям… Прошел быстро, локтем кого-то задел, еле успел извиниться… Ноги несут. Сегодня все кончится, ясно понял Покровский. Его потрясывало в мелком-мелком приятном ритме на самой границе тела – снаружи не видно. Конечно, не все вообще кончится, с иконой еще возиться и возиться, но история с убийцей – хватит, пора. Гога Пирамидин идет – выезжает в Карманов за Козловым. Покровский – для самого себя не-ожиданно – тоже решил поехать. – Давай, – сказал Гога Пирамидин. – Я оружие взял. Интуиция. – Даже так? – спросил Покровский и на середине своего вопроса почувствовал укол интуиции: правильно. Тоже пошел взял оружие. Спускались вниз, Настя Кох пронеслась навстречу по лестнице – даже, похоже, не заметила коллег. – Нервная она сегодня, – заметил Покровский. – Опять из-за парней, – сказал Гога Пирамидин. – Из-за каких парней? – Покровский решил, что ослышался. – Спуталась с сержантом с «Аэропорта». – Надо же, – пробормотал Покровский. – А у нее другой есть, из общаги. И до этого у нее тоже было два параллельно, едва распуталась, теперь снова влипла, – сочувственно говорил Гога Пирамидин. Покровскому странно было слышать такое про Настю Кох. Правду ли говорит Гога? Покровский иной раз не только про себя, но и про других не понимал, шутит человек или просто прикидывается… Или прикидывается, что шутит. По дороге Гога обмолвился, что Сережка Углов рассказывал о походе на футбол и что в следующий раз Гога хочет купить билеты и пригласить и Угловых Сережку с Наташей, и Покровского с его пацанами. Покровский сначала рассеяно ответил, что да, отличная мысль, а потом вдруг как разрезало, сверкнуло: надо же, Гога видел маленького Сережку, а значит, и Наташу, и вспомнил вдруг – не понимая, реальность вспоминает или вдруг покатилась с горы фантазия – когдатошние взгляды Гоги Пирамидина на Наташу, еще при жизни Сереги Углова. Вот оно как. Неужели…