— Похож. Не кипешуй, счас доставим на базу маму, вытащим. В этот момент, зашел еще один боец. — Зверь, там какая-то канитель начинается. Укры, похоже, проснулись и выдвигаются… Тот, кого назвали Зверем, хлопнул в ладоши и скомандовал: — Хоп, бойцы, быстренько пакуемся и аля-урю! Токугава, вам с Серым десять минут. В бой не ввязываться, отвлекаете — и на базу. Идете быстро на окраину огородами, там наш моцик в кустах, ориентир — въезд в оранжерею. Сразу за ней — зеленка, там такая приметная бочка большая. Ныряйте за нее, в кусты. Потом отрываетесь и по трассе прямиком к нам, мы блок-пост предупредим. Поехали! После этих слов он как-то внезапно исчез. Вот только стоял человек — и его уже нет. Бойцы уложили Галину Ермилову на носилки и вышли. Следом вышла и Настя Кротова. Остались только Костя-Ниндзя, и братья Ермиловы. — Серега! Наш отец… хотя — какой он отец… он маму… он в нее стрелял… — Братан, да понял я. Я знал, что на той стороне он воюет… Давно знал. И что мама воюет и где, знал. Про тебя вот только не знал. И про то, что в плен попал… Ладно, про папашу не будем, сдох и сдох. Косте вот спасибо скажи, а то бы папанька и тебя пристрелил… Все, давай, на выход, наши сейчас грузятся. — А ты… вы…? — Ты что, не слышал? Мы прикрываем отход группы? Потом и мы — за вами! — Серый… — Что? — Я тебя вот только нашел — не потеряйся? — Не дождетесь! Все, братан, давай, береги маму! Ты уже, я вижу, отвоевался, так что я теперь за вас всех этим гнидам мстить буду… за все! Давай-давай, не спи, наверх, живо! Сергей Ермилов по кличке «Серый» подтолкнул брата к выходу и сам следом за ним вышел во двор. Группа уже погрузилась на старенький «Богдан», который выруливал со двора. Сергей Ермилов по кличке «Рыжий» неуклюже запрыгнул на ходу в открытую заднюю дверь автобуса и, чмыхнув черным дымом, «Богдан» резво поехал по пустынной сельской улице. Во дворе остались лежат мертвые украинские солдаты и двое бойцов в черной униформе. Сергей Ермилов и Кёсиро Токугава, бойцы ДРГ ДНР «Стикс», переглянулись и, выйдя на улицу, рассредоточились, заняв удобные позиции. В конце улицы показалась группа людей в камуфляже с оружием. Серый вздохнул, поправил маску-балаклаву и прицелился… Некоторое время спустя В небольшом доме Ермиловых было шумно, но нельзя сказать, что весело. Война оставила свой след не только на домах поселка Юбилейный, но и в сердцах его жителей. Да и поселковое кладбище пестрело свежими могилами. Поэтому, хотя повод был и радостным — все-таки, сыновья с фронта вернулись, живые — тем-не менее, за столом не царило веселье, не было смеха, шуток, песен. Просто люди собрались отметить возращение братьев Ермиловых. Да и сама хозяйка, Галина Ермилова еще не отошла от тяжелого ранения. Она, как и сыновья, тоже была одета в камуфляж, хотя ее комиссовали вчистую, и врач строго-настрого предупредил, чтобы и не думала снова идти воевать. — Вам, милочка, в Вашем возрасте и после такого ранения и работать-то не везде можно теперь. Сидите дома, внуков будете нянчить… Галина, вспомнив слова доктора, тихонько улыбнулась. Внуков… Тут бы детей уберечь от войны, от смерти, чтобы внуки потом появились. Хотя Сергей «Серый», похоже, на Настену Кротову запал. Может, что у них и выйдет… Из-за стола поднялся высокий статный военный. На погонах его были только сержантские лычки, хотя два георгиевских креста и нашивка за ранение говорили о том, что сержант повоевал знатно. Так бывает — одни, пару раз съездив на передовую, себе полковников и майоров присваивают, звезду Героя Новороссии вешают, а другие, как пришли в армию сержантами да рядовыми, так и воюют в этих званиях доныне. — Уважаемые сельчане! Дорогие мои боевые товарищи! Братья и сестры! Сегодня у нас есть повод радоваться! Мой боевой друг, Сергей Ермилов живой! И это здорово! Я, как его командир, горжусь, что смог вывести своих людей из боя без потерь! А еще я горжусь Сергеем. Он, именно он спас нас всех, прикрывая отход группы. И смог сам выйти… Правда, был ранен, но остался жив! Спасибо тебе, Серый! Пью за тебя! Сержант повернулся к сидящему рядом Сергею Ермилову, тот встал, неловко пряча культу правой руки. Они обнялись, и Максим Зверев выпил рюмку водки. А Сергей остался стоять. — Я хочу выпить сейчас не за командира нашей группы, Максима Зверева, хотя он достоин того, чтобы каждый боец нашей группы каждый день пил за него. Он всех нас не раз вытаскивал, спасал, он всегда думает не только о том, как выполнить боевую задачу, но и о том, как сохранить личный состав, как не допустить потерь. Но я хочу выпить за вас, односельчане. За вас, жители. Вы очень нам всем помогаете. И вам тяжелее. Мы под пулями и снарядами, потому что мы — военные. Мы воюем, это — наша работа. А вы под пулями и снарядами — за что? Вы — мирные жители, вы должны жить в мире. Работать. Растить детей. Учиться. Просто жить. А эти гады… — он мотнул головой куда-то в сторону, — отобрали у вас право на жизнь. Отобрали у нас всех! И детей вам приходиться не растить, а хоронить… Сергей запнулся, прикусил губу. Потом все же продолжил. — Вот сидит моя мать, Галина Ермилова. Но рядом с ней нет моего брата, Вани Ермилова. Ему пять лет было, когда мы его схоронили. Когда укровский самолет скинул свои ракеты на Станицу Луганскую. И все, нет больше Ванечки. Кому помешал маленький ребенок? Кому мешают наши дети, кому мы мешаем жить? Никому! А нам вот мешают… Поэтому я хочу выпить за всех вас, за мужиков и баб, за ваших детей и внуков, чтобы вы жили и смогли дожить до конца этой проклятой войны. А эти фашисты чтобы сдохли и захлебнулись бы своей кровью! Все встали, подняв рюмки. Встал сержант Максим Зверев, встали бойцы «Стикса», приехавшие в гости к своему побратиму Сергею Ермилову, а рядом с Сергеем встал его брат. Они стояли рядом друг с другом и теперь даже мать не смогла бы их различить. Потому что не было больше ни рыжего брата, ни чернявого. Оба Сергея теперь были серыми. Точнее, седыми. Их волосы стали одинаковыми, словно война одним мазком перекрасила их головы в цвет пепла. И только в одном отличались братья — у одного Сергея не было правой руки, а у другого — левой… Послесловие …Всех живых забрали во сне Остальные давно мертвы Их пустые глазницы мне Посылают немой укор Я давно погиб на войне И начертан мой приговор На страницах павшей листвы Я погиб давно. Не в бою Не от пули и не от ран Вышло так, что душу мою Смяли, скомкали, как листок, Он лежит почти на краю И запутался вязью строк За небесный тусклый экран Кто-то матрицу отключил И на небе сплошная тьма А ведь раньше, казалось, жил По законам — не по чутью Те, кто разум свой удалил, Распинают совесть свою И уже не душа — тюрьма! Я остался где-то в полях Что теперь пылают войной И порою только лишь в снах Понимаю, что выбор прост Если есть расклад на руках, То иди на Калинов Мост Если нужен кому герой… Но живых забрали во сне, Остальных окутала тьма Оказалось, не на войне