Корозов тут же направился к Акламину, решив сообщить ему обо всем, что было связано с Евой. Поднял из постели. Аристарх выслушал, покачал головой с укоризной: — Сколько раз говорил уже тебе, брось свою самодеятельность. Если бы своевременно все рассказал, то, вероятно, удалось бы предотвратить похищение. А теперь мне придется раскручивать Нарлинскую задним числом. Другой зацепки пока нет. В этот же день Акламин поехал в театр за два часа до начала спектакля, в котором Ева играла главную роль. За кулисами царила обычная суета. Мелькали работники сцены, актеры, то тут, то там раздавались чьи-то голоса. Ева приготавливала себя для грима. На ней был воздушный блузон и длинная юбка. Появление в гримерной Аристарха вызвало у Нарлинской недоумение. Она посмотрела в его удостоверение и недовольно поморщилась, сообразив, кто сообщил оперативнику о ней. С сожалением пригласила его сесть рядом. Но в стенах гримерной Ева не стала разговаривать с Аристархом. Не хотела, чтобы кто-нибудь из работников театра ненароком услыхал, как она будет отвечать. А потом разнес бы это все по другим ушам, прибавляя и привирая при этом. Они вышли на улицу, начали медленно прогуливаться взад-вперед. День был солнечным. Лучи то слепили глаза, когда они шли в одну сторону, то пекли затылки, когда поворачивали обратно. Легкий ветер обдувал их. Акламин расстегнул пуговицы летнего серого пиджака. Нарлинская слегка щурилась от солнца и смотрела перед собой. Сбоку тротуара несколько голубей что-то клевали. Выделялся один с белой грудкой. Он прогуливался гордо и независимо, не обращая внимания на других своих сородичей и на людей, топающих по тротуару. Прохожие восторженно таращились на актрису, узнавая, оборачивались, показывали на нее и даже приветственно кивали ей, поймав блуждающий взгляд. Отбросив всякие формальности, и, зная, как прошла беседа между нею и Корозовым, Акламин сказал: — Вам известно о похищении Ольги Корозовой. — Конечно, известно. Глеб сказал об этом, — ответила девушка и кому-то, кто поздоровался с нею издалека, кивнула. — Что заставило вас предупредить Глеба об опасности для его жены? Аристарх ожидал услышать от Евы что-либо толковое, но оказалось, сильно ошибался. Нарлинская, избрав для себя защитную манеру, стала как бы в боксерскую стойку, и Акламин услыхал: — Вы о чем? — Ведь вы предупредили Корозова заранее. — Как я могла его о чем-то предупредить, если мне ничего не было известно? — ответила девушка, показав на лице такое искреннее изумление, что другой бы на месте Акламина замешкался. Однако Аристарх выслушал ее спокойно, неулыбчивое лицо оставалось невозмутимым. Стало ясно, что Нарлинская не собиралась открываться, что голыми руками ее не возьмешь. Все это как-то не вязалось с ее скромной обаятельной внешностью. Между тем, для Акламина подобное было привычно. Всякое новое дело начиналось почти одинаково. Подозреваемые с первого момента отказывались, и загонять их в угол приходилось постепенно с помощью фактов, свидетелей, улик. Он верил, что и к Еве ему удастся найти подходы. Спокойно и серьезно продолжил: — Тогда что вы имели в виду, говоря ему об опасности? — Я говорила ему, что мне страшно остаться одной, что боюсь этого, что любая девушка опасается быть одинокой, и чтобы он не подвергал такой опасности свою жену Ольгу. Вот и все. И больше я ничего не знаю. Не нужно из моих слов делать трагедию и какие-то невероятные выводы. Да, я испугалась, когда он сообщил о похищении Ольги, невольно перенесла подобное на себя и испугалась за себя. Но что в этом удивительного? Всякую девушку могут испугать такие события. Всякую. Аристарх заметил, как Нарлинская, говоря, украдкой стреляла глазами по сторонам. Ей определенно нравилось, когда ее узнавали прохожие, хотя старательно делала вид, что не обращала на них внимания. Однако сразу вся выпрямлялась, подавала вперед грудь, на лице появлялась блуждающая улыбка. А вот когда встречные люди проходили мимо безразлично, видимо, не были театралами и не обращали внимания на многочисленные афиши с ее лицом, она заметно грустнела и становилась маленькой серой мышкой, хотя и очень красивой. Голос Акламина снова тронул ее ушные перепонки: — Значит, вы не подтверждаете, что предупреждали Глеба об опасности для его жены? Ева кивнула. И пожала плечами. Она ничего не собиралась подтверждать. И никто не мог этого подтвердить. Свидетелей не было. А Корозов мало ли что может наговорить. Язык без костей. — Я не знаю, почему он решил, что я его о чем-то предупреждала. Не знаю, — сказала. Аристарх наткнулся на стену. Все его последующие вопросы отлетали от нее, как горох. Стена была непробиваемой. Тон Евы был дружелюбным, но не более того. Ее подозрения связаны с членами триумвирата, однако вплетать полицию в их запутанные отношения было не просто нельзя, а недопустимо. Она стала поглядывать на часы, приближалось время спектакля, к дверям театра потянулись зрители, а ей еще нужно было приготовить себя. Акламин выразил сожаление, что разговор не состоялся и стал прощаться. Ева направилась к служебному входу, бросив напоследок: — Я была бы рада помочь, но ничем не могу. Аристарх проводил ее взглядом. Твердой скорлупкой оказалась Нарлинская. Даже если предположить, что она явно ничего не знала, все же, наверняка, кого-то подозревала, и подозрения эти могли иметь под собой определенную почву. Они могли бы стать ключом к разгадке. Между тем, ключик в руки не давался. Стало быть, Нарлинской следовало заняться основательно. Этот разговор был только первым, последуют и другие. Не успела Ева закрыть за собой дверь служебного входа, как перед нею возник Дорчаков, сильно пахнущий духами. В яркой оранжевой рубахе с широким воротом на заказ. Ему уже доложили, что Нарлинской заинтересовалась полиция. И он своей гибкой рукой обнял Еву за плечи: — Что нужно от тебя полиции? Она не могла ответить ему прямо, чтобы не вызвать серию других вопросов, и на ходу вышла из неприятного положения: — Пропал один из моих поклонников. Полицейский спрашивал, не слыхала ли я что-нибудь об этом. — Это какой же? — Дорчаков отстранился от девушки, его рука привычно поползла по ее спине вниз. Ева поморщилась, будто ей было не очень приятно в настоящее время вспоминать об этом, сказала: — Тот парень, что забрасывал меня цветами на сцене. — А-а, — тихим голосом протянул Антон. — Помню, помню. — И сделал глубокий кивок головой. — Но почему полиция пришла именно к тебе? Ева пожала плечами, смотря себе под ноги. А потом, как бы в защиту себе, проговорила: — К тебе тоже могут явиться. Вот и спроси у них. Это же полиция, у них свои порядки. У них не ты режиссер, чтобы устанавливать твои правила. Вокруг стояла рабочая суета. Кто-то зацепил ее плечом, кто-то что-то сказал, проходя мимо, кто-то о чем-то спросил Антона. Тот отвлекся, отвечая, и снова повернулся к ней. Ее слова он воспринял, как неуместную шутку, ему совсем не хотелось, чтобы полиция приходила к нему. В конце концов, он не может и не должен знать всех ее поклонников. С ехидцей пошутил: — Впредь знакомь меня со своими поклонниками, чтобы мне было, что отвечать полиции. В ответ Нарлинская не преминула уколоть его: — Их лица я не запоминаю. А вот тех, с кем я сплю, ты хорошо знаешь! — и отвернулась. Дорчаков усмехнулся, помолчал. Но когда они подошли к двери ее гримерной, взял за плечо и повернул к себе лицом. Внимательно глянул в глаза, сказал: — Ох, не уверен, Ева, очень не уверен. Не думаю, что ты ограничиваешься только мной, Думилёвой и Ватюшковым. А ведь я кроме нас троих больше ни о ком не ведаю. Неужели всего только трое? С твоим-то темпераментом и умением. Ой, не верю. Ева вспыхнула, уши покраснели, однако она тут же взяла себя в руки и вылила из горла приятным голосом: — А разве тут еще есть выбор? Больше и нет никого. Ты всем кислород перекрыл. Если б мог, то и Евгению с Андреем под каблук загнал бы. Но не можешь. Не можешь. Зато уже глаз положил на Ольгу Корозову. Тебе что, актрис мало? Ты же, как кот среди кошек, целым гаремом наложниц обзавелся. А все равно на сторону глядишь. Тянет тебя туда, как магнитом. Кстати, полицейский сообщил, что Корозову тоже похитили, как и моего поклонника, — сказала она, смотря на Дорчакова испытующим взглядом, хотела увидеть его реакцию на новость. Антон распахнул глаза и задал короткий бессмысленный вопрос, на который не ждал ответа: — Кто похитил? — спросил удивленно. Нарлинская восприняла вопрос, как издевательство, и колко хмыкнула: — Может быть, даже ты! — Боже, сколько дури в твоей голове! — отшатнулся Антон. Ева то ли с некоторым опасением, то ли с некоторой досадой отозвалась: — Ведь ты не успокоишься, пока Ольга не окажется в твоей постели. Рука Дорчакова снова обхватила ее плечи, а его голос тихо покатился ей в уши: — Мне не нравится, как ты сегодня говоришь и смотришь на меня, — он мягкими пальцами прошелся вдоль ее красивой спины, погладил ниже и оттолкнул от себя. Ева юркнула в дверь гримерной, а он смотрел на дверное полотно долгим холодным взглядом. Нарлинская все еще притягивала его, но Ольгу сейчас он хотел больше. Этим же вечером о похищении жены Корозова Ева сообщила Думилёвой и Ватюшкову. Каждый из них воспринял новость по-своему.