— Тебе понравилась она? Дорчаков словно не услышал девушку, потянулся за рубашкой, натянул на плечи, стал застегивать пуговицы, опустив глаза книзу и наблюдая за своими пальцами. Ева по-прежнему говорила с придыханием, выжидающе ловя взглядом лицо Антона: — Я спрашиваю тебя об Ольге. Неужели она тебе понравилась? Ведь я же красивее и моложе ее! Антон чуть подумал, оценивающе окидывая девушку, будто хотел удостовериться, что она говорила правду. Ева сообразила, что он сейчас сравнивал, и взволнованным голосом настойчиво повторила: — Да, я моложе, пусть ненамного, но моложе, и я красивая, я очень красивая. Ты всегда это подчеркивал, Антон! Тот прошелся пальцами по застегнутым пуговицам рубашки, точно проверял, не пропустил ли какую, и негромким голосом напомнил: — Ольга тоже красивая. И в голове мелькнуло при этом, что Ольга, может быть, не менее красивая, чем Ева. Это дело вкуса. О вкусах, как водится, не спорят. Но то, что Ольга явно умнее, это неоспоримо. Нарлинская отчаянно бросила в ход свои козыри, надеясь, что они должны сыграть решающую роль: — Еще неизвестно, какая она в постели, а обо мне ты всегда говорил, что лучше меня нет! Антон поднялся с дивана, он был в трусах и рубахе, поискал глазами брюки и успокоил Еву: — Я и сейчас это подтверждаю, лучше тебя у меня никого не было. Ева осталась недовольна его тоном, нахохлилась, взяла со спинки кресла блузку и через голову натянула на себя: — Ты таким голосом это говоришь. Я вижу, ты думаешь, что она лучше. Но ведь она не актриса. А ты всегда говорил, что никогда не променяешь самую плохую актрису на самую хорошую работницу магазина, потому что у нее беднее внутренний мир и она не способна талантливо сыграть роль любовницы. Дорчаков определенно издевался над ее страхами, голос его прозвучал иронически, когда он, делая удивленным лицо, спросил: — Разве Ольга работает продавцом? — ведь он хорошо знал, где та работает. Ирония Антона ужасно не понравилась Еве, не на шутку напугала девушку. Вдобавок Антон серьезным тоном присовокупил: — Ольга тоже из мира искусства, от преподавателя музыки всего один небольшой шажок до актрисы. Однако Ева не собиралась сдаваться, она выбросила еще один козырь: — Для актрисы нужен природный талант. Музыкант и актер, это разные профессии. Он хмыкнул, святая простота, она верит в то, что бог наделил ее талантом. Взял брюки, медленно надел их, неспешно заправил рубашку под ремень, застегнул его и подошел к зеркалу. Посмотрелся, понравился сам себе, взял расческу и после этого глянул через зеркало на Еву: — Природный талант? — спросил. — Хорошие слова. Но ты ошибаешься. Прежде всего, нужен талантливый режиссер, Ева, а остальное приложится. Всякому человеку присущи способности к артистизму. Всем в своей жизни приходится изворачиваться, выкручиваться, сочинять, обманывать, а это и есть часть актерской профессии. Только тебе за это еще платят деньги, ты получаешь аплодисменты, и тобой восторгается публика, а простому смертному за это приходится получать тумаки, выговоры, нарываться на скандалы и нередко быть покалеченным морально или физически. Ты забыла, какая ты была, когда тебя мадам Думилёва притащила ко мне? Это ведь даже вспоминать смешно. Как мокрый воробей. Вспомни, из какой помойки она тебя вытащила? Нарлинская опустила глаза: — Ты сегодня несправедлив ко мне, Антон, в то время я уже работала в театре, — сказала в пику ему. Дорчаков тихо засмеялся, продолжая смотреться в зеркало и причесываться. Своим смехом и последующими словами, без всякого сомнения, он старался унизить ее: — Да в каком же это театре? Ты это называешь театром? Ты его название хотя бы помнишь? Забегаловка, а не театр: заходи к нам всякий, кому нужно сходить в туалет! Похоже, наступил момент, когда надо было проявить женскую хитрость, пока Антон окончательно не размазал ее театральную жизнь. Она подступила к Дорчакову сбоку, обняла, следя за его лицом в зеркале и наблюдая, как он любуется собой. Прижалась всем телом, шепча на ухо: — Я так признательна и так благодарна тебе за все, что ты для меня сделал! Антон повернулся, щелкнул пальцами по ее носику, прикоснулся к бедрам, удовлетворенно заметил: — Если бы мне не приглянулись твои прекрасные ножки, где бы ты была сейчас и кого бы благодарила? Еве нравилось, когда ей говорили комплименты. Не только Антон обращал внимание на красоту ее ног. И пока они будут восхищать, ее успех незыблем. Даже если ее актерский талант не способен конкурировать с красотой ее ножек. Тем не менее, она возразила Антону, как бы одернула, чтобы он сильно не задирал нос, напомнила, что не он первая скрипка в ее истории. Проворковала: — Наверно, Евгении. Это она положила на меня глаз, она поверила, что из меня получится хорошая актриса. Ты же не мог отказать ей. Дорчаков нахмурил, он хорошо понял Еву. Конечно, отказать Думилёвой он не мог. Но с неприязнью заметил Еве: — Мадам положила на тебя только глаз, а работать с тобой пришлось мне! Нарлинская притиснулась к нему плотнее, поцеловала в шею, тихо улыбнулась и пролила приятным голоском: — Ты больше в постели со мной работал, Антон, старательно и упорно преподавал искусство любви. И, надо сказать, преуспел в этом. Антон не отрицал: — Да, действительно, все было так, и искусству любви приходилось тебя обучать, потому что твой прежний опыт не лез ни в какие рамки. Многого не знала и не умела. Однако после моего обучения ты стала получать главные роли в спектаклях. Не забывай об этом! — мягкая рука Антона ушла вниз, скользнула по внутренней части бедра Евы, пальцы почувствовали тепло. Ладошка Евы погладила Дорчакова по щеке в ответ на его движение. — Публику надо уметь подогреть, — сказал Антон. — Я знаю, как это делается. А теперь и ты научилась. У тебя очень быстро появилось много поклонников. В тебя стали влюбляться, и ты даже начала оказывать внимание некоторым из них. Нарлинская вздрогнула, безмятежную улыбку с лица, как ветром сдуло, она торопливо стала разубеждать Антона: — Все это слухи, Антон, наговоры моих недоброжелателей, которых так много в театре, и от которых я так сильно устала. Дорчаков вкрадчиво, но с явной угрозой произнес: — С огнем шутишь, Ева! Твои увлечения вернут тебя в лучшем случае на помойку, а о худшем даже говорить страшно! Однако на лучший случай тебе рассчитывать не следует, крепко запомни это! Маленькие уши Евы слегка покраснели: — Ты поверил во все эти бредни, Антон? Как ты только мог, ведь ты же знаешь меня! Антон усмехнулся, меняя интонацию голоса на менее угрожающую, но при этом продолжал смотреть испытующе. Он знал, что дыма без огня не бывает, что во всяких слухах всегда есть частица правды, слухи на пустом месте не рождаются. На пустом месте вообще ничто не рождается. Ева заметно встревожилась, постаралась сменить тему разговора, вернуть его в прежнее русло, выражая беспокойство интересом Дорчакова к Ольге. Тот ответил сухо: — Долг вежливости, Ева. И потом, мне кажется, что Евгения уделяла ей больше внимания, чем я. Уж не положила ли она глаз на нее, как когда-то на тебя? Не приведет ли она завтра ее ко мне и не попросит сделать из нее приму? Вот это для тебя должно быть важнее. Девушка насторожилась, по телу пробежал холодок, под сердцем защемило, она прошептала ему в лицо, стараясь смягчить Антона: — Но ведь ты не сделаешь этого? — почувствовала, как у нее задрожали колени. — Сделаю, Ева! — уверенно в ответ заявил Антон. — Если попросит мадам Думилёва, сделаю! Так же, как выполнил ее просьбу, когда она привела тебя! Нарлинская опустила руки, постояла некоторое время около него и отошла. Его слова убили ее. — Будь сама умнее! — сказал он назидательным тоном. — В этом мире нужно уметь выживать! — и неожиданно задал вопрос не по теме. — Кстати, что от тебя хотел Корозов? Он старательно обхаживал тебя в ресторане. Да и ты льнула к нему. От моих глаз ничего не укрылось! Не найдясь, что сразу ответить, Ева потянула время, обдумывая ответ. Правду сказать не могла. Пыталась сообразить, с чего бы вдруг такой вопрос? Если следил, потому что ревнует, тогда не стоит переживать по поводу Ольги. Тогда ей надо успокоиться и ответить серьезно. А если спросил из простого любопытства, тогда и ответ должен быть пустяшный, но правдоподобный. Она знала, что Антон всегда хорошо отличал, где она была искренна, а где играла роль. Дорчаков смотрел на нее, как кобра на флейту. Стараясь выглядеть, как можно правдивее, она пожала плечами: — Да ничего не хотел, пел дифирамбы. — Не рассказывай мне сказки, Ева! — отмел ее объяснение Антон. — Я по его глазам сразу понял, что это умный и серьезный мужик, и он не станет на такую дешевку размениваться, тем более что у него есть красивая жена. Упоминание о красоте Ольги снова неприятно кольнуло Еву, она обиженно вздохнула. Дорчаков не отступался, он хотел услышать, почему Корозов пригласил ее в ресторан? Ведь чтобы выразить восхищение ее красотой или игрой в спектакле, достаточно пройти за кулисы или просто положить на сцену к ее ногам букет цветов, но не приглашать же целую компанию незнакомых людей в ресторан. Нарлинская продолжала выкручиваться: — У каждого свои принципы, Антон, и общается каждый по-своему. — Не мели муку! — отмахнулся Дорчаков. — У мужиков один принцип с женщинами — забраться в ее постель, впрочем, и у женщин он такой же — затащить мужика в свою постель. Не крути мне мозги, говори, что ему нужно было? Только не плети про дифирамбы, я в это не поверю. Никакой разумной придумки у нее в голове не появилось, и она дерзко напористо назвала причиной приглашения свою игру в спектакле. Дорчаков минуту, не отрываясь, смотрел в ее глаза, и отступил. Она не поняла, поверил он ей, либо нет, но он больше не спрашивал о Глебе. Помолчал, поторопил: — Все, иди, готовься к спектаклю. Ева глянула в зеркало, поправила прическу, проскользнула между мебелью к двери, щелкнула замком. Антон проводил ее взглядом, сел за рабочий стол.