– Вы работаете неполный рабочий день? – После обеда. У меня дома маленькие дети, поэтому такой режим меня очень устраивает. А у мужа ночная работа, поэтому он может присматривать за малышами, пока меня нет. Бонни вошел в приемную, держа в руке конверт. У него было широкое, очень загорелое лицо, взъерошенные курчавые волосы, которые поседели, когда ему было, наверное, лет двадцать пять. Складки и морщины на лице не портили его. Должно быть, в молодости он был очень симпатичным, этаким свойским обаяшкой. От взглядов таких мужчин я становлюсь мрачной и замкнутой. Мой второй муж был красив, и это оказало деморализующее влияние... во всяком случае, на меня. И теперь я сторонюсь определенного типа мужчин. Мне нравятся лица, отмеченные мягкой печатью зрелости, а несколько морщин и мешки под глазами, на мой взгляд, придают им какую-то уверенность. Поймав на себе мой взгляд, Бонни вежливо остановился у стола Мелинды, чтобы не прерывать наш разговор. Она тут же протянула ему мою визитную карточку. – Детектив хочет поговорить с вами. О Лорне Кеплер. Взгляд Бонни переместился на меня. Совершенно неожиданно оказалось, что у него карие глаза. А, судя по серебристо-серым волосам и светлой коже, я представила себе, что глаза у него голубые. – Я бы могла договориться с вами о встрече позже, если вам сейчас неудобно, – предложила я. Он посмотрел на часы. – Через пятнадцать минут начнется ежегодная инспекция службы здравоохранения штата, но вы можете сопровождать меня, пока я буду обходить станцию. Это не займет много времени. Перед приходом комиссии я лично хочу убедиться, что все в порядке. – С удовольствием. Я последовала за ним по небольшому коридору налево, подождала, пока он зашел к себе в кабинет и положил конверт на стол. Одет он был в светло-голубую рубашку, воротник которой был расстегнут, а узел галстука приспущен, выцветшие голубые джинсы и тяжелые рабочие ботинки. Ему бы еще каску и планшет, и он запросто сошел бы за инженера на строительной площадке. Ростом чуть меньше шести футов, на вид лет пятьдесят пять, широкие плечи и массивная грудная клетка. Я сделала вывод, что он следил за своим весом, занимаясь спортом, возможно, теннисом и гольфом. Мы двинулись дальше, я следовала за ним по пятам. – Спасибо, что нашли для меня время в такой ситуации, – начала я. – Не за что. Вы бывали на экскурсии на станции водоочистки? – Я даже не знала, где она находится. – Нам нравится просвещать публику. – Особенно, когда в очередной раз повышаются коммунальные налоги. Он добродушно улыбнулся. – Так хотите послушать про станцию или нет? – Хочу. – Я был уверен, что вас это заинтересует. Вода из водохранилища, расположенного за дорогой, поступает в водозаборник, проходя под полом приемной. Вы наверняка бы услышали шум, если бы специально прислушались. Рыбозаградительные и сороудерживающие решетки сокращают до минимума поступление инородных предметов. Вода проходит здесь, внизу. Под этой частью здания имеется большой канал. Но через несколько дней мы закроемся для профилактического осмотра. В зоне, по которой мы проходили, было установлено множество приборов, следивших за движением воды, которая текла с тихим шумом. Бетонные полы и трубы вдоль стены, забранные сеткой и покрашенные в розовый, темно-зеленый, коричневый и синий цвета. Люк в полу был открыт, и Бонни молча указал мне на него. Заглянув в дыру, глубиной примерно четыре фута, я увидела черную воду, которая вслепую пробиралась по каналу, словно крот. От этой картины у меня по рукам поползли мурашки. Невозможно было определить, какая там глубина, или что могло скрываться в этой бездне. Я отступала от люка, с содроганием представив, как длинное щупальце с присосками вдруг хватает меня за ногу и тащит в воду. У меня вообще богатое воображение. Вдруг позади нас с глухим лязгом захлопнулась дверь, и я едва удержалась, чтобы не закричать. Бонни, похоже, ничего не заметил. – Когда вы в последний раз говорили с Лорной? – выговорила я. – В пятницу утром. Я это хорошо помню, потому что в выходные у меня был турнир по гольфу, и я надеялся в пятницу уйти пораньше с работы и уехать. Лорна должна была прийти в час, но позвонила и сказала, что у нее сильный приступ аллергии. Понимаете, она все равно собиралась уехать из города, чтобы найти где-нибудь спасение от цветочной пыльцы, и я сказал ей, что она может взять выходной. Ей не было никакого смысла приходить на работу в таком состоянии. По словам полиции, на следующий день она умерла. – Значит, она должна была вернуться на работу седьмого мая? – Мне надо проверить число. Мы договаривались, что через две недели, считая от понедельника, но к тому времени ее уже нашли мертвой. – Бонни вернулся к своей роли гида и начал рассказывать о стоимости строительства. Тем временем мы вошли в следующее помещение. Тихий шум струящейся воды и запах хлора создавали уже совсем другие ощущения. Зал в основном был заполнен клапанами обратного потока и напорными баками, готовым, казалось, лопнуть. Похоже, достаточно было одного хорошего подземного толчка, чтобы весь комплекс рухнул, выплеснув миллиарды галлонов[6] воды, которая моментально убила бы нас обоих. Я придвинулась поближе к Бонни, делая вид, что проявляю интерес, которого совершенно не испытывала. Когда я немного освоилась, он сказал: – Вода подвергается предварительному хлорированию, чтобы убить микробов. Затем мы добавляем в воду коагулянты, которые обеспечивают слипание мелких частиц. В процессе коагуляции обычно участвуют и полимеры, они помогают образованию нерастворимых хлопьев, которые затем можно отфильтровать. У нас здесь имеется лаборатория, так что мы можем следить за качеством воды. Ох, вот тебе и на. Теперь мне надо будет беспокоиться о микробах, которых не заметили в лаборатории. Попить воды всегда представлялось для меня простым делом. Берешь стакан, открываешь кран, наполняешь стакан до краев и пьешь, пока не начнешь рыгать. Я никогда не задумывалась о каких-то нерастворимых хлопьях или коагулянтах. Блевотина. Объясняя мне работу станции, что он в прошлом проделывал уже, наверное, сотни раз, Бонни одновременно внимательно осматривал каждый дюйм, готовясь к предстоящей инспекции. Мы спустились по небольшой лестнице с бетонными ступеньками и вышли через дверь на улицу. После искусственного освещения день показался мне на удивление ярким, но сырой воздух был наполнен запахом химикатов. Длинная дорожка шла между открытыми отстойниками, где вода была спокойной, как стекло, и в ней отражалось серое небо и бетонное ограждение. – Это флокуляционный и коагуляционный бассейны[7]. Вода в них циркулирует, чтобы образовывались хлопья нужного размера и плотности, которые позже удаляются в осадочных бассейнах. Я пробормотала что-то вроде "м-м" и "угу". Бонни продолжал подробно описывать процесс очистки воды, веря, что мне интересно. Но на самом деле я смотрела (стараясь не выдать своего глубокого отвращения) на желоба, где на поверхности воды плавала какая-то вязкая на вид жидкость, темная, с пузырями. Осадок был черным, как лакрица, и выглядел как расплавленные автомобильные покрышки. Мое больное воображение представило, что будет, если нырнуть туда. Наверное, когда вынырнешь на поверхность, все тело превратится в лохмотья от всех этих химикатов. Стивен Спилберг сумел бы изобразить такое. – Вы ведь не из полиции? – спросил Бонни, не останавливаясь. – Когда-то я работала там. Но по характеру мне ближе работа частного детектива. Я спешила за ним, словно школьник на прогулке, отставший от одноклассников. Позади станции располагался широкий неглубокий резервуар с черным месивом, похожий на заваленный грязью пруд. Через тысячи лет археологи раскопают его и вообразят, что это было какое-то жертвенное озеро. – Позвольте узнать, на кого вы работаете? – поинтересовался Бонни. – Или это секретная информация? – На родителей Лорны, – ответила я. – Обычно я предпочитаю не говорить об этом, но в данном случае скрывать тут нечего. Тем более что прошлой ночью я разговаривала с Сереной. – С моей будущей бывшей женой? Интересно. А почему с ней? Потому что она обнаружила тело? – Совершенно верно. Я не могла уснуть. Вчера. Я знала, что она работает в больнице "Санта-Терри" в ночную смену, поэтому и решила поговорить сначала с ней. Но если бы я была уверена, что вы не спите, то заехала бы и к вам. – Очень смело с вашей стороны разъезжать по ночам. – За это мне и платят пятьдесят долларов в час. Есть смысл работать при каждой возможности. – И как продвигается ваше расследование? – В данный момент оно на стадии сбора информации, я пытаюсь понять, с чем имею дело. Насколько я знаю, Лорна проработала у вас три года? – Около того. Раньше на этом месте работали полный рабочий день, но в связи с сокращениями бюджета мы решили, что попытаемся обойтись двадцатью часами в неделю. Пока все нормально, не идеально, конечно, но терпимо. Лорна посещала занятия в городском колледже, так что неполный рабочий день ее вполне устраивал. Теперь мы обходили станцию уже по какому-то подземному этажу, также заполненному массивными трубами. Потом поднялись по длинной лестнице и внезапно очутились в хорошо освещенном коридоре недалеко от кабинета Бонни. Он провел меня в кабинет и указал на кресло. – Садитесь. – А у вас есть время? – Давайте обговорим, что успеем, а что не успеем, можем обсудить в другой раз. – Он наклонился и нажал кнопку селектора. – Мелинда, позвони мне, когда придут инспектора. – Хорошо, сэр, – услышала я приглушенный голос секретарши. – Извините, что приходится отвлекаться. Продолжайте, – предложил Бонни. – Ничего страшного. Лорна была хорошим работником? – Я к ней претензий не имел. Она в основном принимала посетителей. Да и остальная работа совершенно несложная. – А вы хорошо были осведомлены о ее личной жизни? – И да, и нет. На таком предприятии, как наше, где в любую смену работает менее двадцати человек, люди узнают друг друга довольно хорошо. Мы работаем круглосуточно, семь дней в неделю, так что эта станция для меня как семья. Должен сказать, что Лорна была несколько неприветливой. Не грубой и холодной, но явно замкнутой. Во время обеденного перерыва она всегда утыкалась в книгу, приносила ленч с собой и ела, сидя в машине. Говорила мало, отвечала только тогда, когда ее спрашивали, так что общительной ее нельзя было назвать. – Некоторые считают ее скрытной. Бонни поморщился при этих словах. – Я бы так не сказал. В слове "скрытный" есть какой-то зловещий оттенок. А Лорна была приятная девушка, но необщительная. На мой взгляд, ей больше подошло бы определение замкнутая. – Как бы вы определили свои отношения с ней? – Мои отношения? – Да, я хочу знать, встречались ли вы с ней вне работы. Бонни рассмеялся как-то натянуто. – Если вы хотите узнать, какие у меня были мысли в отношении ее, то должен сказать, что Лорна была для меня исключительно работником. Да, симпатичная девушка, но ведь ей было всего... двадцать четыре? – Двадцать пять. – А мне вдвое больше. Поверьте, Лорну бы не заинтересовал мужчина в таком возрасте. – Почему? Вы очень привлекательны. – Благодарю за комплимент, но это мало что значит для девушки ее возраста. Она, наверное, хотела выйти замуж и иметь семью, что меня абсолютно не привлекает. В ее глазах я был слегка располневшим старым занудой. А кроме того, я предпочитаю встречаться с женщинами, с которыми у меня общие интересы и с которыми можно вести умные беседы. Лорна отнюдь не была глупой, но она никогда не слышала о наступлении Тет[8], а единственными Кеннеди, которых она знала, были Кэролайн и Джон-Джон. – Я просто высказала предположение. Эту же тему я затронула и в разговоре с Сереной поинтересовалась, не имела ли Лорна какого-либо отношения к вашему разводу. – Абсолютно никакого. Просто мой брак с Сереной потерял свою прелесть. Иногда я думаю, что ссоры могли бы как-то оживить его, но у нас не возникало никаких скандалов. – Серена утверждает, что развестись захотели вы. – Да, это правда. Но я приложил все усилия, чтобы все прошло мирно. Так и сказал своему адвокату. Я все-таки чувствую за собой вину, так что не нужно накалять обстановку. Я люблю Серену. Она чертовски хорошая женщина, я ею просто восхищаюсь. Но я не могу жить с женщиной, не испытывая к ней страсти. Надеюсь, что и она приблизительно такого же мнения о нашем разводе.