Я стала оглядывать пустынные улицы в поисках телефона-автомата. Проехав мимо станции техобслуживания, которая была закрыта на ночь, я заметила на краю стоянки одну из последних настоящих телефонных будок – прямоугольное сооружение с двойными дверями. Не выключая двигателя, я покопалась в своих записях, нашла номер телефона кафе "Франки", зашла в будку, опустила в щель монету и набрала номер. В кафе "Франки" мне ответил женский голос, и я попросила позвать к телефону Дженис Кеплер. Я услышала, как трубку положили на стойку и женщина окликнула Дженис. Потом послышался голос Дженис, идя к телефону, она сделала кому-то замечание, ей что-то резко ответили, а затем Дженис взяла трубку. Она назвала себя, но мне показалось, как-то настороженно. Возможно волновалась, что услышит плохие новости. – Здравствуйте, Дженис. Это Кинси Милхоун. Мне нужна некоторая информация, и я решила, что проще позвонить, чем ехать к вам на машине. – Ох, Господи. Что вы делаете в такой поздний час? Когда мы расстались на стоянке, вы выглядели усталой. И я подумала, что вы отправитесь домой спать. – Так я и собиралась сделать, но ничего не получилось. Выпила слишком много кофе, поэтому решила поработать. Я поговорила с одним детективом из отдела по расследованию убийств, который занимался делом Лорны. Но до дома я пока не доехала и решила выяснить еще кое-что. Вы упоминали, что Лорна общалась с диск-жокеем с одной из местных радиостанций. – Совершенно верно. – А вы никак не можете выяснить, кто он? – Попробую. Подождите. – Не закрывая рукой микрофона, Дженис обратилась к одной из официанток: – Перри, как называется эта радиостанция, которая всю ночь передает джазовую музыку? – "К-СПЕЛЛ", по-моему. Это я уже и сама знала, поэтому решила не тратить время. – Дженис? – Перри, а ты не знаешь, как зовут диск-жокея? Я услышала какой-то приглушенный шум, потом ответ Перри: – Которого? Там их двое. – Раздался звон посуды, а потом вариант композиции "Up, Up and Away" в исполнении струнных инструментов. – Ну, того, с которым общалась Лорна. Помнишь, я тебе говорила о нем? Я вмешалась в разговор. – Алло, Дженис. – Подожди, Перри. Да? – Может, его зовут Гектор Морено? Ее легкий вскрик подтвердил, что я попала в точку. – Да, это он. Почти уверена, что это тот самый. А почему бы вам не позвонить ему и не спросить, знал ли он Лорну? – Я так и сделаю. – Как выясните, сообщите мне. А если после будете проезжать по городу, то заезжайте ко мне выпить кофе. При мысли о кофе у меня слегка заныло в желудке. От выпитых за день чашек мой мозг и так уже работал, как трясущаяся от вибрации стиральная машина. Повесив трубку, я вновь сняла ее и, слушая гудок, принялась листать телефонный справочник. Оказалось, что радиостанция "К-СПЕЛЛ" находится всего в шести или восьми кварталах от того места, где я сейчас стояла. Из моей машины, припаркованной рядом с будкой, донеслась новая джазовая мелодия. Отыскав на дне сумочки монету, я набрала номер телефона студии. Гудок прозвучал дважды, а потом мне ответили: – "К-СПЕЛЛ". Я Гектор Морено. – Сейчас его голос звучал по-деловому, но это явно был тот голос, который я только что слышала. – Здравствуйте. Меня зовут Кинси Милхоун. Я бы хотела поговорить с вами о Лорне Кеплер. Глава 4 Морено оставил тяжелую входную дверь приоткрытой. Я вошла внутрь, и дверь, щелкнув замком, закрылась за мной. Я оказалась в тускло освещенном вестибюле. Справа тянулись двери лифта, стрелка на вывеске "К-СПЕЛЛ" указывала вниз, в направлении железной лестницы. Я спустилась по ней, мои туфли на резиновой подошве издавали глухие звуки при соприкосновении с металлическими ступеньками. Внизу на проходной никого не было, сам холл и стены тянувшегося за ним узкого коридора были выкрашены в мрачно-голубой и болотно-зеленый цвета. Я позвала: – Эй! Мне никто не ответил. Слышалась джазовая мелодия, наверняка работал магнитофон. – Эй? Я пожала плечами и двинулась по коридору, заглядывая в каждую комнату, мимо которой проходила. Морено предупредил меня, что будет работать в третьей студии справа, но когда я дошла до нее, комната оказалась пустой. Со мной были только тихие звуки джаза, доносившиеся из динамиков, а Морено, наверное, куда-то вышел. Студия была небольшой, повсюду валялись пустые упаковки полуфабрикатов быстрого приготовления и банки из-под содовой. На пульте стояла наполовину опорожненная чашка с кофе, дотронувшись до нее, я определила, что кофе теплый. На стене висели круглые часы, их секундная стрелка щелкала при каждом движении. Тик. Тик. Тик. Тик. Течение времени казалось очень конкретным и просто неумолимым. Стены студии были звуконепроницаемыми, покрытыми гофрированным темно-серым пенопластом. Слева от меня стояла пробковая доска, к которой иголками было пришпилено множество вырезок из комиксов и газет. Вся стена была занята рядами компакт-дисков, на отдельных полках располагались пластинки и магнитофонные кассеты. Я внимательно осмотрела студию, словно подготавливаясь к игре под названием "концентрация". Кофейные чашки. Динамики. Скобки для сшивателя бумаг, клейкая лента. Много пустых бутылок из-под минеральной воды: "Эвиан", "Свит", "Маунтин" и "Перье". На пульте я увидела выключатель микрофона, ряды разноцветных лампочек, одна из них – с пометкой "две дорожки моно". Одна лампочка горела зеленым светом, остальные мигали красным. Микрофон, подвешенный на кронштейне, напоминал большую воронку из серого пенопласта. Я представила себе, как мои губы почти касаются его сетки, и я говорю самым чарующим голосом: "Привет, полуночники. С вами Кинси Милхоун, я знакомлю вас с лучшими джазовыми композициями..." Из коридора донеслись глухие звуки, приближающиеся в моем направлении, и я с любопытством выглянула из студии. Ко мне подходил Гектор Морено – мужчина лет пятидесяти с небольшим, на костылях. Его лохматые волосы были седыми, карие глаза напоминали темные карамельки. Мощный торс представлял заметный контраст с худыми, укороченными ногами в дешевеньких мокасинах. Одет Морено был в мешковатый черный хлопчатобумажный свитер и брюки военного образца. Рядом с ним следовала огромная рыжая собака с толстой мордой, мощной грудью, с воротником из шерсти вокруг шеи. Возможно, какая-то помесь чау-чау, похожая на плюшевого медвежонка. – Привет, вы Гектор? Я Кинси Милхоун. – Я протянула руку, и собака ощетинилась. – Рад познакомиться с вами, – ответил Гектор. – А это Бьюти. Ей нужно время, чтобы привыкнуть к вам. – Я понимаю. – Мне показалось, чтобы привыкнуть ко мне этой псине понадобится очень много времени. Собака начала рычать, но не лаять, а именно тихо рычать, словно у нее в груди завелся какой-то механизм. Гектор щелкнул пальцами, и она затихла. Вообще-то, мы с собаками никогда не испытывали друг к другу взаимной симпатии. Как раз неделю назад меня познакомили со щенком, который задрал ногу и описал мои кроссовки. Его хозяин громогласно выразил недовольство, но мне оно показалось не совсем искренним, и теперь я хорошо представляю, как этот собаковод со смехом пересказывает знакомым подробности того, что его щенок сотворил с моей обувью. Так что мои кроссовки "Рибок" сохранили запах собачьей мочи, и этот факт не ускользнул от внимания Бьюти. Морено проковылял на костылях в студию, отвечая на ходу на вопрос, который я не осмелилась задать из вежливости. – В возрасте двенадцати лет меня завалило камнями. Я лазил по пещерам в Кентукки, и один из тоннелей обвалился. Садитесь. Он улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. Сам Гектор уселся на стул, расставив костыли по бокам, а я отыскала в углу второй стул и подвинула поближе к нему, отметив про себя, что Бьюти устроилась между нами. Пока мы с Морено обменивались любезностями, собака наблюдала за нами почти с человеческим пониманием, ее взгляд постоянно перебегал с лица Гектора на мое. Иногда на морде Бьюти появлялось выражение, похожее на усмешку. Она виляла хвостом, словно радуясь какой-то шутке. Уши навострялись в зависимости от тона нашего разговора. Я не сомневалась, что она вмешается в него, если ей что-то не понравится. Время от времени в ответ на реплики, которые я и сама не очень понимала, Бьюти прятала язык, закрывала пасть и поднималась на лапы, глухо рыча. Гектор делал ей знак, и она снова ложилась на пол, но на морде появлялось грустное выражение. Похоже, псине очень не нравилось, когда ей не позволяли вцепиться в человеческую плоть. Морено внимательно следил за ней, но, по-моему, его забавляли подобные сцены. – Бьюти доверяет очень немногим людям, – пояснил он. – Я забрал ее с живодерни, ее, должно быть, частенько били, когда она была щенком. – Она все время находится вместе с вами? – поинтересовалась я. – Да. Бьюти прекрасный компаньон. Я ведь работаю по ночам, а когда ухожу со студии, то улицы города еще пустынны. Правда, попадаются иногда сумасшедшие, но они всегда шляются по ночам. Вы хотели поговорить со мной о Лорне. В связи с чем? – Я частный детектив. Вчера вечером ко мне в офис пришла мать Лорны и попросила заняться расследованием смерти дочери. Ее абсолютно не устраивает расследование, которое ведет полиция. – Как всегда бывает в таких случаях. Вы говорили с полицейским по фамилии Филлипс? Тот еще негодяй. – Я только что разговаривала с ним. Он ушел из отдела по расследованию убийств и теперь работает в отделе нравов. А что он сделал вам плохого? – А он вообще ничего не делает. Такое уж у него отношение к своей работе. Я ненавижу таких людей. Самовлюбленные хлыщи, которые слишком возомнили о себе. А на самом деле просто бездельники. – Гектор вставил кассету, нажал кнопку на пульте, наклонился к микрофону и произнес мягким, бархатистым голосом: – Вы слушали соло на пианино Финеаса Ньюборна, композиция называется «Полночное солнце никогда не зайдет». Я, Гектор Морено, знакомлю вас с волшебной магией музыки на волне радиостанции «К-СПЕЛЛ». Впереди у нас тридцать минут музыки нон-стоп, вы услышите несравненный голос Джонни Хартмана из легендарного Концерта квартета Джона Колтрейна. В свое время журнал «Эсквайр» назвал этот альбом самым великим. Записан он был 7 марта 1963 года. Джон Колтрейн – саксофон, Маккой Тайнер – пианино, Джимми Гарри-сон – контрабас и Элвин Джонс – ударные. – Нажав кнопку, он сделал музыку в студии потише и повернулся ко мне. – И что бы он ни говорил вам о Лорне, относитесь к его словам с сомнением. – Он сказал мне, что в ее жизни было много темных пятен, но это я уже и сама знаю. Картина мне ясна, но я продолжаю собирать сведения. Как долго вы знали Лорну, до того как она умерла? – Чуть больше двух лет. Познакомился с ней сразу после того, как начал вести эту программу. Работал раньше в Сиэтле, но та работа мне надоела, а об этой я услышал от друзей. – Вы учились радиовещанию? – Вообще-то моя профессия связь, производство радио и телепередач, в некотором роде видеосъемка, хотя она меня никогда сильно не интересовала. Родом я из Цинциннати, там и закончил университет, а вот работал повсюду. Но как бы там ни было, впервые я познакомился с Лорной здесь. Она ведь была полуночницей по натуре и начала звонить на студию с просьбами передать ту или иную мелодию. В перерывах и во время рекламы мы иногда трепались с ней по часу. А потом она стала приезжать сюда, сначала, наверное, раз в неделю. А уж перед смертью она бывала на студии почти каждую ночь. Приезжала в половине третьего, в три, привозила пончики и кофе, а если где-то вечером ужинала, то и кости для Бьюти. Иногда мне казалось, что она заботится именно о собаке. У них возникла какая-то психологическая близость. Лорна частенько говорила, что они с Бьюти в прошлой жизни были любовниками. Бьюти до сих пор ждет, когда она вернется. И так жалобно скулит, что сердце разрывается. Гектор покачал головой, отгоняя эти воспоминания. – А какой была Лорна? – Сложная натура, с прекрасной, но измученной душой. Беспокойная, необщительная, может быть, подавленная. Но это только одна сторона ее характера. Вообще она была какая-то раздвоенная, противоречивая. – Употребляла она наркотики или алкоголь? – Нет, насколько мне известно. Она как бы одновременно излучала огонь и холод, иногда излишне возбуждалась. Я бы назвал ее состояние маниакально-депрессивным, хотя это и не совсем точно. Она как бы боролась сама с собой, и депрессия в конце концов победила. – Я думаю, что внутри каждого из нас идет такая борьба. – Что касается меня, то это уж точно. – А вы знаете, что она снялась в порнографическом фильме? – Я слышал об этом. Сам никогда не видел, но слухи ходили. – А когда его снимали? Незадолго до ее смерти? – Я мало что об этом знаю. На большинство уик-эндов она уезжала из города, в Лос-Анджелес, Сан-Франциско. Возможно, его сняли во время одной из этих поездок. Не могу вам точно сказать. – Значит, эту тему вы не обсуждали. Гектор покачал головой. – Ей вообще нравилось держать язык за зубами. Мне кажется, от этого она ощущала себя сильной. А я научился не лезть в ее личные дела.