Он устало прикрыл глаза. Настя молчала, боясь его потревожить. — Почему вы плачете? — раздался его голос. — Не надо… — Откуда вы знаете? У вас же глаза закрыты, — попыталась она отшутиться, слизывая слезы с губ. — Я слышу… Преступником был, свидетелем был… Теперь вот… и потерпевшим довелось побывать. Надо же, эпидерсия какая… Полный пердимонокль… Он попытался улыбнуться. Его тонкие губы слегка растянулись и замерли. Настя не сразу сообразила, что они замерли навсегда. Только когда ее внезапно отстранила чья-то рука, она поняла, что за ее спиной все это время стоял врач. Когда улеглась суета вокруг кровати, на которой лежал «золотой мальчик», она снова подошла к нему, наклонилась и осторожно поцеловала в лоб, провела рукой по лицу, закрывая в прощальном жесте его застывшие глаза. — До свидания, Сережа, — давясь слезами, тихо сказала она. — Прости меня. 5 Громкий звонок внутреннего телефона вывел ее из оцепенения. — Каменская, зайдите ко мне, — послышался сухой голос Виктора Алексеевича Гордеева. Каменская! Значит, какой-то официоз. Настя посмотрела на себя в зеркало. Темные круги под глазами, красные припухшие веки, красные пятна на землисто-бледном лице. И почему находятся писатели, у которых героини становятся еще красивее, когда плачут? Надо же так бессовестно врать! Она открыла сумку, достала «косметичку» и на скорую руку привела себя в порядок, замазала жидкой пудрой некрасивые аллергические пятна, подкрасила веки, чтобы скрыть отечность, причесалась. Подошла было к двери, но вдруг остановилась, поглядев на свои ноги. У Колобка в кабинете чужие, а она собирается явиться туда в джинсах, свитере и кроссовках. Непорядок. Она быстро заперла дверь, сорвала с себя цивильную непритязательную, но так любимую ею одежду, достала из шкафа форменную юбку и рубашку с погонами. Так будет лучше, решила она, заводя руки за шею и вслепую нащупывая застежку на темно-сером галстуке. Черные туфли, правда, были неудобными и немилосердно сдавливали ступни, но это можно перетерпеть. В кабинете у Гордеева она увидела троих незнакомых мужчин. Двое сидели за длинным приставным столом для совещаний, третий стоял у окна, там, где в минуты раздумий любил стоять сам Колобок. Полковник восседал на своем месте, строгий, с непроницаемым холодным лицом. — Знакомьтесь, товарищи, — произнес он будто бы сквозь зубы. — Майор Каменская Анастасия Павловна. Анастасия Павловна, это наши коллеги из Федеральной службы контрразведки. — Растяпин, — один из сидящих за столом изобразил намерение встать, произнося свою фамилию, но задницу от стула не оторвал. — Куцевол, — второй контрразведчик вытянулся в струнку, представляясь, и Настя увидела его совсем юное открытое лицо со смущенной улыбкой. Он, наверное, заметил невежливость своего коллеги Растяпина. Третий отвернулся от окна и сделал несколько шагов ей навстречу. — Гришин Анатолий Алексеевич, — четко сказал он, протягивая Насте руку, которую она вяло пожала. Она вполуха слушала объяснения коллег из ФСК, то и дело прерываемые вопросами, которые задавал Гордеев. Полковник был явно не в духе, вопросы его были злыми, язвительными, а реплики — уничтожающими. — …Собственно, все началось с того момента, как мы потеряли Штейнберга, — пояснял Гришин. — Он очень давно хотел уехать, еще когда был аспирантом, в 1980 году. Ему объяснили, что пока он связан с научными разработками в области оборонной промышленности, он может об этом и не мечтать. Штейнберг поступил так, как поступали в то время тысячи людей, которых не выпускали за границу по соображениям секретности. Уволился и пошел в дворники, чтобы через пять лет, когда секретная информация морально устареет, можно было уехать. Но, в отличие от многих, он собирался не просто уехать, он собирался продолжать научную работу, поэтому в перерывах между уборкой улиц занимался делом, а не спал. У него осталось множество друзей в закрытом НИИ, где он раньше работал, и они, в нарушение всех правил, постоянно давали ему читать всю новую литературу и даже ставили у себя в лабораториях небольшие эксперименты по заказам Штейнберга. Начиная с 1985 года он ждал разрешения на выезд, но КГБ очень не хотел его выпускать. Тянули сколько могли, но в прошлом году все-таки дали ему разрешение. Казалось невероятным, что человек тринадцать лет занимался наукой подпольно, будучи оторванным от библиотек, лабораторий, экспериментальной базы. Но на всякий случай решили за ним присмотреть, дали команду нашей резидентуре в Израиле, а они сообщили, что Михаил Маркович Штейнберг прошел таможенный контроль и куда-то пропал. Его видели выходящим из здания аэропорта вместе с мужчиной, который по описанию был весьма схож с одним хорошо известным нам иностранным разведчиком. Дальше — длинная история, но в конце концов нам удалось установить, что Штейнберг находится в Азии, в одной из мусульманских стран… «Завтра приедет Денисов за телом сына, — думала Настя. — Как я буду смотреть ему в глаза? Попросила о небольшой услуге, а чем кончилось? Господи, как мне больно. Ведь я знала Бокра всего три недели, каких-нибудь три недели, а мне так больно, словно я потеряла близкого человека. И Вакар… Как ужасно все закончилось». — …Сейсмическое оружие, — продолжал вещать Гришин, — в среде религиозных фанатиков может играть важную политическую роль. Вызов искусственного землетрясения в заранее предсказанное время и в заранее предсказанном месте — это мощное средство влияния на голоса избирателей… Она пожалела, что не села за стол для совещаний, а осталась в своем любимом кресле в углу кабинета. Если бы она сидела за столом, то можно было бы незаметно для окружающих снять тесные туфли, ногам бы стало полегче. — Мы предполагали, что для работы Штейнбергу понадобятся некоторые редкоземельные металлы в очень небольших количествах. Знаете ли, газопоглотители, специальное стекло и так далее. Но мы никак не могли отследить канал, по которому подпольная лаборатория получает эти металлы. А вы, расследуя убийство работника милиции Малушкина, совершенно случайно этот канал нащупали. Поэтому нам сейчас необходимо получить от вас все материалы на Резникова и его окружение. «Их не интересует молоденький Костя Малушкин, — внезапно поняла Настя. — Им нет дела до его родителей и братьев. Что для них Костя? Пустое место. Им важно, чтобы килограмм какого-то поганого металлического порошка не покинул пределы нашей великой державы. Им важно, чтобы в какой-то далекой мусульманской стране к власти не пришли силы, враждебно относящиеся к нам. Великие цели и глобальные задачи не предусматривают внимания ко всяким глупостям вроде человеческих жизней. Для них смерть Кости — это большая удача, которая позволила нащупать канал сбыта галлия, скандия и гуфия. Да пошли они!..» — Анастасия Павловна, мы можем рассчитывать на получение от вас всех материалов по Резникову? «Хрен вам», — грубо ответила она в мыслях, но вслух вежливо произнесла: — Конечно, я передам вам все, что у меня есть. И еще хочу добавить: по моим данным, Резников очень скоро выйдет на связь по поводу поставки металла. Он торопится, так что ждать осталось совсем немного. — Откуда у вас такие данные? — насторожился Растяпин, соизволивший наконец повернуться к Насте лицом. «От верблюда, — совсем по-детски мысленно сказала она. — Ерохин убил Владимира Вакара наспех, в неудобное время и в неудобном месте, не подстраховавшись против возможности нарваться на очевидцев, в силу чего ему пришлось совершить второе убийство, убирая неизвестно откуда взявшегося Бокра. Ерохин, судя по результатам наблюдения, не производит впечатления человека глупого и непредусмотрительного, и, если он пошел на такое, значит, у него были очень веские причины. Его поджимало время. Он засек Вакара, но, вместо того чтобы заманить охотника подальше и расправиться с ним, убивает его прямо в подъезде, рискуя быть увиденным. Это означает, что он боится Вакара не только как убийцу, но и как свидетеля, который в любой момент может возникнуть за спиной и увидеть что-то, для его глаз не предназначенное». — Такие данные у меня есть, — хладнокровно ответила Настя и умолкла, ясно давая понять, что дискутировать на эту тему не намерена. — Но мы можем быть уверены, что вы передадите нам всю имеющуюся у вас информацию? — пытливо повторил Растяпин, сделав упор на слове «всю». — Вы уже заранее подозреваете меня в недобросовестности? — зло усмехнулась она. Этот Растяпин ей не понравился сразу. Хам трамвайный. Не умеет с женщинами здороваться. Увидел бы тебя Вакар, который готов был провожать меня поздно вечером домой просто потому, что я женщина, а он — офицер и мужчина. А ты, Растяпин, дерьмо толстозадое. При мысли о Вакаре в горле снова встал ком и на глаза стали наворачиваться слезы. Настя судорожно сглотнула и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Зачем вы так, Анастасия Павловна, — укоризненно сказал дипломатичный Гришин, бросая в сторону Растяпина уничтожающий взгляд. — Юрий Викторович не имел в виду ничего оскорбительного. Он просто неловко построил фразу. Я хочу, чтобы вы поняли… Дальше опять полились слова об обороноспособности нашей страны, стратегическом сырье, преступном разворовывании национальных богатств, политической международной арене, интересах России в мусульманском мире. Все слова были понятными и правильными, но они не давали ответа на вопрос: как справиться с горем, когда теряешь близких? Что будет с семьей Кости Малушкина? Что будет с семьей Вакара? Как перенесет смерть сына Эдуард Петрович Денисов? И как справится с болью она сама, Настя Каменская? У каждого человека своя правда. Правда этих людей из ФСК в том, что нет ничего важнее интересов государства. Правда Насти Каменской в том, что нет ничего важнее человеческой жизни, даже если это жизнь бывшего уголовника, даже если это жизнь генерала-убийцы. Потому что смерть — это необратимо, это уже нельзя исправить. — Можете быть свободны, Анастасия Павловна, — сухо сказал Гордеев. — Не отлучайтесь, я еще вас вызову. Настя с облегчением покинула кабинет начальника. Сразу же за дверью, еще находясь в коридоре, она скинула туфли и дальше пошла босиком, чувствуя через тонкую ткань колготок холодный пол, влажный от воды и грязи, нанесенной с улицы многочисленными ботинками и сапогами. 6 Гордеев появился часа через два, как следует вымотав душу коллегам-контрразведчикам, увиливая от их расспросов, давая расплывчатые ответы и туманные обещания и попутно пытаясь вытянуть из них как можно больше информации. Проводив гостей, он не стал звонить Каменской, а зашел к ней. — Как ты, Стасенька? — ласково спросил он. — Плохо, Виктор Алексеевич. Со мной такое в первый раз. — Ничего, девочка, держись. Не хочу сказать, что ты к этому привыкнешь, к этому как раз не надо привыкать, но со временем ты научишься с этим справляться. Что слышно о Ерохине? — Ерохин в бегах, — вяло махнула она рукой. — Еще утром стало известно, что он исчез. Человек Денисова сказал следователю, что в Вакара и в него стрелял Игорь Ерохин, милиция тут же кинулась его искать, а его и след простыл. Но это ерунда, Виктор Алексеевич, никуда он не денется. — Откуда такая уверенность? — Во-первых, он не может надолго оставить Резникова. — Почему? — Ну откуда же я знаю, — раздраженно ответила она. — Не может, и все. Потому что, если бы мог, он бы не стал торопиться с убийством Вакара. Если Вакар опасен как потенциальный очевидец какого-то события, то можно ведь и не участвовать в этом событии, верно? Вакар ходит следом за Ерохиным, следовательно, где нет Ерохина, там нет и Вакара. Но Ерохин почему-то не может позволить себе «не быть» где-то и притом весьма скоро, поэтому он спешит убить Вакара, чтобы не привести его за собой. — Допустим, — кивнул Колобок. — А во-вторых? — А во-вторых, по пятам за Ерохиным ходит человек Денисова. И я очень надеюсь, что он его не упустит. — Это хорошо, что надеешься, — вздохнул Гордеев. — Я не хотел тебе говорить, но, наверное, все-таки скажу. Это жестоко с моей стороны — говорить тебе об этом сейчас, тем более что ты и сама должна это понимать. Но я должен быть уверен, что ты это понимаешь. Он помолчал, перебирая ручки и карандаши на ее столе. — Ты говорила мне, что Денисов — твой должник, и поэтому ты имеешь моральное право попросить его об услуге. Эта услуга обернулась тем, что ты отняла у него сына. Теперь ты — его должница, и долг этот тебе уже не отдать. Никогда. И ничем. Ты должна отдавать себе отчет в том, что, пока Денисов жив, ты будешь с ним расплачиваться за свою неосмотрительность. — Я это понимаю, — глухо ответила Настя, а про себя добавила: «Как сказал бы покойный генерал Вакар, я готова нести ответственность за все, что сделала. Как ни чудовищно это звучит, но вы, Владимир Сергеевич, стали в чем-то для меня моральным ориентиром. Спасибо вам. И простите меня». 7 Траурный митинг проходил в актовом зале Академии Генштаба. Эдуард Петрович Денисов настоял на том, чтобы прийти сюда вместе с Настей. — Я хочу увидеть человека, спасая которого, погиб мой сын, — твердо сказал он. Они стояли рядом в толпе людей, пришедших проститься с генералом Владимиром Вакаром — бледная измученная Настя и высокий седой Денисов, ничем не выдававший своего состояния. Возле гроба они увидели жену и дочь Вакара, рядом с ними был Дмитрий Сотников. На Лизу было страшно смотреть, она, казалось, не понимала, что происходит, и все силилась понять, почему ее отец лежит здесь, а какие-то чужие люди говорят ему прощальные слова. На ее почерневшем лице была печать безумия и отчаяния. Ноги ее то и дело подгибались, и Дмитрию приходилось осторожно ее подхватывать, чтобы она не упала. Елена, напротив, стояла строгая и торжественная, с просветлевшим умиротворенным лицом, будто слушала хор ангелов, певший для нее одной. — Мы, солдаты воздушно-десантной дивизии, которой командовал генерал-майор Вакар, всегда будем помнить, что обязаны жизнью только ему. Он взял на себя смелость не выполнить приказ, основанный на устаревшей информации, он рисковал всем, но он уберег нас, мальчишек, от верной смерти… Нас здесь шестьдесят пять человек, и мы пришли, чтобы сказать, что в каждом из нас Владимир Сергеевич проживет шестьдесят пять жизней, потому что, пока мы живы и пока мы его помним, он будет с нами.