Она распрощалась с очарованным ею Биллом, пообещав рекомендовать его завтраки всем своим друзьям и знакомым, направила Тинни носом на северо-запад и покатила по горячим от солнца цветущим просторам. Слепящий солнечный свет заливал дорогу, и горизонт был подернут жаркой дымкой. Тинни мужественно плыла сквозь зеленое марево, и вскоре в машине стало так же уютно, как на раскаленной сковороде. Несмотря на горячее желание двигаться как можно быстрее, Эрике пришлось несколько раз останавливаться и открывать обе дверцы, чтобы Тинни немного остыла. Да, нужно покупать новую машину. Возле Киппингса она попыталась применить тактику, которая уже сослужила ей хорошую службу: остановилась на ланч в придорожной закусочной. Но на этот раз выбор ее оказался не столь удачным. Закусочную содержала веселая словоохотливая женщина, она готова была болтать часами, но бродяги ее абсолютно не интересовали. Как все нормальные женщины, она терпеть не могла бездельников и «не приваживала бродяг». Эрика поковыряла вилкой в еде, выпила кофе, захваченный из дому. Хорошо было бы посидеть в тени и подольше, но она встала и поехала дальше, надеясь отыскать «более подходящее» место. Подходящее не в смысле еды, а в смысле добычи информации. С редким самообладанием она отводила взгляд от бесконечных «чайных садиков», в прохладной зеленой тени которых мелькали, как камешки в воде, яркие скатерти на столиках. Сегодня эта роскошь была не для нее. «Чайные садики» не имели ничего общего с бродягами. Она свернула на дорогу в Гулдхарст и там обнаружила гостиницу. В гостиницах всегда полно посуды, которая требует починки, и поскольку это была уже, так сказать, родная территория Геррогейта, то там должен был найтись кто-нибудь, знавший его или о нем. Она ела остывший непрожаренный бифштекс с зеленым салатом в комнате почти такой же красивой, как у них в Стейнсе, и молила Господа о том, чтобы хотя бы одна из тарелок на ее столе оказалась треснутой. Когда ей подали фрукты на склеенном блюде с розами, она чуть не зарыдала в голос. – Да, – согласилась официантка, – очень миленькое блюдо. – Она понятия не имеет, насколько оно ценное, она здесь только на один летний сезон (из чего надо было понять, что предположительные цены гостиничной посуды не могут представлять интереса для особы, обычно проводящей свое время в иных, более интересных местах). Да, наверное, ее чинил кто-нибудь из местных, но лично она не знает, кто именно. Ну конечно, она может узнать. Когда спросили хозяина, кто так чудесно починил эту вещь, он пояснил, что блюдо попало к ним уже в таком виде вместе с другими предметами из гостиницы, что за Мэтфилд-Грин. И в любом случае склеивали так давно, что человек, это сделавший, наверное, уже умер. Но если Эрике нужно что-то склеить, то да, есть тут один умелец, он ходит из дома в дом, иногда и сюда заглядывает. Палмер по фамилии. Когда трезвый, он хоть пятьдесят кусочков тебе склеит, и будет незаметно. Но только когда трезвый. Эрика выслушала до конца все о недостатках и достоинствах Палмера и осведомилась, нет ли еще кого другого в этих местах. Нет, хозяин знал только одного. Но лучше Гарри все равно не найти. – Гарри? – Ну да, Гарри. Все его зовут Геррогейт Гарри. Нет, хозяин не знает, как его найти. Живет в палатке где-то в сторону Бренчли. Но лучше девушке одной к нему не ездить. Не такое это место. Да и Гарри надежным не назовешь. Эрика покинула гостиницу, окрыленная заверениями хозяина, что Гарри не меняет своего временного места обитания иногда по неделям. Как только хоть немного заработает, сидит там, пока все не пропьет. Ладно, но если ты хочешь говорить с починщиком фарфора, то надо как минимум иметь какой-нибудь разбитый фарфоровый предмет. Эрика въехала в Тонбридж с надеждой, что двоюродная сестра ее отца, которая одиноко жила здесь у парка Калведери, сладко спит после того, как наелась запрещенных врачами булочек, а не прогуливается под сенью дерев. В маленькой антикварной лавке на гробовые деньги Добрячка она приобрела фарфоровую статуэтку танцовщицы. Она доехала до Пембери и там, в полуденной тиши тенистой аллеи, с силой ударила статуэтку о металл машины. Но танцовщица оказалась стойкой. Даже после того, как Эрика стукнула ее об ручку, она по-прежнему оставалась целой. В конце концов, опасаясь, что дальнейшее применение грубой силы приведет к тому, что она разлетится вдребезги, Эрика отломила ей руку. Теперь доступ к Геррогейту Гарри был для нее открыт. Нельзя было прямо расспрашивать о неизвестном бродяге, который, возможно, украл пальто. Другое дело – искать починщика фарфора: тут все было законно и не могло вызвать лишних подозрений и удивления. Потому ей понадобилось всего лишь полтора часа, чтобы очутиться лицом к лицу с Геррогейтом. Это заняло бы у нее еще меньше времени, но палатка оказалась далеко от проезжих дорог. Сначала по колее, пробитой через лес, – колее, непреодолимой даже для видавшей виды Тинни, – потом через пустошь, заросшую папоротником, откуда открывался вид на долину Медвей, потом снова через лес к вырубке, где ручей впадал в темный стоячий пруд. Эрика предпочла бы, чтобы палатка была не в лесу. С раннего детства она ничего не боялась (она была из тех детей, о которых взрослые обычно говорят, что они бесчувственные), но леса не любила. Она предпочитала открытые пространства, где далеко видно вокруг. И хотя прозрачный ручей весело сверкал на солнце, пруд в тени был глубокий, таинственный и казался зловещим. Это была чаша темной воды, на которую неожиданно можешь наткнуться скорее где-нибудь в Суррее, а не в Кенте. Когда она вступила на вырубку с маленькой танцовщицей в руке, навстречу ей выскочил пес, оглашая тишину истерическим протестующим лаем. На шум из палатки вышла женщина и, стоя у входа, стала смотреть на приближающуюся Эрику. Она была высокая, широкоплечая, держалась очень прямо, и у Эрики возникла абсурдная мысль, что от нее ждут не иначе как реверанса. – Добрый день! – весело крикнула она сквозь собачий лай. Но женщина стояла молча. – У меня тут одна фарфоровая вещица… Послушайте, вы не можете как-нибудь успокоить собаку? Она подошла совсем близко, и лишь собачий лай отделял их теперь друг от друга. Женщина пнула собаку в бок, раздался визг, и наступило молчание. Снова стало слышно, как журчит ручей. Эрика протянула статуэтку. – Гарри! – крикнула женщина, не сводя черных глаз с Эрики. Гарри показался на пороге – маленький, верткий мужчина, с налитыми кровью глазами, явно не в духе. – Работа для тебя. – Я не работаю, – отозвался Гарри и сплюнул. – Извините. Мне сказали, что вы чините такие вещи. Женщина взяла из рук Эрики разбитую статуэтку и произнесла: – Не слушайте его, работает он как надо. Гарри снова сплюнул и взял вещицу. – А деньги у вас есть, чтобы заплатить? – спросил он с раздражением. – Сколько за это? – Два шиллинга. – Два с половиной, – сказала женщина. – Столько у меня есть. Он ушел в палатку, но женщина по-прежнему стояла, загораживая собой вход, так что Эрика не могла увидеть, что там внутри, и войти тоже не могла. Мысленно она заранее представляла, как войдет в палатку и увидит в углу сложенное пальто. Но не тут-то было. – Он быстро починит. Не успеете свистульку себе срезать, как будет готова ваша вещь. Маленькое серьезное личико Эрики вдруг осветила озорная улыбка. – Думаете, я не умею свистульки делать? – воскликнула она. Замечание женщины прозвучало насмешкой над ней как городской жительницей. Перочинным ножиком она срезала прут, заточила, проткнула, окунула в ручей и продула, надеясь, что этим сможет обезоружить Квини и ее приятеля. Она даже подумала, что, может быть, мирно завершит свое изделие, сидя рядом с Гарри. Но в этот момент, когда она было двинулась к палатке, Квини бросила лениво собирать хворост и заняла свое место на часах у входа. Кончилось тем, что Эрика, с готовым свистком и починенной статуэткой в руках, была столь же далека от желаемой цели, как в тот момент, когда оставила машину на асфальте дороги. Она готова была расплакаться. Эрика вынула маленький кошелек (она ненавидела сумки), заплатила свои полкроны, и вид банкнот в заднем отделении, которые только ждали того, чтобы их потратили на спасительное дело, привел ее в такое отчаяние, что неожиданно для себя самой она вдруг спросила мужчину: – Что вы сделали с пальто, которое взяли в Димчарче? – И в наступившем молчании торопливо продолжила: – Я не собираюсь ничего предпринимать по этому поводу. Привлекать к ответственности и все такое. Только мне ужасно нужно это пальто. Я готова выкупить его, если оно все еще у вас. Если вы его заложили… – Нет, вы посмотрите на эту куколку! – взорвался мужчина. – Заявляется сюда, просит выполнить работу – и тут же обвиняет тебя чуть не в убийстве! Убирайся отсюда, пока я не вышел из себя окончательно и не треснул тебе по челюсти разок-другой! Дерзкая маленькая тварь! Ишь язык распустила! Вырвать бы его тебе не мешало, и я тебе сейчас… Женщина оттолкнула его в сторону и угрожающе придвинулась к Эрике: – Почему вы решили, что мой дружок взял пальто? – Это пальто видел Джейк, водитель грузовика, который подвозил его во вторник, и взято оно из машины в Димчарче. Мы это знаем точно. Эрика надеялась, что «мы» произведет на них должное впечатление. И еще она надеялась, что они не заметят ее собственной неуверенности. Вид у обоих был негодующий, как у людей, ни в чем не замешанных. – Никакого дела на вас мы заводить не собираемся. Нам бы только само пальто получить обратно. Я готова дать за него целый фунт, – добавила она поспешно, видя, что они снова собираются на нее напуститься. Она заметила, что выражение их лиц изменилось. И, несмотря на нависшую угрозу расправы, она испытала невыразимое облегчение. Мужчина был тот самый. Они знали, о каком пальто идет речь. – А если вы отдали его в заклад, то я дам десять шиллингов, только скажите куда. – А вам что за выгода? Зачем вам мужское пальто? – Я не говорила, что оно мужское, – тут же отозвалась она, и чувство торжества пронзило ее, как электрический ток. – Да ладно! – нетерпеливо отмахнулась женщина, откинув всякое притворство. – Зачем оно вам? Эрика понимала: стоит ей только заикнуться про убийство – и они начнут запираться до последнего издыхания и утверждать, что в глаза не видели этого пальто. Из бесконечных высказываний отца она, слава богу, твердо усвоила, что вора больше всего страшит обвинение в серьезном преступлении. Он готов пойти на что угодно, лишь бы не оказаться замешанным в «мокром деле». – Оно мне нужно, чтобы вызволить Харта, – нашлась она. – Он должен был проследить, чтобы пальто не оставалось без присмотра в машине. Завтра возвращается его владелец, и, если к тому времени пальто не будет на месте, Харт потеряет работу. – Кто такой Харт? Брат, что ли, ваш? – Нет, наш шофер! – Шофер! – Гарри разразился визгливым, издевательским смехом. – Вишь что придумала! Шофер у нее! Еще скажи, что у тебя два «роллс-ройса» и пять «бентли» в гараже! Его маленькие глазки оглядели ее фигурку в потрепанной одежде, из которой она давно выросла. – Нет. Только «ланчестер» и мой старенький «моррис». – И чтобы окончательно их убедить, добавила: – Меня зовут Эрика Баргойн. Мой отец – старший констебль округа. – Да ну! А меня зовут Джон Рокфеллер, и мой отец – герцог Веллингтонский! Одним движением руки Эрика задрала свою коротенькую твидовую юбчонку, вывернула обратной стороной резиновый пояс школьных гимнастических штанишек, которые носила зимой и летом, и показала приклеенный ярлычок: – Читать умеете? – «Эрика Баргойн», – с изумлением прочел вслух мужчина. – Недоверчивость – большой недостаток, – наставительно произнесла Эрика. – Значит, ты занимаешься этим ради шофера? – осклабился мужчина. – И с чего вдруг такая забота? – Я в него по уши влюблена, – проговорила Эрика тоном, каким требуют у продавца коробку спичек. На школьных спектаклях Эрике поручался всегда только занавес. Но они поверили. Их слишком занимали мысли о деньгах, для того чтобы обращать внимание на интонацию. – Сколько? – спросила женщина. – За пальто? – Нет. За то, чтобы узнать, где оно. – Я же сказала. Десять шиллингов. – Мало. – А почем я знаю, что вы мне правду скажете?