— Есть пространные показания слуги из Питерхауса. Их привезет отправленный туда сотрудник. Во дворе уже ждет фургон для перевозки трупа. — Хорошо. Пригласите санитаров. Фокс отлучился и вернулся в сопровождении двух человек с носилками. Ровно в полночь тело театрального реквизитора вынесли из здания театра «Единорог». — Я чувствую себя как Гамлет после убийства Полония, — признался Аллейн. — Этот ваш Шекспир! — вздохнул Фокс. — Лично я ничего такого не читаю. Но врач, выпрямившись, тихо процитировал: — «Ты, жалкий, суетливый шут, прощай…» Полагаю, эти слова звучали здесь и раньше. — Но при несколько иных обстоятельствах, — бросил Аллейн. — Вот и Уоткинс, — сказал ему Фокс. Сержант Уоткинс был кряжистым блондином. В данный момент на его лице читалось сильное беспокойство. — Вы хотели меня видеть, сэр? — обратился он к Аллейну. — Расскажите, как сложился минувший день, Уоткинс. — Очень скучно, сэр. Люди, которых я караулил, не выходили из дверей все время моего дежурства. — Вы уверены? Уоткинс вспыхнул. — Я то сидел на скамейке в саду напротив, то стоял у уличного фонаря. Я не спускал глаз с двери, сэр. — Кто входил и выходил? — Другие жильцы дома. Персона, за которой мне поручили наблюдать, несколько раз выглядывала из окна. — Когда это произошло последний раз? — Без пятнадцати десять, сэр, — торжественно доложил Уоткинс. — Кто выходил из дома после этого? — Несколько человек, сэр. Кто шел ужинать, кто еще куда-то. В большинстве я опознал жильцов подъезда. — Но кого-то вы не опознали? — Одну женщину, похожую на работницу. Были еще две служанки, а перед ними — пожилой джентльмен в мягкой шляпе, выходном костюме и манто, немного хромой. Швейцар усадил его в такси. Я слышал, как он сказал водителю: «Театр “Плаза”». На всякий случай я расспросил швейцара, хотя из него слова не вытянешь. Он считает, что женщина прибирается в какой-то из квартир. Джентльмен ему незнаком, но он был в гостях в квартире на верхнем этаже. Служанки работают в квартире на первом. — Это все? — Нет, сэр, был еще молодой человек в двубортном клетчатом костюме. Котелок, темно-синий галстук в голубую полоску. Я перешел через улицу и слышал, как он назвал лифтеру этаж, где проходила наша вечеринка. — Светлые усики, гвоздика в петлице? — Так точно, сэр. — Он не выходил? — резко спросил Аллейн. — Вышел минут через пять и ушел в сторону площади. Теперь все, сэр. В десять пятнадцать меня сменил сержант Эллисон. Теперь караулит он. — Благодарю, Уоткинс. Больше я вас не задерживаю. — Я допустил какую-то оплошность, сэр? — Да, приняли убийцу за невиновного. Но я вас не корю. Пусть кто-нибудь из сотрудников, находящихся здесь, сменит Эллисона. Он немедленно нужен мне здесь. Уоткинс ничего не ответил, но выглядел удрученным. Посовещавшись с Томпсоном, он робко произнес: — Позвольте мне самому сменить Эллисона, сэр. — Согласен, Уоткинс. Если оттуда выйдет кто-нибудь еще, не важно, мужчина или женщина, останавливайте, беседуйте, узнавайте имена и адреса, выясняйте, те ли они, за кого себя выдают. Вы, Томпсон, тоже можете этим заняться, если хотите. И оставьте вы, оба, этот обиженный вид! Заблуждались мы все. Последовала пауза, которую Томпсон использовал для ревностного разглаживания своей шляпы. — Если бы мы вас подвели, сэр, то оба попросились бы обратно в констебли. — Непременно попросились бы! — поддержал Томпсона Уоткинс. — Прочь с глаз моих, олухи! Прогнав сыщиков, Аллейн сказал Фоксу: — Я иду звонить. Показания из Питерхауса должны доставить с минуты на минуту. Если Эллисон прибудет до моего возвращения, пусть доложит вам. — Вы запросите ордер на арест? — спросил Фокс. — Вряд ли. Сначала проведу мою утреннюю постановку. Телефон Аллейн нашел в кассе. С плакатов на стенах ему улыбались актрисы. «Всего наилучшего», «Дорогому Роберту», «Навеки твоя!» — прочел он. Посередине красовалось великолепное изображение женщины, застывшей у распахнутого окна. Ее рот был изуродован надписью «Стефани Вон». Набирая номер, Аллейн не сводил глаз с этого плаката. — Алло… — раздался сонный голос в трубке. — Алло. Кажется, я предупреждал: больше никаких визитов! — А, это вы… — Я, — мрачно подтвердил Аллейн. — Просто пришла одна мысль… Вам не надо беспокоиться, я никого не видел. Пять минут звонил, потом ушел. — Звонили пять минут, говорите? — Ну да! Все хорошо? — Лучше не придумаешь! В «Единороге» совершено еще одно убийство. — Что?! — Лучше не покидайте постель, — посоветовал Аллейн и повесил трубку. Подойдя к фотографии на противоположной стене, он посмотрел на нее. — Дьявол! Сказав это, он зашагал обратно на сцену. Финальный занавес Без четверти одиннадцать утра 17 июня старик Блэр повесил свой потертый котелок над высоким табуретом в закутке у служебного входа на театральную сцену. Стрелки за закопченным стеклом часов показывали не совсем правильное время, что вызвало недовольное ворчание сторожа. На полочке для писем лежала одна-единственная открытка, адресованная Сьюзен Макс. Уткнувшись носом в открытку, Блэр прочел: Сьюзен, дорогая, как все это ужасно в это ужасное время, у меня болит за вас сердце, представляю ваш ужас. Наша постановка имеет успех, все идет чудесно. Всего наилучшего, Дейзи. Блэр что-то буркнул себе под нос — то ли презрительно, то ли, наоборот, с одобрением. Снаружи раздались шаги. Старик Блэр с ворчанием вернулся к своей двери. Констебль, дежуривший в партере, отдал честь вошедшим: главному инспектору уголовной полиции Аллейну, инспектору Фоксу, сержанту Бейли и троим сыщикам в штатском. — Доброе утро, Блэр, — сказал Аллейн. — Доброе утро, сэр. На сцене их поджидали другие два сыщика в штатском, Томпсон и Уоткинс. — Все готово? — осведомился Аллейн.