– Я звонил тебе каждый вечер, – возмущенно напомнил мистер Кейн. – Да, дорогой, только на любой мой вопрос ты отвечал, что это не телефонный разговор! – Так оно и было. Главное, я твердил, что тебе не о чем беспокоиться. – Я уже начала изучать расписание поездов на Лондон, – мрачно сообщила миссис Кейн. – Если бы не кухарка, уехавшая к себе домой, я бы нагрянула, так и знай! – Боже, кухарка нас оставила? – Она вернется. По крайней мере, обещает. Ничего, мы с няней справляемся. Что там стряслось? Расскажи подробно. – Рассказывать, собственно, нечего, – произнес невыносимый супруг. – Понятно было, что Хемингуэй ни секунды не подозревал нашего Тимоти, а это все, что касается нас. Я насторожился только из-за Бьюлы. В какой-то момент казалось, будто у нее тоже рыльце в пушку, вот я и подумал: раз так, Тимоти может понадобиться моя поддержка. – Да, дорогой, – согласилась миссис Кейн, научившаяся терпению за тринадцать лет брака. – Конечно, он не мог иметь никакого отношения к убийству миссис Хаддингтон, – продолжил Кейн, неприличным образом облизывая жирные пальцы. – И, конечно, Хемингуэй старательно все расследовал. Сам я считал Гизборо немного помешанным. Тимоти столько мне рассказал про его болтовню о равенстве, что я не ждал от него пристрастия к титулу. А главное, если бы он хоть немного задумался, то сообразил бы, что все это рано или поздно обязательно выплывет наружу! Никогда не знаешь ведь, когда придется предъявить свидетельство о рождении. Вероятно, он обратился бы за паспортом или еще за чем-нибудь, хотя властям, по-моему, безразлично, законный он или узаконенный. Наш Тимоти направил Хемингуэя на верный путь. Хемингуэй взял у Гизборо отпечатки пальцев, узнав, что отпечатки на раме картины не принадлежат никому из подозреваемых в первом убийстве, а дальше все просто! Этот олух после ареста совсем сник. Мерзкая история, как на нее ни посмотреть. И кто главная пружина обоих преступлений? Безмозглая блондинка! – С ней-то что? – Ее увезла могучая старая дева, тетка. Года не пройдет, как Синтия выскочит замуж за богатого биржевого маклера, если такие еще водятся! Миссис Кейн поежилась: – Пусть она безмозглая, но ей не позавидуешь: знать, что твоя мать – убийца… – Она этого не узнает, – ответил Джим, доставая кисет и начиная набивать трубку. – Хемингуэй закроет первое дело, списав убийство на «неизвестных». – Он сам тебе сказал? – После ареста Гизборо Тимоти притащил его в «Пейпер-билдинг», выпить и поболтать о былых временах. Как подумаешь, сколько лет прошло с тех пор, как… – Да, – прервала его миссис Кейн. – Надеюсь, ты удачно провел вечер. Но вспоминать былые времена мне не хочется! Лучше скажи, разве девушка не станет ломать голову над первым убийством? Вдруг она догадается? – Вряд ли. На мой взгляд, она не склонна ни к гаданиям, ни к мыслительному процессу вообще. К тому же от нее за милю несло безразличием к матери. Судя по услышанному мной вчера от ее тетки, миссис Хаддингтон так ее любила, что сбагривала в дорогие пансионы, на каникулы отправляла на зимние курорты или загорать, не жалела на дочь денег, но редко проводила с ней время, пока не вывела в свет. – Зачем? – Неясно. По мнению Тимоти, миссис Хаддингтон и Сэтон-Кэрью являлись сообщниками во всяких незаконных делах. Не вызывает сомнения, что они сожительствовали, потому и держали Синтию на расстоянии. – Ужас! Что станет с лордом Гизборо? – Его будут судить. Наверное, для него подберут адвокатов, которые объяснят суду, что у Гизборо была навязчивая идея из-за того, что в пять лет он наблюдал, как его мамаша вынимала вставные зубы, так что для него стало нормальным делом убивать людей, вставших у него на пути. Собственно, – мрачно добавил Кейн, – я не удивлюсь, если нам, британцам, придется содержать Гизборо в психбольнице Бродмур. Разве что Тимоти окажется прав и присяжные проявят больше здравомыслия, чем от них ждешь, когда изучаешь их физиономии… Успешно набив трубку, он чиркнул спичкой. – Как там наша авантюристка? – спросила миссис Кейн, только сейчас добравшись до самого интересного. – Вчера была отвратительная слышимость, я ничего не поняла. Кажется, ты сказал, что она поедет в Чамфриз? Кейн усмехнулся: – Именно! Все благодаря моему общеизвестному такту и дипломатичности! Я передал матери то, что услышал от Тимоти, – немного, но ей и этого хватило. Кажется, Бьюлу пытался скомпрометировать какой-то тип, на которого она работала в Сити. Тимоти сказал, что ей сильно досталось, а я буквально повторил это за ним. Ну, ты знаешь мать! Глазом моргнуть не успеешь, как она вступается за права слабого пола! Уверен, они с Бьюлой поладят. Сначала я отнесся к ней с подозрением, но, узнав ее получше, понял, что она очень даже ничего. Бьюла по уши влюблена в Тимоти! – Неужели? – Бьюла его боготворит! – Тогда она понравится вашей матери. Они уже обручились? – Да, только пока это секрет. Дверь открылась, и родители узрели Сьюзен Кейн и Уильяма Кейна – умытых, причесанных – в сопровождении няни, этого тирана в юбке. – Мамочка и папочка готовы нас обнять? – спросила та подкупающим тоном. – Можно нам здесь поиграть, пока няня поставит в духовку кастрюлю? Мы так рады, что папочка вернулся домой и у нас будет новая тетя, правда, милые детки? Сказав это, деспот отдала Уильяма Кейна матери, ласково улыбнулась Кейну-старшему и удалилась, унося чайный поднос. – Пэт! – крикнул Кейн. – Это невыносимо! Либо ты избавляешься от… – Конечно, дорогой. Но только не при детях! – одернула мужа миссис Кейн. Кому помешал Сэмпсон Уорренби? Глава 1 Мистер Тэддиас Драйбек, сошедший с аккуратной гравийной дорожки, проложенной от его дома к дороге, обнаружил, что дальнейшее движение затруднено и даже невозможно ввиду внезапной атаки свирепой своры пекинесов, принявшихся с астматическим хрипением прыгать у его ног. Преодолев побуждение смахнуть их на обочину теннисной ракеткой, он загородил ею свои ноги, поскольку одна из шавок миссис Миджхолм слыла кусачей. – Кыш! – раздраженно зашипел Драйбек. – Пошли прочь! Пекинесы, доведенные до исступления такой пренебрежительностью, усилили натиск, одна собачонка даже покусилась на ракетку Драйбека. – Пеки, Пеки! – раздался воркующий любящий голосок. – Фу, негодницы! Живо назад, к мамочке! Они просто шалят, мистер Драйбек. Три пекинеса, сочтя ситуацию исчерпанной, утратили интерес к Драйбеку, однако четвертый, решительно преградив ему дорогу, тявкал и рычал на него до тех пор, пока не очутился на руках у хозяйки, ограничившейся шутливым шлепком и заявившей: – Разве не прелесть? Это старшенькая, мое сокровище! Ну-ка, попроси прощения у бедного мистера Драйбека. Опасаясь, что снова станет объектом травли, Драйбек отшатнулся. – Вы ее обидели! – заявила миссис Миджхолм, целуя собачку в голову. – Видишь, Урсула, он отказывается пожать тебе лапку. Не обращай внимания. В вытаращенных глазенках Урсулы читалось скорее омерзение, чем обида, однако Драйбек оставил это наблюдение при себе и объяснил: – Боюсь, я не любитель собак. – Уверена, вы их любите! – возразила миссис Миджхолм, не желавшая судить о ближнем дурно. Глаза навыкате, слегка похожие на глаза ее любимиц, оглядели соседа с одобрением. – Полагаю, вы собрались к Хасуэллам, – проницательно промолвила она. – Вы, наверное, заядлый теннисист? Драйбек отверг это предположение, хотя был с ним согласен. В молодости он посвящал теннисным состязаниям все летние каникулы и нередко побеждал, о чем свидетельствовала выставка кубков на каминной полке у него в столовой. Стиль игры был старомоден, как и он сам, но молодежь, считавшая его музейным экспонатом, на корте порой обламывала об него зубы. Драйбек был адвокатом, последним выжившим членом фирмы, давно обосновавшейся в соседнем Беллингэме. Старый холостяк, он служил воплощением собранности и отвергал современный прогресс почти во всех его проявлениях, чем и объяснялось неуклонное сокращение его клиентуры. Старейшины местности, где Драйбек прожил всю жизнь, еще хранили ему верность, более же молодые предпочитали методы его ненавистного соперника Сэмпсона Уорренби, выскочки, проработавшего в округе жалких полтора десятка лет. Быстро развившееся дело Сэмпсона Уорренби, начинавшееся как пустячная заноза в пятке у Драйбека, стремительно приобрело угрожающие масштабы, а с того злосчастного дня вскоре после окончания войны, когда дурной вкус повлиял на его решение переселиться из Беллингэма в доселе изысканный Торнден, разгневанный Драйбек окончательно лишился возможности игнорировать его существование. Приобретенный Уорренби дом располагался в проулке, выходившем на главную беллингэмскую дорогу чуть ли не напротив маленького наследственного гнездышка Драйбека. – Увы, мои теннисные деньки уже позади, – посетовала миссис Миджхолм. – Зато вы встретите там моего Лайона. Это предупреждение не вызвало у Драйбека тревоги. Майор Миджхолм, нареченный Лайоном родителями-оптимистами, мечтавшими вырастить льва, был скромен, застенчив и терялся в тени добросердечной, но полностью подавлявшей его супруги. – Дойду-ка я с вами до угла, – продолжила миссис Миджхолм, беря Урсулу под мышку. – Или вы пойдете по проулку? Проулком пользовалась мисс Паттердейл, снимавшая угловой домик, и Уорренби, проживавший напротив общинного выгона. Дальше, за приступкой, тянулась вдоль большого сада Хасуэллов и восточной стороны владений сквайра тропинка, выходившая на северную, вспомогательную дорогу на Беллингэм. В дальнем углу сада Хасуэллов имелась калитка, но несмотря на то, что пользование ею изрядно сокращало путь, Драйбек считал неуместным ходить через нее. Он вежливо зашагал рядом с миссис Миджхолм и проводил ее до главной деревенской улицы. Поскольку пекинесов приходилось постоянно увещевать, разговор получился отрывочным. Драйбек, морщась при каждом крике своей спутницы, обращенном к Умбрелле, Умберто и Уппиш, не переставал напоминать себе, что Флора Миджхолм – женщина добросердечная и решительная, не жалующаяся на тяготы сократившегося дохода, отказавшаяся от служанки, разводящая собак для заработка и всегда демонстрирующая окружающим довольство своей участью. Смущали его разве что абсурдные клички, которыми она награждала своих питомцев. Последнее было, впрочем, неизбежно. Уволившись с военной службы, майор Миджхолм построил бунгало в Торндене, в конце деревенской улицы, там, где обрывалось мощеное покрытие дороги и начинался проселок, ведший через поля к маленькой ферме. Миссис Миджхолм взбрело в голову назвать дом «Ультима Фула»[4], а когда она со временем взялась за разведение пекинесов, слово «Ультима» показалось ей единственной логичной приставкой к их кличкам. Ультима Улисс и Ультима Уна, прародители многочисленного и прибыльного рода, были наречены в припадке вдохновения, за ними последовали Урсула, Урбан и Урания. Установилось правило чередования, тем более что выбор подходящих кличек угрожающе быстро иссякал. Его окончательно исчерпали Умберто, Урия и Укица, и щенки последующих поколений получали клички уже просто из словаря. «Подумаешь! – восклицала неунывающая миссис Миджхолм. – Зато какие они чудесные! Унреди выиграл на собачьей выставке “Крафтс” в Бирмингеме два главных и два вторых приза!» В перерывах между обращенными к Умберто, Умбрелле и Уппиш призывами покинуть чужие владения миссис Миджхолм сообщила своему спутнику, что ее тоже приглашали в «Кедры» любоваться теннисом и пить чай, но ей пришлось отказаться. – Скажу вам начистоту, мистер Драйбек, я сомневаюсь, что смогла бы сдержаться! – Неужели? – изумился Драйбек. – Представьте! – Миссис Миджхолм сверкнула глазами. – Вдруг мне пришлось бы говорить с мистером Уорренби? Если он там, что вполне вероятно, то ничто не заставит меня смолчать. Лучше мне туда не ходить. – Жаль! Я не знал, что между вами и Уорренби пробежала кошка. – Это случилось вчера. Хотя я всегда недолюбливала его. Между нами говоря, после того как в войну Уорренби повел себя с Лайоном, когда тот возглавил местное ополчение, он перестал для меня существовать. Но я не подозревала, что он может быть жестоким с беззащитными животными! – Надо же! – покачал головой Драйбек. – С какой-то из ваших собак? – С Улиссом! Представляете? Я заглянула к несчастной племяннице Уорренби, чтобы обсудить вечер консервативного виста, и захватила с собой этого старого песика. А он, негодяй, пнул его ногой! – Боже правый! – ахнул Драйбек. – Пнул? – Я глазам своим не поверила! Да еще посмел оправдываться! Я спросила, почему мой ангелочек взвизгнул и прибежал в дом, хромая, а ему хватило наглости ответить, что он пинком согнал его с клумбы. Я буквально взорвалась!