– Покажи, где он сидел! Рег послушно встал и уставился через плечо старшего инспектора на схему. Ему потребовалась пара минут, чтобы сообразить, что к чему. – Сложное дело, сэр, – признался он, – здесь нет деревьев и тропинок на выгоне, лишь кусты утесника около Фокс-лейн. Вот тут растут деревья… – Рег ткнул пальцем в схему зарослей утесника. – Между кустами и карьером? Да, я видел. Дальше местность идет под уклон, правильно? – Да, сэр. Оттуда виден выгон, вот тут можно сидеть, сюда ведет тропа. Бигглсвейд говорит, будто он там сидел. Думаю, так оно и было, он всегда совершает такую прогулку. Сами видите, это далеко от карьера. – Рег помолчал, сосредоточенно морща лоб. – А еще, если бы он слышал мои выстрелы, то знал бы, в какой стороне от него я находился. Но он же утверждает, что я стрелял совсем не там! С ума он, что ли, спятил? Сдается мне, сэр, он вообще ничего не слышал. Просто захотел, чтобы о нем написали в газетах. – Где он тебя увидел? – На той тропе, о которой я вам рассказывал, сэр. Она выходит на Фокс-лейн почти напротив дома мисс Паттердейл. – Зачем тебе было возвращаться домой кружным путем, когда ты мог бы пройти от карьера вдвое быстрее, прямиком через выгон? – спросил Хемингуэй. Рег покраснел и виновато ответил: – Тут такое дело, сэр… Ружье-то преподобного… Ну, та часть выгона совсем открытая, даже площадка для крикета, в воскресенье днем там полно людей, вот я и решил идти в обход, чтобы ни с кем не сталкиваться. – И напоролся на Бигглсвейда! Он спросил, зачем тебе ружье, а ты надерзил ему и удрал. Он же не из тех, кто сильно уважает закон, почему ты его испугался? – Я не испугался, сэр, – то есть не совсем… Я бы совсем не испугался, если бы не Элфи. Он недавно сыграл с Бигглсвейдом шутку, и этот старый черт мог наябедничать преподобному и даже мистеру Хобкирку, – признался Рег. – Ясно. Пока это все, что мне от тебя нужно. Беги на работу – и смотри, больше не нарушай закон, сынок! – Ни за что, сэр! Спасибо, сэр! Рег кинулся к двери, едва не столкнувшись с входившим инспектором Харботтлом. Суровый вид инспектора его взволновал, он пробормотал что-то невнятное и удрал. Инспектор закрыл дверь. – Это был молодой Дитчлинг? По-моему, вы устроили ему хорошую взбучку, сэр! – Не я. Он принял вас за палача, что неудивительно. Вы принесли рапорт, который я жду? – Только что поступило, – доложил Харботтл, отдавая Хемингуэю запечатанный конверт. Хемингуэй вскрыл конверт, вынул единственный листок и расправил его. – Мимо, – пробормотал он, прочитав рапорт. – Неужели ни одно из проверенных ружей не оказалось тем, которое мы ищем? – Ни одно! – весело подтвердил Хемингуэй. – Более того, я и без микроскопа вижу, что винтовка викария тоже не та. Ее придется проверить. Если бы все свидетели были такими же честными, как этот паренек, то вы были бы старшим инспектором и не тратили бы время со мной и не думали сейчас, что сами справились бы гораздо лучше! – Я ничего подобного не думаю, – возразил Харботтл и даже улыбнулся, что было для него большой редкостью. – Но если смертельный выстрел произвели не из одного из собранных нами ружей, то нам придется собирать другие – те, о которых вы мне запретили говорить. – Может, и так, – согласился Хемингуэй. – А может, и нет. Это дело кажется мне все более странным, Хорас. Ладно, после дознания у меня будет время поделиться с вами своими соображениями. – Он посмотрел на часы. – А пока сосредоточимся на дознании. Полагаете, заместитель коронера не ударит в грязь лицом? – В этом случае публика будет разочарована, – произнес Харботтл. – Наверное, после показаний врача вы потребуете продолжения? – Вероятно, – сказал Хемингуэй. – Там видно будет. Глава 14 Старший инспектор оказался прав. Проталкиваясь вместе с Харботтлом сквозь толпу жаждущих попасть в зал суда, он бросил через плечо: – Что я вам говорил? Остальных придется спровадить восвояси. Начальник полиции сказал: – Это было неизбежно. Сюда набилась половина Беллингэма. Олухи! Ну что, спрашивается, они желают услышать? Хемингуэй, оглядев присутствующих, воздержался от ответа. Действительно, в зал пожаловала половина Беллингэма, а вот Торнден был представлен недостаточно. Не было ни Эйнстейблов, ни Линдейлов, Гэвин Пленмеллер тоже не почтил дознание своим присутствием. Зато явились майор с миссис Миджхолм и Драйбек, неподалеку от них примостился старший Хасуэлл – он пришел послушать показания сына. Чарлз, считавший, что его вовлекают в совершенно не касающееся его дело, привез из Торндена в своем шикарном спортивном автомобиле Мэвис, Абби и мисс Паттердейл. Он был так разгневан решением Абби составить накануне компанию Мэвис в хождении по магазинам вместо того, чтобы съездить с ним на побережье, как они условились, что усадил на переднее сиденье мисс Паттердейл и даже высказал удивление желанием Абби поприсутствовать на дознании. Но Мэвис, нарядившаяся, как французская вдова, – таким сравнением он шепотом поделился с мисс Паттердейл, – заявила, что позвала с собой Абби, и изменить что-либо было невозможно. Абби скорчила Чарлзу рожицу, чем только укрепила в нем мысль сочетаться с ней браком, даже если для этого пришлось бы силой волочить ее к алтарю. Когда он привел всю свою дамскую компанию в зал суда, люди, приехавшие в Беллингэм на автобусе, успели занять передние ряды. Среди них были, кроме Драйбека и Миджхолмов, старый Бигглсвейд и кухарка-горничная покойного Уорренби – особа с бойким взглядом и волосами цвета пакли, подстриженными в подражание любимой кинозвезде. Глэдис, отменная кухарка и вообще работяга, слыла настоящим сокровищем, но при этом решительно отстаивала свои права. Покушаться на них не позволялось даже ее последнему нанимателю. Тот, зная, как редки в тихих деревнях хорошие слуги и как высоки ее кулинарные умения, довольствовался всего одной попыткой ее укротить, а затем смирился с тем, что Мэвис с ней все равно не сравнится. Глэдис считала своим неотъемлемым правом присутствовать на дознании. Когда Мэвис заикнулась о своем нежелании отпустить ее уже с утра, она так угрожающе заговорила о расстройстве своих чувств после гибели мистера Уорренби, что та поспешила отменить первоначальный запрет. Попытка убедить Глэдис, что приличные девушки не бегают по сенсационным дознаниям, закончилась провалом. – Разве это не естественно? – удивилась Глэдис. – Более того, я бы все отдала, чтобы туда не идти. – Ничего, вам понравится, – заявила Глэдис, стремительно убирая в буфет посуду от завтрака. – Мистер Уорренби – не такая уж большая потеря. – Для меня – потеря, и какая! – возразила Мэвис. – Вам полагается так говорить. Иначе было бы нехорошо, он все же оставил вам все свои деньги. Но я часто поражалась, что заставляет вас мириться с ним и с его отвратительными придирками. В общем, Мэвис ретировалась, оставив кухню во власти помощницы-победительницы. Заместитель коронера был маленьким, пузатым, седым, розовощеким, источал уют. Инспектор Харботтл сразу сообразил, что дознание затянется. С точки зрения собравшихся, как сказал Хемингуэй на ухо своему помощнику, гвоздем программы являлась Мэвис Уорренби. Трудно было судить, сознает ли она, как действует на зрителей, поскольку вела она себя как образцовая героиня: храбро, скромно, достаточно разумно, чтобы вызвать симпатию не только у толпы, но и у коронера, обращавшегося с ней с величайшей нежностью и неоднократно уверявшего, что понимает, как тяжело ей давать показания. После нее выступил младший Хасуэлл. Он так возмущался ее поведением, которое назвал Абби игрой на публику, что когда коронер, желавший подружиться со свидетелем, повторил свое замечание о тяжелой необходимости описать увиденное в Фокс-Хаусе, искренне ответил: – Что вы, сэр, нисколько, я ничуть не возражаю! Затем Чарлз с похвальной краткостью сообщил суду, как нашел тело и действовал после этого. Старший инспектор Хемингуэй вогнал всех в дрожь, внезапно встав и задав ему вопрос: – Войдя в кабинет, чтобы позвонить, вы трогали что-нибудь на письменном столе? – Нет, только телефон, – ответил Чарлз. – Я был очень осторожен. Там были навалены бумаги и всякие предметы. – Ничто не навело вас на предположение, будто кто-то искал что-то на столе или внутри? – Нет. Говоря о свалке на столе, я имею в виду рабочий беспорядок. По тому, как было отодвинуто кресло и валялась ручка, я решил, что мистер Уорренби выбежал из комнаты внезапно, с намерением вернуться. – В каком смысле? – непринужденно осведомился коронер. Чарлз покосился на него: – Примерно в таком, сэр: день был солнечный, жаркий, комнату часами заливало солнце. Когда я вошел, там еще было душно. Как я говорил, из всего, что увидел, а также из того, что на мистере Уорренби были сафьяновые туфли, а у его ног лежали бумаги, я заключил, что он вышел подышать воздухом. Старший инспектор сел, коронер разрешил Чарлзу покинуть свидетельскую трибуну. На его место вызвали доктора Уоркопа. Хемингуэй наклонился, чтобы через голову помощника обратиться к сержанту Карсторну: – Что за блондинка в конце ряда сзади нас, рядом с толстухой в синем? Сержант оглянулся и опознал в блондинке Глэдис Митчэм из Фокс-Хауса. Хемингуэй кивнул и сел. – Что такое, шеф? – тихо осведомился инспектор Харботтл. – Что-то в словах молодого Хасуэлла заставило ее вскинуть голову. Мне показалось, у нее есть возражения. – Будете просить отложить дознание? – После показаний врачей. Полицейский медик нас не задержит. А вот эта старая развалина, судя по его виду, останется на сцене надолго. Пророчество сбылось. Уоркоп оказался худшим свидетелем-медиком, к тому же он вообразил, будто выступает перед классом учеников. Поскольку срочный вызов к весьма ценимому пациенту не позволил ему присутствовать при вскрытии, даже коронер, сам не прочь поболтать, счел, что его показания легко можно было бы сократить до нескольких недлинных предложений. Уоркоп был крайне помпезен и в ответ на вопрос старшего инспектора о примерном времени смерти пустился в пространные наукообразные разъяснения того, почему ни он сам, ни кто-либо еще не в силах высказаться об этом точно. Затем, заметив, что его коллега Ротерторп глазеет в потолок с сонно-рассеянным выражением лица, Уоркоп со значением заявил, что у него за плечами многолетний опыт, свидетельствующий о том, как опасно выдавать за неоспоримые факты версии, в которых допустимо сомневаться. Он был готов развить данную тему, но помешал старший инспектор, воспользовавшийся тем, что ему пришло время перевести дух, и сказавший: «Благодарю вас, доктор». – Да, большое спасибо, доктор, – подхватил коронер, когда Уоркоп повернулся к нему с явным намерением продолжить. – Все понятно: более четверти часа, но менее часа, полагаете вы. Если у старшего инспектора больше нет к вам вопросов, мы не станем вас больше задерживать. Как только прозвучало имя Ротерторпа, тот пружинисто вскочил. Его показания были краткими, техническими и совершенно неинтересными для обычной публики. Вопросов от старшего инспектора не последовало, зато коронер спросил у врача его мнение о вероятном времени смерти Уорренби. Ротерторп ухватился за предоставленную ему возможность: – Мнение отсутствует, сэр! Увы, перед тем как я увидел тело, прошло много времени. И он покинул свидетельское место с видом человека, прожившего утро не зря. Вскоре старший инспектор поднялся и попросил о переносе слушаний. Через несколько минут полковник Скейлз, искавший его, нашел одного инспектора Харботтла, так ответившего на вопрос о местонахождении шефа: – Не знаю, где он, сэр. Едва попросил о переносе – и сразу удрал из суда, не сообщив мне куда. Впрочем, я, кажется, знаю, куда он направился. У вас к нему дело, сэр? – Нет, только вопрос, получил ли он рапорт о пулях. – Рапорт поступил утром, сэр. Совпадения отсутствуют.