Инспектор, постоянно украшавший свое скромное жилище охотничьими и прочими трофеями, был признателен старшему инспектору за его слова. – Просто удивительно, – сразу ответил он, – как вы замечаете то, что никому и в голову бы не пришло! Да, в свое время мне довелось пострелять. Мишень удобная. – Приз ваш! – усмехнулся Хемингуэй. – Назвали ли бы вы мишень удобной для среднего стрелка? – Тут требуется хороший стрелок, но не обязательно снайпер. Я подумал об этом, впервые побывав здесь. Потому, кстати, и не рассматривал всерьез мисс Уорренби. Не все женщины – мазилы, знавал я тех, кто клал пулю за пулей в «десятку», но такие большая редкость. А что до мисс Уорренби, то у нас нет оснований считать, что она вообще когда-либо держала в руках ружье. – Рега тоже, пожалуй, исключим, – сказал Хемингуэй. – Видели бы вы его мишени! Я все время ищу, чем бы вас рассмешить. – Случайность вы исключаете? – Хорас! Представьте человека, стреляющего отсюда по чужому саду, владелец которого торчит на виду! – Не представляю, – сознался инспектор. – Вероятность мала. – Он с любопытством покосился на шефа. – Ну, а ваша версия, сэр? – Меня удивляет, что убийца стрелял отсюда, а не подобрался ближе. Если ты не снайпер, отсюда можно промахнуться. – Зато здесь его не было видно, – показал пальцем инспектор. – Если он пришел от приступки, то стрелять из проулка не смог бы, потому что там он стоял бы у Уорренби на виду. Я обратил на это внимание. Вон те деревья, за лужайкой, закрывают кресло, если не приблизиться к ним вплотную. По-моему, убийца перелез на выгон и крался за кустами. – Зачем? – спросил Хемингуэй. – Откуда ему было знать, что Уорренби усядется в саду? Инспектор задумался: – Так-то оно так… Но ответ должен существовать, ведь из того немногого, что нам известно о преступнике, мы точно знаем одно: стрелял он с этого самого места, где мы сейчас стоим. Это доказано, значит, ответ есть. И, по-моему, я его нашел. Мы вправе предположить, что убийца соблюдал осторожность. Он не знал, где окажется Уорренби, зато видел, что все окна гостиной выходят на эту сторону. Не представляю, чтобы преступник крался вдоль низкой живой изгороди к воротам: Уорренби легко мог его заметить. Он подкрался к дому, понимаете? Высунуться из-за изгороди не осмелился. Увидеть так Уорренби он бы еще мог, но для выстрела ему пришлось бы выпрямиться и прицелиться. Уорренби не стал бы сидя ждать выстрела. Вот мое предположение: увидев его, преступник убежал обратно, к приступке. Выстрел издали был вынужденным, потому что Уорренби оказался в саду. – Возможно, вы правы. – А разве нет? – Не знаю, Хорас. Звучит разумно. Но у меня ощущение, что это еще не все. Идемте, взглянем на излюбленное место Бигглсвейда. Они зашагали на северо-восток, к березам. За ними начинался уклон. Чуть ниже было устроено деревянное сиденье, от которого хорошо просматривался выгон. Там кто-то сидел. Приглядевшись, Хемингуэй воскликнул: – Да это же дед собственной персоной! Наберитесь терпения, Хорас, дед может вредничать. Добрый день, мистер Бигглсвейд! Дышите воздухом? Бигглсвейд окинул его неодобрительным взглядом: – А что, нельзя? – Можно, можно. Что не дает вам покоя сегодня, дедушка? – Будь я вашим дедушкой, у вас был бы более острый ум, – сурово ответствовал старик. – Разочаровали вы меня своей бестолковостью! Обратили бы внимание на мои слова – еще вчера надели бы наручники на сопляка Реда Дитчлинга. – За него не беспокойтесь, – кивнул Хемингуэй. – Я за ним пригляжу. – Толку-то! – усмехнулся Бигглсвейд. – Сколько вы за ним ни приглядываете, он все равно болтается у меня под окнами, зовет по имени, мать с собой таскает, а еще визгливую парочку, Герту с Эдди. Никчемная публика, вот кто они такие! Кто это с вами? – продребезжал он пренебрежительно, заметив инспектора Харботтла. – Не обращайте внимания, – поспешно ответил Хемингуэй. – Просто мой помощник. – Шесть футов несчастья, вот что это такое! – заявил безжалостный Бигглсвейд. – На вашем месте я бы не подпускал его к бидонам с молоком, скиснет! А главное, если бы сделали, как я вам говорил, вам бы не понадобился помощник. В субботу я слышал выстрел, как слышу сейчас вас! – Расскажите мне подробно о том выстреле, – попросил Хемингуэй. – Как получилось, что вы слышали только один? – Выстрелили всего раз. – А Рег утверждает, будто стрелял неоднократно. – Мало ли что болтает этот молокосос! Он болтает, а вы развешиваете уши. – Он стрелял по мишеням в гравийном карьере сквайра. – Вот оно что! А если бы он вам сказал, что палил по стаду носорогов, которое обнаружил на карьере у сквайра, вы бы и это съели? Полицейские! Никогда не был о них высокого мнения. Не стрелял Рег на карьере сквайра! Кто бы тогда услышал его пальбу? И здесь он тогда не смог бы так быстро очутиться. А еще я вот что тебе скажу, сынок: не смей чернить мое доброе имя, не позволю! – Что уж тут чернить… – не сдержался Хемингуэй. – Ладно, – повысил он голос, – не буду! – Знаю я вас! – прикрикнул Бигглсвейд. – Все бы вам дерзить! Чтоб вы знали, никто во всем Торндене не разбирается в оружии лучше меня. Не смейте рассказывать, будто я не различаю, откуда стреляли. Вон там Рег выпалил из винтовки викария! – Трясущийся подагрический палец указал в направлении Фокс-лейн. – Ну, ладно, – кивнул Хемингуэй. – А вы что? – Я подумал: кто-то охотится в роще Хасуэлла. Или там, или неподалеку. – Так это же в стороне, дедушка! – возразил Хемингуэй. – Мне лучше знать, где тут что! – прошамкал Бигглсвейд. – У меня острый слух. Когда я был моложе, многие жаловались, что он даже слишком острый. – Могу себе представить! Вы – настоящее чудо, дедушка. Услышать что-то на таком расстоянии – это надо суметь! – Вы бы на моем месте ничего не заметили. А это ваше ходячее надгробие приняло бы тот звук за автомобильный выхлоп на хоуксхэдской дороге. – Ничего подобного! – оскорбился Харботтл. – Молчите, Хорас! Не обращайте на него внимания, дедушка. Что было после выстрела? Вы видели кого-нибудь, кроме Рега Дитчлинга? – Нет, никого. Не хватало мне совать нос в чужие дела! Я же не полицейский с длинным носом. Знай себе брел вниз вот по этой тропинке, как рассказывал Хобкирку, но недалеко ушел: слышу, кто-то меня нагоняет, совсем как егеря в былые времена. Оглядываюсь – смотрю, сопляк Рег прячется сзади в кустах. – На том конце тропы, что ли? – Там-там, – подтвердил Бигглсвейд. – Сколько времени прошло после выстрела? – Минут десять. Я теперь не такой шустрый, как раньше, – ответил Бигглсвейд, польщенный, что обрел наконец внимательных слушателей. – Это был Рег, он самый! Если бы вчера меня послушали, сидеть бы ему теперь под замко€м! – Не исключено, – произнес Хемингуэй, выпрямляясь. – Если бы я знал, что он болтался на месте преступления, вместо того чтобы сбежать. – Это еще бабушка надвое сказала! – Что ж, мне пора, дедушка. Не засиживайтесь в «Красном льве», а то дочери опять придется вытаскивать вас оттуда. Что за замашки в таких преклонных летах! Дряхлый греховодник остался доволен этой отповедью и астматически закашлялся. Помахав ему рукой, Хемингуэй стал удаляться, но Бигглсвейд не отпустил его далеко. – Эй! Мое фото напечатают в газетах? – Бабушка надвое сказала! – бросил Хемингуэй через плечо. – Разве что в галерее мошенников! – добавил Харботтл. – Зачем было слушать его бред, шеф? – Пусть бредит. Как ему не дерзить полиции, ни разу не сцапавшей его за все девяносто лет? Занятный старикан, что бы ни твердили разные дурни про его размягчившиеся мозги. Мне захотелось еще послушать про тот его выстрел. – Для чего? – удивился инспектор. – Уверен, он действительно его слышал. – Ну и что, сэр? Вы же считали, что это не имеет отношения к делу, потому что произошло на час раньше! – Хорас, я говорил вам только сегодня утром, что у меня ощущение, будто мне сунули в руки палку не тем концом, и я не улавливаю чего-то важного. Сейчас мы это поищем! Глава 16 – Куда теперь? – поинтересовался инспектор. – В Фокс-Хаус? – Сначала – туда, где нас не увидит старикан, – ответил Хемингуэй. – Мне надо подумать. Они вернулись к кустам утесника, где Хемингуэй остановился. Инспектор с любопытством наблюдал, как он стоит, выхватывая по очереди цепким взглядом детали обстановки. Потом, покряхтев, старший инспектор присел на склоне выше проулка и достал из кармана трубку и старый табачный кисет. Пока его пальцы привычно доставали табак и уминали его в чаше трубки, он переводил как будто отсутствующий взгляд с проплешины в саду, где раньше стояло кресло, на приступку, едва видневшуюся сбоку от кроны вяза. Инспектор, сидевший рядом с ним на земле, помалкивал и, призвав на помощь логику, пытался понять, какую задачу решает шеф. Хемингуэй раскурил трубку и стал смотреть на Фокс-Хаус. – Наша ошибка, Хорас, – наконец произнес он, – что мы уделяли много внимания тому, что считали важным, а на второстепенное закрывали глаза. По-моему, я свалял дурака! – Я слышал это от вас и раньше, но эти самообвинения еще никогда не подтверждались, – заметил инспектор. – И на сей раз не подтвердятся. Преступник начинает меня раздражать!