– Как Ногалес вышел на него? – Один из журналистов, работавших в “Универсале”, знал нужные каналы. – Проинформируйте об этом судью, это ведь тоже, скорее всего, расценивается как преступление. – Они будут ссылаться на профессиональную тайну. – А это уже не наша забота, наше дело – поставить судью в известность. – Понимаю, что я могу быть слегка надоедливым, но, по-моему, вы тоже должны допросить киллера. – Неужели у меня это получится лучше, чем у трех здоровенных мужиков, которые успели как следует его обработать? – Вы несколько преувеличиваете. Но мои мысли, как и моя воля, уже устремились совершенно в ином направлении, поскольку у нас все было готово, чтобы заняться главным подозреваемым: судебные санкции, результаты баллистической экспертизы, официальные показания… И вот тут-то мое любопытство не давало мне покоя и жалило почище змеи: я хотела сама допросить Ногалеса, прежде чем судья предъявит ему официальное обвинение. Я имела на это право, на нас еще висели два убийства: первое и последнее, как в причудливой игре, придуманной специально, чтобы было чем развлечься воскресным вечером. Я приказала доставить Ногалеса в комиссариат. Растяпа адвокат явился вместе с ним. Теперь я уже никуда не спешила, была спокойна, и все мое время предстояло употребить на одно – добиться, чтобы он расширил свои показания, в которых имелись слишком глубокие прорехи – настолько глубокие, что в них удалось легко спрятать два трупа. Я заранее поговорила по телефону с Молинером, мы беседовали очень долго, и я хорошо представляла себе, что происходит в Барселоне. От Ракели Вальдес инспектор не узнал больше ничего для нас интересного. Молинер был уверен, что жизнь матери не была известна ей во всех подробностях, но Ракель была знакома с Ногалесом и хорошо к нему относилась. Он проводил выходные у них дома, разговаривал с ней по телефону… Однажды Ракель вместе с Мартой Мерчан ездила в Мадрид, и они отлично провели время втроем, посетив главные достопримечательности города. Мне было важно услышать все эти детали, прежде чем войти в комнату для допросов. Информации накопилось более чем достаточно, и я не сомневалась, что скоро докопаюсь до истины. Едва переступив порог, я посмотрела на Ногалеса. Несколько дней, проведенных в камере предварительного заключения, не прошли для него даром, однако он по-прежнему держался как преисполненный собственной значимости человек, явившийся на заранее условленную встречу. Я заметила, как глаза его чуть-чуть прищурились за стеклами очков: он явно не рассчитывал снова увидеть меня и почувствовал любопытство. Он не был расстроен, не был подавлен, не выглядел печальным. Тяжелое и высокомерное равнодушие заслонило собой все остальные чувства. Он позволил себе лишь легкую улыбку разочарования. Адвокат с ходу предпринял атаку на мои бедные мозги, измученные бесконечными размышлениями: – Инспектор, мой клиент не был проинформирован о том… Гарсон в этот миг закрывал дверь. Взмахом руки я велела адвокату замолчать. Потом села. И нарочито беспечным тоном заявила: – Вы имеете право присутствовать на допросе, а также подсказывать своему клиенту – по возможности коротко, – когда закон позволяет ему уклониться от ответа. Все это вы хорошо знаете; возможно, вы не знаете другого: при первой же вашей попытке вмешаться, которую я сочту неоправданной, при первой же вашей фразе, которая покажется мне лишней, я выставлю вас вон, и больше вы сюда не войдете. Можете жаловаться судье, устраивать пресс-конференцию, возмущаться, можете обругать меня последними словами. Но, клянусь, я выполню свое обещание, и это так же верно, как то, что меня зовут Петра Деликадо. Изумление адвоката было столь велико, что помешало жгучей ненависти выплеснуться из его глаз. Он широко раскрыл рот и сразу захлопнул его, зло скривив губы. Гарсон, наблюдая эту сцену, наслаждался каждой клеточкой своего тела. И даже не старался скрыть улыбку. Я повернулась к Ногалесу: – Сеньор Ногалес, сейчас я перечислю вам те факты, которые вы в данных обстоятельствах отрицать не можете. Потом задам вам несколько вопросов, а вы ответите на них. Все проще простого. – Минутку, инспектор. Я узнал от своего адвоката, что полиция задержала некоего человека, который дал признательные показания, но я не знаю, в чем именно он признался. – Что вы хотите узнать? – Почему он убил Марту? – Он клянется, что это не его рук дело. Говорит, что уже давно не покидал Мадрида. – И тогда?.. – Сейчас его слова проверяют, но, кажется, это правда. – Как же тогда объяснить, что Марту убили точно таким же способом, как и Вальдеса, и такой же пулей? – Не знаю, будем выяснять. Он повысил голос: – К этому и сводятся все действия полиции? Вы вечно только обещаете: будем выяснять! – Сеньор Ногалес, видно, вы не до конца усвоили, что здесь вопросы задаю я. – Я имею право знать… Адвокат коротко бросил: – Помолчи, Андрес, пожалуйста, помолчи. Я ехидно глянула на него и сказала: – Отлично, адвокат, отлично. Надеюсь, все мы в конце концов уясним для себя, какую роль каждый играет в этом помещении. Я вела себя вежливо, настроение у меня было прекрасное. Мне можно было гордиться тем, как я начала этот трудный разговор. Однако очень скоро ситуация резко переменилась. Я не рассчитала, какой эмоциональный удар нанесет Ногалесу сообщение, что больше ничего нового допросы киллера не принесли. Он вышел из себя, вскочил и стал ходить туда-сюда. Я должна была это предвидеть: он страдал не только от утраты любимой женщины, но и от утраты власти. Ногалес привык в считанные секунды получать любые нужные ему сведения. Достаточно было вызвать в кабинет того или иного сотрудника. А сейчас я подвергла его пытке неведением. Внезапно он повернулся ко мне, пылая гневом: – Инспектор Деликадо, вы можете отправляться туда, откуда пришли. Обвиняйте меня в чем вам будет угодно, я не стану говорить. Вы скрываете от меня данные, полученные в процессе следствия. – А какое право вы имеете знакомиться с данными, полученными в процессе следствия? Вы ведь находитесь здесь не в качестве журналиста, а в качестве обвиняемого. – Мне плевать! Я не стану говорить, ни за что не стану! Вам не удастся использовать меня так же, как вы используете всех этих бедолаг, которых пачками задерживаете каждый день. Адвокат пытался успокоить его, он взял Ногалеса за руку и подвел к стулу. Он был обескуражен и не понимал, почему тот повел себя так. Для меня же, наоборот, что-то вдруг стало проясняться в его характере, дрогнула непробиваемая каменная кладка, и сквозь щели забрезжил свет. Я бросила взгляд на Гарсона – тот по-прежнему сидел с самым невозмутимым видом и даже не шевелился. Пожалуй, пришло время рискнуть, пустив в ход еще один весьма нетрадиционный прием. – Ногалес, хотите заключить со мной сделку? Реакция Гарсона и адвоката была совершенно одинаковой – оба дернулись. Затем оба одновременно резко выпрямили спины. Ногалес поднял на меня взгляд и как-то сразу сумел взять себя в руки: – Какую сделку вы имеете в виду? Адвокат хотел вмешаться, но Ногалес велел ему помалкивать. Я не отводила от него взгляда. – Вы рассказываете мне все, как оно было – с самого начала, а я вам сообщаю главное из признаний киллера. – Признание означает, что… – Выслушайте меня внимательно, пожалуйста. На самом деле вам терять нечего. Я всего лишь прошу, чтобы вы облегчили мне дедуктивную работу, хотя это дело в основе своей уже раскрыто, и вы в любом случае будете обвинены в убийстве Вальдеса. – Хорошо, – прошептал он. – Инспектор, я обязан вас предупредить, что… – произнес адвокат. – И пусть ваш адвокат покинет помещение – это тоже является частью нашего соглашения, – добавила я. – Тогда должен выйти и вот он, – сказал Ногалес, кивая на Гарсона. Я могла легко отклонить подобное требование, но решила согласиться. Приказа отдавать не пришлось – хватило одного моего короткого взгляда, чтобы младший инспектор вышел из комнаты для допросов, не проронив при этом ни слова. Зато взгляд Ногалеса, посланный адвокату, был куда более красноречивым и даже угрожающим. Наконец и тот вышел, хотя на лице его были написаны тревога и страх. – Можете начинать, – позволил мне Ногалес. Я улыбнулась: – Неужели вы так до сих пор и не осознали своего положения? Давайте, Ногалес, можете начинать и не забывайте, что тут приказы отдаю я. – Я бы в любом случае рассказал все, что знаю, потому что мои объяснения сняли бы с меня львиную долю вины. – Сгораю от нетерпения, желая услышать вашу оправдательную речь. В ответ на мою иронию он едва заметно поджал губы, потом продолжил: – Я познакомился с Мартой Мерчан на каком-то приеме в посольстве Франции. Она специально приехала из Барселоны, так как представляла фирму, на которой работала. Мы очень быстро полюбили друг друга. Мне почти пятьдесят, но я холостяк. И никогда прежде не влюблялся. Когда я узнал, что она бывшая жена Эрнесто Вальдеса, это меня, мягко говоря, не обрадовало: хорошая была бы пожива для моих врагов. И мы с ней решили переждать определенное время, прежде чем появиться на публике вместе. Кроме того, Марта имела бы возможность как следует узнать меня – таким, какой я есть на самом деле. – А какой вы есть на самом деле? – Человек с большими амбициями. Неужели вы до сих пор этого не заметили? – Вроде бы заметила. – Марте пришел в голову некий план, который помог бы мне в профессиональной карьере. Ее бывший муж перелопачивал огромное количество информационного мусора. Она подумала, что, пожалуй, некоторые факты из личной жизни политических деятелей могли бы заинтересовать меня, и свела нас с Вальдесом. – И вы платили ему за каждую находку. – Да, вне зависимости от того, пригодилась она мне или нет. – Эти персоны подвергались шантажу? Он промолчал. – Ответьте, пожалуйста. – В конце концов – да. – Я не совсем вас понимаю, объясните подробнее. – Мне эти данные требовались исключительно в профессиональных целях, но если я по какой-то причине решал не публиковать полученную от Вальдеса информацию, то позволял ему заработать на ней деньги. Зато, если сведения попадали в печать, платил ему только я. – Из фондов “Универсаля”?