Секунду или две Козодоев прислушивался к звукам в подъезде и квартире. Все спокойно, можно дальше действовать. Он приоткрыл дверь, заглянул в прихожую. Квартира, как и предполагал Сергей, была трехкомнатной «сорокапяткой». «Нечего стоять, вперед!» – приказал себе Козодоев. Он сделал шаг за порог, захлопнул за собой дверь, несколько раз глубоко вздохнул, стараясь выровнять дыхание. Получилось с трудом: сердце бешено колотилось в груди, во рту пересохло, в горле проснулся и застучал пульс. Казалось, еще немного, и вены на шее лопнут от давления крови и захлестнувшего адреналина. Козодоев закрыл глаза, медленно досчитал до пяти. «Все нормально, – успокоил он себя. – Не спеши, осмотрись и действуй по плану. На счет „три“ сделай глубокий выдох и открой глаза. Раз, два, три!» Первое, на что обратил внимание Козодоев, – это закрытая на врезной замок дверь в маленькую комнату. «Что за дела? – насторожился Сергей. – От кого тут межкомнатные двери запирают?» Проникнуть в маленькую комнату можно было, только выбив дверь. Врезной французский замок вилкой не откроешь, у него другая конструкция. – Черт с ним! – пробормотал Сергей и шагнул в первую комнату направо. Обычно в ней располагалась родительская спальня. У Бурлакова эта комната была и спальней, и гардеробной, и складом. В левом углу, сразу у входа, стояли три ящика водки «Столичная». «Вот это да! – подумал Козодоев. – Это куда он столько спиртного приготовил? 60 бутылок! Всех мужиков в доме напоить можно. Зачем ему столько водки, какой праздник он собрался отмечать? Мать в открытке поздравляла его с днем рождения, обещала прийти, приласкать… Кровать-то здесь какая огромная! К черту кровать! На кой хрен ему три ящика водки? Месяц пить, не выходя из дома? Эх, разбить бы пару бутылок посреди квартиры, чтобы Котику жизнь медом не казалась! Но я обещал Мишке, что ничего громить не буду. Слово надо держать». Поиск писем Сергей начал с бельевого шкафа. Под стопкой простыней на верхней полке он нащупал плотный сверток, вытащил его, развернул и обомлел: в нем была пачка десятирублевых купюр, перехваченная посредине резинкой для волос. «Сколько здесь? – тупо уставившись на деньги, подумал Сергей. – Тысяча? Две? Ни хрена себе Котик живет, если в заначке тысячу хранит». Первым его желанием было спрятать деньги в карман и выйти из квартиры, но Быков… Что он скажет Мишке? Что, увидев сказочное богатство, тут же позабыл о поруганной чести матери? А как же слово, данное другу, что он не возьмет в квартире ни рубля, ни одной ценной вещи? – Ничего Мишка не узнает, – стал уговаривать себя Козодоев, но тут же, еще раз посмотрев на купюры, вдруг взбесился и швырнул деньги в потолок. – На тебе, сволочь, подавись! Банкноты веселым осенним вихрем разлетелись по комнате, медленно кружась, опали на кровать, на пол, на ящики с водкой. Вот хозяин обалдеет, когда придет домой! Сергей засмеялся. Шутка с деньгами ему понравилась. «Правильно я сделал! – решил он. – И слово сдержал, и в морду этому ублюдку плюнул. Теперь он долго будет репу чесать, прикидывать, что бы это значило. И ментам не заявит! Денежки-то все на месте». Проверив полки в шкафу, Сергей перешел в гостиную. Поиск писем он начал с выдвижного ящика в мебельной стенке под баром. Заветные конверты, подписанные почерком Риммы Витальевны, лежали сверху, на тонкой ученической тетради. Сергей из любопытства открыл ее, прочитал последние записи: «27.11. Бр. О.Р. сделали: 8 х 10 = 80 28.11. Бр. О.Р. сделали 7 х 10 = 70». «Ценная, видать, тетрадка, если он ее вместе с письмами любовницы хранит, – подумал Сергей. – Надо прихватить эти записи с собой. Пусть хозяин в ступор впадет, когда обнаружит их пропажу». Козодоев вложил письма в тетрадь, свернул ее пополам и спрятал во внутренний карман пальто. «Теперь можно уходить, – повеселев, подумал он. – Дело сделано! Шороху я навел знатного. Не скоро Котик в себя придет». Начинающий налетчик облизнул пересохшие губы. Ему нестерпимо хотелось пить. «На кухне из крана напьюсь. Это много времени не займет. Два глотка воды – и на улицу! Будет что Мишке рассказать!» Сергей зашел на кухню. На рабочем столе стояла прикрытая марлей трехлитровая банка с чайным грибом. Поверхность банки была захватана руками, по их отчетливым отпечаткам можно было изучать основы дактилоскопии. «Молодой мужик, зачем ему бабкино зелье? – подивился Козодоев. – Народными средствами мужскую силу укрепляет? Эх, мама, с каким уродом ты связалась!» На лестничной площадке раздались тяжелые шаги. Сергей напрягся, замер в одной позе. Сердце в его груди трепыхнулось и затаилось в ожидании страшной развязки. – Это не сюда, – прошептал Козодоев. – Не может быть, чтобы он вернулся. Шаги стихли. Немного погодя замок входной двери щелкнул, кто-то вошел в прихожую. «Почему Мишка не предупредил меня? – холодея от ужаса, подумал Козодоев. – Сейчас Бурлаков пойдет по комнатам и найдет меня. Все, конец! На кухне мне негде спрятаться. Хана! Если он меня не забьет до смерти, то в милицию точно сдаст!» – Что за дела? – послышался пьяный голос. – Что за бардак, мать его! Сергей осторожно выглянул из-за угла. Бурлаков стоял посреди прихожей и тупо рассматривал погром в спальне. Говорят, что человек способен почувствовать враждебный взгляд в спину. Константин Бурлаков не был исключением, но сегодня шестое чувство у него не работало – он был пьян. Единственным его желанием было дойти до кровати и рухнуть спать. Если бы не деньги и выброшенные на пол вещи, Бурлаков так бы и поступил, но вид беспорядка в квартире заставил его остаться на месте. На другие осмысленные действия сил у него уже не было. Козодоев в поисках возможного укрытия обернулся. На стене, рядом с поварешками, висел небольшой кухонный молоток для отбивания мяса. «Это шанс!» – подумал он. При виде молотка сердце Сергея ожило и яростно застучало сразу в нескольких местах: в груди, в горле, в кончиках пальцев и в висках. Откуда-то, совершенно некстати, в голове всплыла строка из уличной песенки о странном сне: «Я врезал ему в ухо и резко ухожу». Сергей снял молоточек со стены и крадучись пошел к ничего не подозревающему Бурлакову. Вначале он хотел ударить любовника матери по голове. В кино после удара тяжелым предметом по макушке человек всегда теряет сознание на какое-то время. Делов-то! Бац в темя – и враг валяется у ног твоих. Но шапка! Меховая ушанка погасит силу удара. Тут надо действовать по-другому. Бить сверху вниз смысла нет, а вот как в песенке… Козодоев замахнулся молоточком, словно хотел впечатать мужчину в пол, но в последний миг изменил направление удара. Со всей силы он врезал отбойной частью молотка Бурлакову в ухо. Хозяин квартиры пошатнулся, но на ногах устоял. Сергей, отбросив в сторону орудие, рванул к двери, одним движением открыл замок и выпрыгнул в подъезд. Как тело материного любовника упало на пол, он не слышал. С того момента, как Бурлаков вошел в квартиру, и до того, как Козодоев оказался на лестничной площадке, прошло не больше двух минут. Для Сергея же они показались вечностью. Но если бы эту сцену сняли на кинопленку, то зрителю нечего было бы смотреть – настолько стремительно и некинематографично происходили события в прихожей. Пьяный Бурлаков вошел в квартиру, растерянно остановился у входа в спальню. Из кухни появился юноша, ударил мужчину молотком в висок и убежал. Один вошел, другой убежал, отбросив орудие преступления в сторону. На крыльце Сергея ожидал виноватый и встревоженный до предела Быков. – Серый, я… – Уходим! – оборвал его приятель и быстро пошел вдоль дома. Быков с полуслова понял друга, развернулся и двинулся в другую сторону. Через полчаса, нарезав круги и петли по улицам и дворам, они встретились на балконе двенадцатиэтажки. – Мишка, в чем дело? – Козодоев старался сохранять спокойствие, и это ему удавалось. За время, прошедшее после столкновения с Котиком, он успокоился, привел свои мысли в порядок. – Серега, брат, я не виноват! – стал оправдываться Быков. – Поверь, я стоял на стреме, пас тропинку с остановки. Потом, чтобы не мозолить глаза, отошел к четвертому подъезду, закурил. И тут он прикатил на такси. Я даже шаг сделать не успел, а он уже в дверь вошел. Ты-то как, все нормально? – Он меня не заметил, пьяный был, затормозил в прихожей, я оттолкнул его и смылся. Миха, расскажу тебе, что я видел в квартире у этого ублюдка, ты не поверишь! Там денег – немерено. Тысячи! Водки – три ящика. Клянусь тебе, я ничего не взял. В двух словах, без излишних подробностей, Козодоев рассказал другу хронологию поисков писем. О тетради с загадочными вычислениями и о молотке он промолчал. Еще полгода назад Сергей выложил бы Мишке все, до мельчайших деталей, но сейчас что-то удерживало его от откровенности. – Если в квартире стояло три ящика спиртного, то этот мужик как-то связан с торговцами водкой, – предположил Быков. – Я спрошу у Лены, может, она… – Ты что?! – завопил Козодоев. – Ты с ума сошел? Не вздумай даже заикнуться ей про эту квартиру! – Серега, успокойся! – опомнился Мишка. – Оговорился я. Ничего я у Лены спрашивать не буду. – Миха, я тебе как брату доверился, а ты? – Сергей от обиды всхлипнул. Нервное напряжение дало о себе знать – он на секунду потерял контроль над чувствами. – Серый! – Быков сгреб друга в охапку, крепко обнял. – Забудь! До конца дней моих я никому об этой хате не скажу. Ты во мне не сомневайся, я тебя еще ни разу не подводил. Чтобы успокоиться, они постояли на балконе, покурили, со смехом вспомнили полный провал подстраховки от внезапного появления Бурлакова. Договорившись встретиться вечером, разошлись. По дороге домой Козодоев свернул к гаражам. В укромном месте достал тетрадь, попробовал понять смысл зашифрованных записей. «Если Мишка прав и Бурлаков занимался незаконной торговлей водкой, то цифры могут означать количество проданных за день бутылок. Так, что получится? Возьмем, к примеру, вчерашний день. „Бр. О.Р. сделали 7 х 10 = 70“. Пожалуй, цифра „7“ означает количество проданных бутылок, а „10“ – цена бутылки водки в ночное время. Кто такие „Бр. О.Р.“? Неважно!» Сергей сложил тетрадку трубочкой, подпалил один конец. Когда бумага разгорелась, он бросил тетрадку на снег, положил сверху скомканные письма матери и порванную на мелкие клочки фотографию работников института. Через минуту-другую яркое пламя погасло, и в ямке от растаявшего снега остались только мелкие обгоревшие клочки и хлопья пепла. Козодоев забросал их снегом и пошел домой. 15 Первый день зимы начался с аврала. Перед обедом в кабинет инспекторов уголовного розыска ворвался взъерошенный Абрамкин. – Сидите, мать вашу! – с порога закричал он. – Жиром заплыли от безделья. Живо всем на выезд! У нас ЧП – криминальный труп. Игорь Ефремов оделся, взял дежурную папку и спустился во двор райотдела. В служебные «Жигули» оперативники набились под завязку – шесть человек. Худенький инспектор Бусыгин залез в салон последним. Чтобы как-то разместиться в автомобиле, ему пришлось лечь поперек заднего сиденья на колени Ефремова, Лукьянова и Буторина, от которого разило ядреным перегаром. – Кто вчера бухал? – недовольно спросил водитель, запуская двигатель. – Все окна запотели. Абрамкин принял этот вопрос на свой счет. Не вступая в препирательство с вечно недовольным шофером, он приоткрыл окно, закурил. Через минуту в салоне стало нечем дышать, но инспекторы промолчали. До места происшествия, дома номер восемь по улице Волгоградской, доехали минут за десять. У третьего подъезда оперативников поджидали милиционер патрульно-постовой службы, участковый и незнакомый парень лет двадцати двух в черной куртке-аляска с песцовым воротником. – Рассказывай, что у тебя? – спросил Абрамкин участкового. – Вот он, – участковый показал на парня, – пришел сегодня в райотдел и говорит, что его брат, Бурлаков Константин, пропал. – Вчера на работу не вышел, – вставил парень в аляске.