– Подробнее остановимся на Бурлакове, – предложил он. – Мы провели большую работу по раскрытию этого преступления, но результатов, скажем прямо, ноль. Единственная зацепка – это несовершеннолетний Михаил Быков, стоявший в день убийства Бурлакова у его подъезда. Мы тщательно отработали все связи Быкова, но на след убийцы так и не вышли. – Что у нас с отпечатком пальца, обнаруженным в квартире потерпевшего? – спросил Костин. Павел Васильевич прекрасно знал ответ на этот вопрос, но по правилам проведения оперативных совещаний обязан был задать его, чтобы все инспекторы услышали ответ. – Мы проверили дактокарты ранее судимых, с кем Быков общался во время практики на заводе. Также негласно проверили по учетам всех одногруппников Быкова, имеющих судимость. Отпечаток пальца оставлен не ими, а неустановленным лицом. Мужчиной. – Кто еще входил в близкий круг общения Быкова? – Некто Козодоев, бывший одноклассник Быкова, и Кайгородова Елена. Девушку сразу же отбросим, она к убийству отношения не имеет. Козодоев в день совершения преступления был на практических занятиях в автоколонне, на другом конце города. Мы без лишнего шума проверили его алиби – по журналу учета посещаемости учащихся школы он никак не мог находиться около дома Бурлакова. Отпечатки пальцев у него взять не успели. Игорь Павлович, дополни мое выступление в этой части. Ефремов встал, кашлянул в кулак. Костин велел инспектору сесть и докладывать с места. – Я разговаривал о Козодоеве с лицами, очень хорошо знающими его. Все они в один голос говорят, что по своим морально-деловым качествам Козодоев не способен на дерзкое преступление. Он труслив, изворотлив, осторожен, вместе с тем в школе характеризуется положительно. Не общественник, не активист – так себе, крепкий середнячок. Изучая личность Козодоева, я не установил мотива, который бы подтолкнул его к убийству Бурлакова. – К очень странному убийству, – дополнил Абрамкин. – Разбросанные по квартире деньги – это нонсенс. Это выходит за рамки разумного и объяснимого. У Игоря Павловича была версия, что убийство Бурлакова – результат несчастного случая. Хотели пошутить, но перестарались с силой удара. По-моему, эта версия не заслуживает внимания. Я лично не могу представить ситуацию, когда в шутку человека бьют молотком по голове. – Его отпечатки пальцев… – хотел продолжить Костин, но Абрамкин, что называется, снял вопрос с языка. – Я сейчас объясню, – сказал он. – Игорь Павлович, как специалист по малолеткам, клянется и божится, что согласно уличным законам Быков не мог просто так прийти в чужой микрорайон и разгуливать там, где ему заблагорассудится. В то же время сам Игорь Павлович докладывает, что Турист разрешил Быкову провожать по вечерам Кайгородову до дома. Ситуация, согласитесь, очень скользкая: то Быков может гулять по Волгоградской, то – нет. Эта двусмысленность расшатывает версию о причастности Быкова к убийству. Лично у меня нет стопроцентной уверенности, что он у подъезда Бурлакова страховал человека в квартире. Если такой уверенности нет, то на каких основаниях мы бы стали брать отпечатки пальцев у Козодоева? Сразу же возникнет вопрос: почему именно у него, а не у всех бывших одноклассников? Взять отпечатки пальцев рук у одного конкретного человека – это косвенно объявить его причастным к преступлению. У Козодоева мать работает в институте. Узнав, что мы проверяем ее сына на причастность к тяжкому преступлению, она бросится жаловаться в прокуратуру, в райком партии. Мать Козодоева не техничкой работает, к ее жалобе прислушаются и примут меры. – Понятно, – вздохнул Костин. – Если мы при Щелокове не успели взять отпечатки пальцев Козодоева, то сейчас рисковать не стоит. Никакой уверенности, что он был в квартире у Бурлакова, у нас нет, а значит, нет законных оснований отрабатывать его на причастность к преступлению. Соцзаконность прежде всего! Обсудив ход раскрытия убийства Бурлакова, Костин закончил совещание и отправил инспекторов по рабочим местам. В кабинете у начальника остался один Абрамкин. – У меня есть план, – сказал он. Выслушав Абрамкина и полностью одобрив его предложение, Костин пошел с докладом к начальнику милиции. – Мы предлагаем располовинить дело, – сказал он Балагурову. – Выкладывай! – потребовал Николай Борисович. – У нас есть покойник – некто Быков. В день убийства он стоял у подъезда потерпевшего и что-то высматривал. Его сообщник, тот, который находился в квартире, нам неизвестен и вряд ли в обозримом будущем будет установлен. Наше предложение: уголовное дело по факту причинения тяжких телесных повреждений Бурлакову разделить на две части. За первой оставить основной номер дела и прекратить его в связи со смертью лица, подлежащего уголовной ответственности. Покойник-то у нас есть, и его надо использовать! Вторую половину дела в отношении преступника, оставившего в квартире отпечаток пальца, мы перенесем на будущий год и в установленный срок приостановим. Суть: электронно-вычислительная машина в информационном центре областного УВД посчитает только первый номер и по процентам даст нам раскрытое преступление, а второе уголовное дело на раскрываемость в следующем году никак не повлияет. – Скандал же будет, – недовольно поморщился начальник милиции. – Шум поднимется в январе, когда дело уже будет сделано. Прокурор, без сомнения, отменит постановление о выделении нового дела из основного, но на проценте раскрываемости его гнев не скажется – машина считает проценты один раз. Информационная база закроется вечером 31 декабря. Карточку на раскрытие преступления и на прекращение его в связи со смертью Быкова мы выставим числа так 29 декабря. За два дня ее обработают, посчитают проценты, и мы выкрутимся из положения. – Я человек в областном центре новый и с вашим прокурором еще не установил плотный рабочий контакт. Что он потребует, когда история с этим мухлежом вылезет наружу? – Сам прокурор скандалить не станет: это не его уровень – за следствием в милиции надзирать. Разгромную депешу подготовит его заместитель Куприянов. Он потребует крови. Вы, как начальник милиции, отреагируете на прокурорское представление и накажете нашего начальника следствия, инспектора ИДН и нескольких инспекторов уголовного розыска. Скажем, Буторина, Лукьянова и Ефремова. – Ефремова-то за что? Он же официально делом Бурлакова не занимается. – Быков – несовершеннолетний, значит, Ефремов в свое время не усмотрел за ним. Если в деле есть малолетка, то инспектора ИДН и Ефремова хоть как надо наказывать. – Уголовное дело по Бурлакову у нас? – уточнил Балагуров. – Конечно! Если бы оно было в прокуратуре, мы бы влетели с процентами на тот год, а так – своя рука владыка. Начальник следствия РОВД пострадает, так у него такая должность – выговора собирать. Николай Борисович, вы за наших сотрудников не переживайте. Мы один коллектив, мы в одной лодке, у нас одно общее дело. Если кому-то надо пострадать, то этот человек воспримет взыскание как должное. – Я вот о чем думаю. Нашему начальнику следствия на следующий год звание получать, а тут – выговор… – Николай Борисович, если мы показатели следующего года завалим, то начальника следствия накажут вдвойне. За мелкое нарушение УПК он всегда отбрешется – недоглядел, закрутился, просмотрел незаконное постановление. А за проценты с него спросят по полной программе. Пока у нас в стране процент раскрываемости превыше всего, в областном УВД на наши фокусы с карточками глаза закроют. Все же понимают, что мы не от хорошей жизни дело решили располовинить. К тому же что в этом незаконного? Покойник-то у нас есть! Мы же не выдумали его. – Быкова надо жестко привязать к Бурлакову: свидетели, что-нибудь еще. Окурки с его слюной нигде нельзя достать? – Поезд ушел! – развел руками Костин. Балагуров откинулся в кресле, подумал. – Действуйте! – решил он. – Этот год у нас все равно провальный, а тот нам вытягивать надо. Костин достал сигареты, пододвинул к себе пепельницу. – Николай Борисович, мне всегда было интересно: кто конечный получатель информации по проценту раскрываемости? Кто тот дядя, для которого вся страна мухлюет? Раньше все на Брежнева кивали, мол, ему министр МВД лапшу на уши вешает, чтобы дорогого Леонида Ильича не расстраивать. А теперь? Все говорят, что Андропов лжи не переносит, а с процентами что, исключение? Даже дураку понятно, что раскрываемость преступлений от девяноста процентов и выше – это откровенное вранье. У нас же девяносто восемь – норма. – Наши проценты в том же магазине продают, где мяса – завались. Все врут, вся страна, на всех уровнях. Мы, когда проценты подгоняем, большого ущерба государству не наносим, потому что наши проценты никому из советских граждан даром не нужны. Наши проценты – это то, что нельзя потрогать руками и очень сложно проверить, а вот школьные отметки – это да! Любому лоботрясу и тупице по окончании восьми классов гарантированно выдадут аттестат с тройками. Вдумайся, что значит отметка «удовлетворительно»? Это означает, что ученик постиг все премудрости предмета, но недостаточно хорошо. А теперь пойди и попроси своих инспекторов уголовного розыска прочитать передовицу в журнале «Новое время» на иностранном языке. Кто сможет? Никто. Вот тебе и ответ на все вопросы. – Так и живем! – согласился Костин. – Директору школы нужен средний балл по успеваемости, нам – процент, а на молочной ферме – рост удоев. – А если коровы нынче не могут больше молока дать, чем в прошлом году, то директор совхоза в нужном месте нолик нарисует и порадует начальство хорошей цифрой. Не нами это очковтирательство придумано, не нам его и отменять! Вернувшись от Балагурова, Павел Васильевич вызвал Ефремова. – Поговори с Туристом. Нам нужна парочка надежных свидетелей по Быкову. Таких, кто бы уверенно опознал его по фотографии. – Сделаю! – заверил Игорь. В тот же вечер он встретился с Игнатовым, объяснил сложившуюся ситуацию. – Помоги нам выкрутиться в этом году. На следующий год мы навстречу пойдем. – Люди у меня есть. Как-то мои парни решили избить Быкова, да я не дал. Пацаны его хорошо запомнили, по фотке опознают. Но ты скажи мне: вы решили окончательно похоронить это дело? – Мы-то здесь при чем? – дернулся Игорь. – Нас процент душит, вот мы и идем на крайности. Уголовное дело по факту убийства Бурлакова как было, так и останется. Попадется преступник – посадим, никто его отмазывать не будет. – Что за страна у нас такая: все какие-то понты, какая-то показуха. Кому это все надо? – Веришь – не мне, – ткнул себя в грудь Ефремов. – Мне за этого Быкова второй выговор за полгода грозит. – Серьезно? Тогда говори, кому и куда прийти. Девочку в это дело вплетать не будем? – Какая из нее свидетельница? По уму, она все видела и ей можно доверять, а начнут прокуроры ее показания изучать и возмутятся: мало ли что шестиклассница могла навыдумывать за сто рублей? – Игорь, дай слово, что ты лично не дашь это дело в архив списать. – Слово офицера: пока я работаю в милиции, я буду помнить о нем. 34 Во вторник Ефремову позвонил участковый Полозов из Машиностроительного РОВД. – Игорь Павлович, с вами хочет встретиться гражданка Гасанова Любовь Викторовна. – Кто такая? – сразу не понял Ефремов. – Ах да! Дочь Ефросиньи Ивановны. Что она хочет от меня? Встретиться и поговорить о наследстве и прописке? О прописке я с ней разговаривать не буду, а о вещах – пожалуйста. Сегодня в шесть вечера я буду дома. Чтобы уйти с работы пораньше, Ефремов выдумал встречу с ценным агентом. В назначенное время он был дома. Дочь Ефросиньи Ивановны пришла в сопровождении участкового и незнакомого молодого мужчины. – Я пришла поговорить с вами о прописке, – с порога начала Гасанова. – Каким образом вы смогли прописаться в нашей квартире? – Почему вас не было на похоронах? – задал встречный вопрос Ефремов. – Вы получили телеграмму? – Она пришла слишком поздно, – опешила Гасанова. – Я получила ее в день похорон. Я вообще подумала, что это чья-то дурацкая шутка. Но вы не увиливайте от ответа. Кто прописал вас здесь? – Вы, любезнейшая, в течение последнего года не появлялись у вашей престарелой больной матери, а теперь задаете мне странные вопросы. Здесь, в этой квартире, я прописан по личной просьбе Ефросиньи Ивановны. Еще вопросы? – Я выросла в этой квартире! – визгливо выкрикнула женщина. – Ну и что с того? – пожал плечами инспектор. – В настоящий момент вы не имеете на эту жилплощадь никаких прав. – Позвольте посмотреть ваш паспорт? – попросил молодой человек. – А вы кто такой? – строго спросил незнакомца Ефремов. – Я – адвокат! – гордо ответил молодой мужчина. – Мы вроде бы еще никого не посадили… – не сразу понял ситуацию инспектор, привыкший в адвокатах видеть исключительно защитников по уголовным делам. – Любовь Викторовна заключила со мной соглашение на представительство ее интересов в гражданском деле, – объяснил свое присутствие в квартире мужчина.