— Робби?.. Роберт Лутценберг? — уточнил Клуфтингер. — Так, Роберт да Андреас Лутценберги, — кивнула она. Брови Клуфтингера поползли вверх, ему понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить: — Вы имеете в виду, господин Лутценберг и его сын? — Само собой. Кого же еще? Ах, тот Анди, — вздохнула она, — он уж давно не заглядывал. — А у вас есть его адрес? — Клуфтингер уже не скрывал своего нетерпения. — Погодите-ка… — Старушка принялась рыться в комоде. Воспользовавшись моментом, Майер прошептал шефу на ухо засевший в голове вопрос: — А кто это там на фото? — Парень с кладбища, — тоже шепотом ответил Клуфтингер. Теперь и у Майера глаза полезли на лоб. — Вот. — Тетушка Лутценберга-старшего протянула Майеру писульку с неразборчивым «зюттерлином»[4]. Этот старый шрифт оказался молодому полицейскому не по зубам, и он протянул бумажку комиссару. — Есть! — возликовал Клуфтингер, размахивая трофеем. Майер еще никогда не видел начальника в такой эйфории. — Большое спасибо за все, фрау Лутценберг! — Не дожидаясь ответа изумленной хозяйки, Клуфтингер бросился к выходу. Едва за полицейскими хлопнула дверь, комиссар сунул ключ зажигания в руку подчиненному со словами: «Ты поведешь!» — и схватился за свой мобильник, чтобы поставить в известность коллег в Кемптене и Меммингене, где, согласно записке, находилась квартира Андреаса Лутценберга. Последних он инструктировал всю дорогу до выезда из Вайлера: «Немедленно установите наблюдение за этой квартирой и ждите меня там. Если почувствуете, что объект намеревается скрыться, берите его». И только закончив переговоры, он опустил со своей стороны стекло. Поток свежего воздуха пропотевший насквозь Клуфтингер воспринял как настоящее избавление от мук. В Мемминген кемптенские полицейские въехали около двух часов пополудни и направились прямо к президиуму, чтобы найти местного коллегу, который смог бы показать дорогу к дому Лутценберга. Они припарковались у нового строения — предмет зависти комиссара, которую он испытывал всякий раз, проезжая мимо. Пару лет назад на открытии Клуфтингер имел возможность позавидовать и интерьерам. Все кабинеты был и просторными, светлыми и обставленными идеально. Совсем не в пример их помещениям. Вообще-то он любил коричневый цвет, но у них в здании коричневого — явный перебор. Здесь все оказалось выполнено в современной серой гамме. Особенно же ему понравилась стилизованная полицейская звезда со стальными лучами, установленная на лужайке перед фасадом. В искусстве он разбирался мало, но будь он проклят, если это не искусство! Вышел коллега, и Клуфтингер вежливо сделал ему навстречу пару шагов. — Шмид, — представился тот. — Приветствую вас, господин Клуфтингер. — Шмид? Харальд Шмид? — Голос собеседника он прекрасно знал по телефонным переговорам с соседним районом. — Он самый. — Очень рад приветствовать вас лично после стольких лет заочного знакомства! Клуфтингер не кривил душой. Он испытывал настоящее удовольствие, знакомясь с людьми, которых раньше знал лишь по голосу. И не только из любопытства. Больше потому, что комиссару не хватало воображения представить по голосу облик человека. Обычно он рисовал себе портрет по подобию известных личностей. То же и с радио. Он обожал радиостанцию «Бавария 1», и все дикторы для него были с лицом Гюнтера Коха, который часто мелькал и по телевидению. Вот и телефонные голоса он ассоциировал с легендарным франконским репортером. — Что, разочарованы? — улыбнулся Шмид его пристальному взгляду. — Нет, что вы, совсем наоборот. То есть не наоборот, а… я действительно очень рад. А про себя подумал, что Шмид совсем не похож на Гюнтера Коха. Он оказался коротышкой. Уж если Клуфтингер, сам не гигант, дал такое определение, то это кое-что значило. К тому же голову Харальда Шмида венчала лысина, смахивающая на тонзуру, а под носом топорщились усы, поэтому он скорее напоминал Вальтера Зедльмайра. И комплекция оказалась подходящей. Если в ближайшее время комиссару не приведется встретиться с меммингенским коллегой еще раз, есть опасность, что, слыша его голос, он будет представлять себе знаменитого баварского актера. — Ну, едем? — Клуфтингер положил коллеге руку на плечо. Обычно он так не фамильярничал и с посторонними людьми держал дистанцию, но Шмид — другое дело. Шмид вызвал симпатию с первого взгляда. К тому же у Клуфтингера возникло ощущение, будто они давно знакомы. Впрочем, некоторым образом так оно и было. Когда комиссар открыл Шмиду заднюю дверцу «пассата», тот не спешил садиться, а поднял на него растерянный взгляд. — Что-то не так? — забеспокоился Клуфтингер, заглянул в машину и понял причину замешательства: сзади все еще торчал громоздкий барабан, и сиденья были выдвинуты вперед, чтобы эта дурында поместилась. — О, прошу прощения, — смутился Клуфтингер, — это мой инструмент, давно уж собирался его выгрузить, — пояснил он Шмиду, который под попонкой не мог разобрать, чем занято столько места. — Садитесь вперед, — предложил комиссар, — а я расположусь здесь. Он переместил барабан в сторону, насколько это оказалось возможно, кое-как отодвинул одно из задних сидений и втиснулся в салон. По правде говоря, он больше упирался ногами, чем сидел. — Может быть, возьмем одну из служебных машин? — с сомнением спросил Шмид, видя, в какой неудобной позе замер его кемптенский коллега. — Нет-нет, все нормально, — солгал Клуфтингер и поспешил сменить тему, представляя полицейских друг другу: — Майер — господин Шмид, господин Шмид — Майер. Его счастье, он не увидел перекошенной физиономии Майера, которому совсем не понравилось, что титула «господин» удостоился только один из них. Впрочем, для этого Клуфтингеру понадобилось бы заглянуть в зеркало заднего обзора, а в его нынешнем положении сделать это он не мог. Духота тоже не поднимала настроения. Зато как велика была его радость, когда через несколько минут автомобиль уже тормозил неподалеку от ратуши. Он выкарабкался на волю и расправил складки на одежде. «Сегодня же выкину этот чертов барабан», — пообещал он себе. — Мы сразу же взяли дом под наблюдение, как только вы позвонили, никто не входил и не выходил, — информировал Шмид. — Если хотите знать мое мнение, его вообще нет в квартире. Даже в окне никто ни разу не мелькнул. — Может быть, на работе? — предположил комиссар. — Вряд ли, — возразил Шмид, — он же учитель, а сейчас… — …летние каникулы, — победно закончил за него Майер. На недовольный взгляд местного коллеги Клуфтингер только пожал плечами. — Что удалось выяснить о Лутценберге? — По нашим базам не проходит, мы пробили. Услышав ненавистное слово, Клуфтингер поморщился. Неужели ошибся в таком симпатичном парне? «Ладно, на первый раз простим», — смилостивился он и решительно сказал: — Будем входить. Старый дом стоял в ряду других таких же напротив церкви, возвышавшейся на краю Марктплац. Два полицейских торчали поодаль, прислонясь к парапету, отгораживающему речушку Штадтбах от брусчатки площади. Шмид кивнул им, и они присоединились к их компании. Клуфтингер позвонил у парадных дверей. — А у заднего выхода вы кого-нибудь поставили? На всякий случай? Шмид кивнул. На звонок дом ответил тишиной: никакого звука по домофону, никаких шагов на лестнице. Клуфтингер нажал на дверь, она подалась. Все пятеро затопали по скрипучей деревянной лестнице на пятый этаж. Снова позвонили. Постучали, покричали — ничего. — Будем входить, — как мантру повторил комиссар. — Пошлите кого-нибудь за ордером на обыск. И найдите управляющего. Через час все было сделано, и домоправитель отпирал квартиру. Клуфтингер проигнорировал его нытье по поводу «Что такое случилось?» и попросил одного из полицейских проводить не в меру любопытного служащего на выход. Едва Клуфтингер переступил порог, у него перехватило дыхание. Жара в мансарде под самой крышей стояла невыносимая. Спертый воздух свидетельствовал о том, что здесь уже давно не проветривали. Он прошелся по комнатам и распахнул все окна. Квартира оказалась обставлена скудно и довольно заурядно. Что-то не давало Клуфтингеру покоя, чего он никак не мог ухватить. И только как следует осмотревшись, понял: квартира — безлика, в ней не чувствовалось характера. Лутценберг хоть и проживал в ней, но не обжил. Никаких картин по стенам, ни фотографий, ни даже брошенной открытки, клочка бумаги или газеты. Если бы обстановка выглядела поновее и подороже, эту квартирку можно было бы помещать среди прочих на страницах проспекта какого-нибудь мебельного магазина. Меммингенские полицейские уже рылись в шкафах, поднимали подушки на креслах, заглядывали под матрасы. А комиссар сел за кухонный стол и задумался. — Надо объявлять его в розыск, как полагаете? — наконец обратился он к коллеге по криминальным делам. — Думаю, это будет разумно, — согласился Шмид. — После того, о чем вы рассказали, считаю, мы находимся в квартире убийцы. Клуфтингер удовлетворенно кивнул и бросил выразительный взгляд Майеру. Тот поймал на лету и взялся за свой телефон. — Господин комиссар!.. — донеслось из гостиной. — Да? — откликнулись Клуфтингер и Шмид одновременно, так же дружно поднялись и улыбнулись друг другу. — Прошу, — пропустил меммингенский комиссар вперед своего коллегу. — В конечном итоге это ваше дело. Возле шкафа сидел на корточках один из полицейских, разложив перед собой на полу папки, вынутые из нижнего ящика. — Тут мы нашли целую кипу папок с документами — в основном финансовые и какие-то личные бумаги. Не хотите посмотреть? Клуфтингер покачал головой: — Забирайте все и отправляйте к нам. Мои сотрудники с ними разберутся. — Он уже хотел отвернуться, однако взгляд упал на нечто знакомое, стоявшее на полке. — Ну-ка подайте мне вон то. — Книгу? — переспросил полицейский и вынул том. На синем переплете была вытиснена золотом надпись. «1970–1986», — прочитал Клуфтингер. Нет, это оказалась не книга. Это был пропавший альбом Вахтера. — Проследите, чтобы все остальное как можно быстрее поступило к нам, — в возбуждении повернулся он к Шмиду. — Договорились. Клуфтингер, пробормотав вместо «спасибо» нечто несусветное и ни на кого больше не обращая внимания, полетел к выходу. — Есть! — ликующе крикнул он Майеру, который, прислонясь к перилам лестничной клетки, говорил по телефону. — Мы у него на хвосте! Это находилось в его шкафу! Поехали! Майер ошеломленно уставился на начальника, в диком танце размахивающего темно-синей книгой. Не понимая причины такого восторга, он решил, что это, должно быть, важная улика. Он быстренько свернул разговор и поскакал по ступеням вслед за шефом.