Дженкинсон возникает у двери его кабинета еще до того, как он успевает снять пиджак. Входит она без стука. Ее лицо у него перед глазами то расплывается, то вновь становится резким. – Завтра утром вы первым делом отправитесь к начальнику медицинской службы. Это лучше, чем он ожидал: его отставка откладывается на один день. – Я не уеду, пока дело не будет раскрыто. – У вас нет другого выбора. Как только он вас увидит, с вами все будет решено, Алек. – Она качает головой. – Зачем было браться за эту работу, если вы знали, что больны? – Я все еще могу распутать это дело, иначе… почему я здесь? В данном случае он имел в виду не только этот полицейский участок. Он обязан решить эту задачу, даже если это убьет его. Про себя он отмечает, что теперь для него эта фраза уже не является фигуральным цветистым выражением. Дженкинсон оставляет Харди за его рабочим столом, где высятся горы бесполезной бумажной работы – отражение множества человеко-часов, без толку потраченных в ходе операции «Когден». Доказательства и процедура подвели его. Вокруг него витает отчаяние и безысходность. У детектива-инспектора Харди наступает кризис веры, и, оставшись в кабинете один, он полностью предается этим переживаниям. Они встречаются у сложенной из галечника стены в дальнем конце пляжа Харбор-Клифф. Сейчас отлив, и на оголившемся дне видны черные камни, они напоминают прогнившие зубы какого-то громадного морского чудовища, которое лежит и ждет своего часа. Темные тучи над головой грозят дождем, с моря дует сильный ветер. Погода напоминает скорее октябрь, чем август. Теперь, когда спасать провальный сезон отпусков уже поздно, похоже, что солнце решило не тратить свои силы на Бродчёрч. Плащ Харди вздувается, словно парус, и ему все время кажется, что следующий сильный порыв свалит его на землю. Стив Конноли стоит, засунув руки в карманы и широко расставив ноги, и выглядит так, будто никакому урагану его с места не сдвинуть. Харди вдруг живо представляет себе, как по-дурацки он будет выглядеть, если его сейчас кто-нибудь увидит. Кто-то из полицейского участка. Или один из Латимеров. Господи, а если вдруг вернулась Карен Уайт? Мысль об этом просто невыносима. – Вы были последним человеком, от которого я мог ждать звонка, – говорит Стив. – Ну, вас уже, наверное, ничего не удивит, – говорит Харди. Его сарказм – это скорее рефлекс, с которым он ничего поделать не может. – Очень смешно, – говорит Стив. – Никогда такого раньше не слыхал. Что вам нужно? – Дело Латимера, – говорит он, где-то внутри ощущая тяжелый удар, как человек упавший с высоты на дно каменистого ущелья. – Мое время на исходе. Если у вас есть что-нибудь, дайте мне это прямо сейчас. Конноли даже не старается скрыть своего удивления. – Ну, спасибо вам. Это к вопросу о времени. – К чести Стива нужно сказать, что он не злорадствует. И смотрит Харди прямо в глаза. – Послушайте, то послание от Дэнни, насчет того, что убийца близок к их дому… Это показалось мне самым сильным аргументом. Харди приходится перейти на крик, чтобы перекричать встречный ветер. – Что это означает? Близко географически? Или родственники, друзья? Что? – Я этого не знаю, – признается Конноли. – Просто имейте это в виду, не игнорируйте. – Докажите мне, что вы не болтун, несущий ахинею. Теперь серьезность Конноли сменяется возмущением. – Я уже дал вам кое-какие доказательства. Я сказал, что она прощает вас за кулон. Харди пытается прогнать видение, которое вызывает слово «кулон». Это лицо Шарлотты Гиллеспи с фотографии из газет. – Я сказал вам, а вы сделали вид, что не обратили на это внимания. Харди на мгновение теряется, но затем система его верований берет верх. Этот мутный деляга изучает язык жестов, так они и работают. И это вовсе не значит, что Конноли знает его больное место. – И что это должно означать? – с вызовом бросает он. – Вы сами уже знаете, – говорит Конноли. – Я же вижу. Я понятия не имею, что это значит, я получаю информацию фрагментами. И это я получил про вас… а еще, что вы бывали здесь раньше. Этот наугад брошенный дартс неожиданно попадает точно в яблочко, и Харди не успевает вовремя скрыть, насколько это его шокировало. Ни одна живая душа не знает о его первом визите в Бродчёрч. – И это так и было! – В голосе Конноли слышатся одновременно и радость, и злость. – Так вы все-таки были здесь раньше. Я оказался прав, верно? Харди уже не верит сам себе, чтобы что-то ответить, поэтому просто смотрит в море. Сегодня в нем нет ни капли тепла, только холодные синие и серые тени. Даже солнце стало снежно-белым. Внезапно он уже не в состоянии выносить взгляда Конноли, это слишком для него. Он разворачивается и уходит, пока еще может идти, оставляя торжествующего Конноли на набережной. Харди замечает стоящего перед полицейским участком Олли Стивенса, и желудок его тоскливо сжимается. Сейчас он не может общаться с прессой. Впрочем, ощущение это нельзя назвать взаимным, поскольку Олли, едва заметив его, выпрямляется и щелкает ручкой, которую уже успел вытащить из бокового кармана. – Нет, – говорит Харди. Он не может представить себе какой-то вопрос от Олли, который требовал бы от него другого ответа. – Должно быть, вы чувствуете себя уже лучше, раз сбежали из больницы. Да какого черта? Для городка, в котором столько мрачных тайн, здесь поразительным образом не находится места для приватности отдельного человека. Харди хватает Олли за руку и оттаскивает его от двери участка. – Послушайте, я не хочу вас подставлять. Честно, – говорит Олли, размахивая журналистским блокнотом, как белым флагом. Харди не отпускает его руку, но хватка его слабеет с каждой секундой. Только удивление или, может быть, какое-то латентное уважение к представителям закона удерживает Олли от того, чтобы вырваться. – Так чего же вы хотите? – спрашивает Харди. – Эксклюзивного интервью. 54 В рассказе Сьюзен Райт по-прежнему остаются пробелы, а у Элли всего несколько часов до того момента, когда нужно будет выдвигать обвинение. Это еще не конец света: у нее есть выбор, что предъявить Сьюзен, однако она предпочла бы выудить факты, давя на нее как можно меньше. Солнце поджигает только один стеклянный квадрат в допросной – это значит, что только что закончился обеденный перерыв. – С этим-то я и борюсь. – Ее слова заглушают громкое урчание в голодном желудке. – Я знаю эти скалы. Просто так гуляя с собакой, вы не могли заглянуть с них вниз, не подойдя к самому краю обрыва, а значит, вы не могли увидеть оттуда тело Дэнни. Не тот угол. И то, что вы нам рассказываете, – не вся правда. Так что подумайте еще раз, в противном случае я предъявлю вам обвинение в создании препятствий расследованию убийства. Сьюзен бесстрастна. – Я ничего не видела. – Точно так же, как вы не видели, что вытворяет ваш муж? Этот удар ниже пояса попадает в цель. Сьюзен медленно отворачивается. Элли наклоняется в сторону, чтобы поймать ее взгляд. На этот раз она не даст той увильнуть. – Вы гуляли как раз в то время, когда на пляж принесли тело Дэнни. Что вы там видели? Сьюзен поднимает глаза к потолку, словно молится, хотя губы ее не шевелятся. Однако она, похоже, находит там какой-то ответ, потому что, когда снова поворачивается к Элли лицом, на нем уже нет прежнего вызывающего выражения. – Я не была на обрыве, я была на пляже. Понижение интонации к концу фразы выдает облегчение, которое испытывает Сьюзен. Наконец-то появляется ощущение признания, которого до сих пор не было. – Я видела, как к берегу причалила лодка. Маленькая такая. Как весельная шлюпка, только с мотором сзади. Сердце Элли глухо и больно бьется в груди. – Сколько человек было на борту? – Один. Один мужчина. – Что он делал? Сознание Элли назойливо жужжит: почему, почему, что происходит? Она настолько увлечена поиском какого-то подтекста, что рискует потерять основную нить. – Он вытащил из лодки тело мальчика. Положил его на пляже. Затем снова сел в лодку и уплыл на запад. – Вы узнали человека, который оставил тело Дэнни на берегу? Сьюзен снова начинает размеренно кивать. Некоторое время это единственное движение во всей комнате для допросов. – Да, узнала, – наконец говорит она. – Он называет себя Найджелом. Работает с отцом Дэнни. Он называет себя Найджелом. Это странный оборот речи, но у Элли нет времени на то, чтобы анализировать услышанное. Она прокручивает в памяти это лето, пытаясь вспомнить, видела ли она когда-нибудь Сьюзен и Найджела хотя бы в одном месте, не говоря уже о том, чтобы видеть, как они разговаривали. – Вы, вероятно, хорошо знаете Найджела, раз узнали его ночью, да еще и на расстоянии. Когда вы видели его в последний раз? – Несколько недель назад. – Голос ее становится хриплым. – Он приходил в мой трейлер. У него был арбалет. Он угрожал убить меня. «Интересно, какое сейчас у меня лицо?» – думает Элли. Потому что такого она не ожидала. Она бы знала, если бы у Найджа был арбалет. Уж не наговаривает ли Сьюзен на него, чтобы увести их от чего-то другого? Ведь не секрет, что он был близок к Дэнни, и до этого его уже допрашивали в полиции. – О’кей. Зачем он это сделал? – Ему не нравилось то, что я говорила. – А что именно вы говорили?