Эта реакция кажется искренней, но Харди уже ничего не принимает за чистую монету. У Джо было предостаточно времени, чтобы много раз проиграть убийство в уме, и этого времени хватило бы на то, чтобы пересмотреть собственные намерения даже для себя самого. – Вы делали Дэнни какие-то подарки? При этом вопросе лицо Джо перекашивается. – Мобильный телефон, в начале года. Я сказал ему, чтобы он не показывал его Марку и Бэт. За день до того, как мы улетели во Флориду, я дал ему наличными пятьсот фунтов. Это была часть наших семейных денег на расходы. Элли решила, что Люси взяла их, и… – Щеки его розовеют от стыда. – Я не стал разубеждать ее. Она была просто в ярости. – Зачем вы давали Дэнни деньги? – Я хотел, чтобы он любил меня, – патетическим тоном говорит Джо. – Я знал, что он хочет все это прекратить, и думал, что это как-то поможет. – Если он хотел прекратить это, то зачем пошел в хижину той ночью? – Я сказал ему, что это будет в последний раз. – Джо едва выдавливает из себя эти слова. Харди по ходу дела упорядочивает свои мысли. Каждый ответ порождает десяток новых вопросов, и их трудно ранжировать по важности. Пока он должен получить хотя бы общую картину. Детали придут позднее. – Лодка… – начинает он. – Почему вы сожгли ее с таким опозданием? – В ту ночь у меня не было времени, – говорит Джо. – Но я знал, что вы ее обязательно найдете, если я протяну еще. Я должен был ускользнуть из дому, когда Элли была на дежурстве, а дети спали. Я должен был оставить их дома одних. Я очень боялся, что с ними может что-то случиться… – Почувствовав злую иронию момента, Джо умолкает. Харди двигается дальше. – Итак, сегодня вы включили телефон намеренно. Но зачем вы звонили из хижины две ночи назад? – Я больше не мог этого вынести. – Глаза его молят о понимании. – Я привел к гибели еще и Джека. Я понимал, что вы сразу проверите номер. Я думал, что приедете только вы один. Чтобы признаться во всем. Элли сказала, что всю ночь будет прикована к столу, разгребая бумажную работу. – При втором упоминании имени жены Джо ломается окончательно. – Она уже знает? – Нет, – говорит Харди. – Я не могу сказать ей… – стонет он. – Это должны сделать вы. Харди больше не может скрывать свое презрение. Оно просто рвется наружу, и он очень близок к тому, чтобы потерять хладнокровие, когда раздается стук в дверь. – Алек? Это старший офицер полиции Дженкинсон. Харди прерывает допрос. Они с сожалением смотрят друг на друга, их последняя встреча забыта. Заплаканные глаза и покрасневший нос Дженкинсон заставляют на время забыть о ее должности и увидеть за полицейским бейджем живого человека, женщину. – С мальчиками сейчас Пит Лоусон, – говорит она. – Элли по-прежнему в допросной номер два с Найджем Картером. Она ходит кругами. Мы не можем долго придерживать эту информацию. Хотите, чтобы я ей все сказала? – Нет, – говорит Харди. – Это мой подозреваемый. И она заслуживает того, чтобы услышать это от меня. Он ожидает, пока стук каблучков модельных туфель Дженкинсон затихнет в коридоре, после чего, не постучав, прерывает допрос, который ведет Миллер. Она резко оборачивается, на ее лице удивление. – Сэр, вы не могли бы… – говорит она хриплым голосом. – У меня как раз в разгаре… не хочется пленку в камере переводить… Детектив-инспектор Харди только что… – Допрос закончен в тринадцать часов тридцать три минуты, – констатирует Харди и выключает камеру. – Уведите его, – говорит он дежурному полицейскому. На лице Найджа, который находится в участке уже сутки, скорее подозрение, чем облегчение, как будто это просто очередная выходка копов, чтобы еще больше сбить его с толку. – Он мой подозреваемый! – напоминает Миллер, когда Найджа уводят. Харди садится на стул, который только что освободил Найдж. Сиденье неприятно теплое. – Это не он, – просто говорит Харди. Миллер с сомнением хмурит брови. – Откуда вы знаете? Харди обращается к своему двадцатилетнему опыту службы в полиции, перебирая каждый допрос, каждую конфронтацию, каждую учебу. Однако сейчас этого и близко недостаточно для того, что он собирается сделать. – Я должен задать вам несколько вопросов. Где вы были в ночь смерти Дэнни? – Что?! Ее реакцию можно было бы назвать изумлением. – Просто… я сейчас объясню… нам необходимо все максимально упростить. – Он делает характерный жест ладонями, как будто придавливает воздух сверху вниз, словно стараясь успокоить ее, так же как и себя. – Поэтому я просто буду спрашивать, а вы – отвечать. Она уже открыто смеется ему в лицо. – Так теперь вы думаете, что это была я?! Он не может смягчить удар, но может подготовить ее к этому. – Прошу вас, Элли. Ее смех внезапно сменяется тревожной настороженностью, а зрачки глаз становятся очень большими и черными. – Не называйте меня Элли, – говорит она. – Расскажите, где вы были в ночь, когда погиб Дэнни Латимер. Мозг ее работает напряженно и лихорадочно, Харди это видит. Интересно, она сейчас на правильном пути в своих догадках или же думает о Томе? – Дома. Мы только что вернулись из Флориды. На короткое мгновение страх заглушается нетерпеливым раздражением – она уже говорила ему это раньше. – Итак, в тот вечер чем вы занимались? Распаковывали вещи? Готовились к выходу на работу? – Я сразу пошла спать. Эта ужасная сдвижка во времени при перелете… Поэтому я приняла таблетки, и они свалили меня с ног. Харди уже нужно переходить ближе к делу: еще немного – и он начнет опекать ее, а этого ему хотелось бы в последнюю очередь. – Вы видели, когда Джо ложился в постель? – Нет. – Страх сказывается на ее нижней губе: та начинает дрожать, как у ребенка. – Объясните мне, что происходит. Харди встает, берет стул и, обойдя стол, садится рядом с ней. – Что вы делаете, зачем вы сюда сели? Он старается смотреть ей в глаза. – Это был Джо. Элли отчаянно трясет головой, как будто хочет сбросить с себя эти ужасные слова. – Дэнни Латимера убил Джо. – Нет, он не убивал. Какого черта… – Она резко подается назад, и стул ее скрежещет ножками по полу. – Нет, он не убивал! Он не стал бы… Харди с ужасом наблюдает, как лицо ее на глазах начинает ломаться. Щеки и лоб прорезают глубокие морщины, которых он никогда раньше не видел. Ему необходимо противопоставить этим разрушительным эмоциям факты – безжалостный эквивалент пощечины человеку, бьющемуся в истерике. – Мы его задержали. – А кто же с мальчиками? – в панике спрашивает она. – Пит, – отвечает Харди. Элли встает, но тут же сгибается пополам. Она, пошатываясь, добирается до угла комнаты, и тут ее тошнит. Харди машинально регистрирует содержимое ее желудка – сэндвич с тунцом и тушеные бобы, – когда рвотная масса вырывается из ее горла. Водянистая желтая жидкость попадает ему на туфли и на брюки, но он, пытаясь как-то утешить, все равно склоняется над Элли, бессмысленно поддерживая ее под руку. Она сейчас падает в бездонный колодец отчаяния, и ни ему, ни кому-то другому не удастся ее удержать. Харди хочется помочь ей, но он никогда не отличался умением говорить нужные вещи в нужный момент. На мгновение у него мелькает мысль рассказать ей про свою Лауру – что он тоже знает, каково это, когда тебя предает супруг. Но по мере того, как мысль эта формируется, он вдруг понимает, что может обидеть Элли таким сравнением. Где-то через минуту рвотные спазмы сменяются мучительными рыданиями. – Мне очень жаль, – говорит Харди. У этого слова есть множество подтекстов. Жаль, что это длилось так долго. Жаль, что это он. Жаль, что это вы. – Но… нет… А Сьюзен Райт? – Элли оживляется: мелькнула искра надежды. – И Люси. Они ведь видели Найджа. – Они видели Джо, – ровным голосом говорит Харди. – То же телосложение, схожие черты лица, бритая голова под вязаной шапочкой. Они обе думали, что это был Найдж, но это был Джо. – Нет. Только не Джо. Нет! Это не Джо. Пожалуйста! Вы ошибаетесь. Она прижимается щекой к бетонной стене комнаты. Пористая поверхность впитывает ее слезы, словно губка. – Я не ошибаюсь, – говорит Харди.