Момент упущен. Как может Элли в ответ на такой вопрос выкладывать ей свою правду про Сэндбрук? Она выберет другой день, чтобы все рассказать. А до пресс-конференции все равно ничего не выяснится. – Что ты, – говорит она Бэт, – конечно, он знал. Он был замечательным мальчиком. Ты не заслуживаешь такого. Бэт отворачивается. – У меня такое ощущение, будто я сейчас очень далека от самой себя. Солнце касается горизонта и, кажется, зависает там навеки. Элли паркуется перед своим домом на Лайм-авеню и еще долго смотрит на него, вместо того чтобы сразу выйти из машины. Пять минут здесь для нее обычно достаточно, чтобы переключиться с работы на домашний лад, но сегодня все границы нарушены и сделать это не получается. В спальне Тома горит свет, у Фреда занавески задернуты, и это означает, что он уже спит. Благодарность за то, что ее дети по-прежнему на месте, вдруг сменяется вызывающим тошноту чувством вины. Это вина выжившего, которую она ощущает опосредованно, через сына: она задумывается, чувствует ли Том реальность произошедшего. Должно быть, Джо услышал, как она вставляет ключ в замок, потому что ждет ее в прихожей, чтобы обнять. Он выглядит опустошенным. Элли прячет лицо у него на груди: от Джо пахнет йогуртом и детскими влажными салфетками, и его знакомое крепкое тело – это как раз то, что ей сейчас нужно. – Ты в порядке? – шепчет он ей на ухо. Элли кивает ему в плечо, хотя это и неправда. – Я заехала, только чтобы принять душ, потом мне нужно обратно. Том уже знает? Джо размыкает руки и качает головой. – Он наверху. Я старался удержать его подальше от всего этого. – Он испуганно прижимает ладонь к губам, словно боясь задать следующий вопрос. – А нам тоже есть чего беспокоиться? За других детей? – Не знаю, – честно отвечает она. – Я хочу сказать, мы должны пристально следить за Томом, но одиночный это случай или… Она не может договорить эту фразу: слишком жутко думать о том, что такие вещи могут повториться. Джо гладит ее по щеке. – Мне очень жаль насчет твоей должности, – говорит он. Контраст между утренним ощущением счастья и полным отчаянием вечера является тем тормозом, который Элли нужно отпустить, чтобы поплакать. – Я видела, как он там лежал… – говорит она. – И я не знаю, смогу ли сделать это. Джо бормочет какие-то слова утешения и нежно покачивает ее. – Эй! – говорит он через некоторое время. – Впрочем, ладно, неважно. – Что? Джо качает головой. – Это может подождать. Тебе нужно возвращаться на работу. Он всегда так делает, причем знает же, как это ее бесит. – Я буду не в состоянии сосредоточиться на работе, если стану думать о том, что ты хотел мне сказать. – Заходила Люси. Джо сжимается в пантомиме ужаса, который лишь отчасти является наигранным. Он всегда немного побаивался Люси, и последняя стычка, когда он видел ее во время перебранки между двумя сестрами, громкой ссоры по поводу пропавших в доме денег, явно не способствовала улучшению ситуации. Причем он, вероятно, после этого начал побаиваться и Элли тоже. Она и вспомнить уже не могла, когда в последний раз так злилась. – Она барабанила в дверь по-настоящему громко, – говорит он. – Фред дремал, так она его разбудила. Было не похоже, что Люси приходила, чтобы извиниться, хотя это было единственное, что Элли хотела бы сейчас от нее услышать. – Пошла она к черту. Надеюсь, ты ей так и сказал? – Я не смог найти подходящих слов. Она медленно поднимается по лестнице, лелея надежду, что Том уже спит и она сможет отложить задуманное до утра. Но он, от усердия высунув язык, играет в какую-то игру на своем телефоне. Несколько мгновений она молча следит за этой версией своего сына, наслаждаясь последними секундами его детства. Потом тихонько входит и присаживается на край кровати. – Ты знаешь, что Дэнни сегодня не было в школе? – спрашивает она. Он мгновенно улавливает ее напряжение. – И что? В голосе его слышится страх. Элли берет Тома за руку. – Том, солнышко. Дэнни умер. – Тот никак не реагирует. – Мне очень жаль… Он часто моргает. Элли знает, что его слезы уже на подходе, и видит, каких усилий ему стоит сдерживать их. – Как это случилось? – наконец выдавливает из себя Том. – Мы пока точно не знаем. Его нашли на пляже, рано утром. – А его мама с папой знают? Солипсическая наивность этого вопроса, мысль о том, что она рассказала бы – или могла бы рассказать – об этом Тому раньше, чем Бэт и Марку, разбивает ей сердце. – Да. Так что… Послушай… Когда кто-то умирает неожиданно, это оставляет в душе большое незаполненное пространство. И это нормально, если становится грустно или хочется плакать. Эти слова ей самой кажутся каким-то памфлетом по поводу тяжелой утраты. – О’кей. А ты… Я хочу сказать, а полиция захочет задать мне какие-то вопросы? – Да. Есть что-то такое, что ты хотел бы сказать мне прямо сейчас? – Она движется по очень тонкой грани между мягкостью и неопределенностью. – С Дэнни все было в порядке? – Да. Конечно. – Он мнет в руках край одеяла. – А можно, я немного побуду один? – спрашивает он. Элли думает о том, когда же он начал стесняться плакать при ней. – Конечно. Ко времени, когда она приняла душ и переоделась, Том уже спит. На улице темно. С арестом подозреваемого до наступления ночи ничего не вышло. Когда Элли уже идет к двери, Джо сует ей в руку сэндвич. Она жует его по дороге в полицейский участок, уже за письменным столом запивает чашкой слабого чая и начинает просматривать составленный одним из детективов-констеблей список вещей, изъятых при осмотре тела Дэнни и его комнаты. В глаза ей бросается один момент – точнее, отсутствие одного предмета, – и сердце ее замирает. Она читает еще раз. Нет мобильного телефона. А он у Дэнни определенно был. Той же самой модели, что и у Тома. Элли оглядывается, чтобы рассказать об этом кому-нибудь, но она в офисе одна. Отложив список в сторону, она приступает к просмотру записей с камер видеонаблюдения в центре города за прошлую ночь. Делает с экрана несколько снимков появившихся там фигур. Затем, на отметке времени 22:47, видит такое, от чего у нее перехватывает дыхание. Изображение очень крупнозернистое, но нет никаких сомнений в том, что мальчик, со свистом мчащийся на своем скейтборде по Хай-стрит, – это Дэнни Латимер. Какого черта он делает ночью на улице, да еще совсем один? Она покручивает этот фрагмент дважды. – Эй, вы только посмотрите! – зовет она. На этот раз за ее плечом материализуется Харди, одет он уже в другой костюм. Элли чувствует, как он наклоняется к ней. – Он не был похищен. Он сам сбежал. Но зачем? Куда он направляется? С кем собирается встретиться? Харди делает паузу, чтобы потуже затянуть галстук. Элли подбрасывает еще один вопрос. – И куда подевался скейтборд? 10 Хлоя плачет у себя в спальне. Мягкие женские всхлипывания, хотя на этот раз она плачет уже по-взрослому, прерываются сигналами приходящих на ее телефон сообщений. – Хочешь, я обниму тебя? – шепчет Бэт в замочную скважину. – Знай, что я всегда рядом, когда буду тебе нужна. Рыдания на секунду прекращаются. – Я скоро спущусь, – говорит Хлоя. Уже в следующий момент у нее звонит телефон, и она отвечает так тихо, что Бэт даже интонацию различить не может, не то что слова. С кем она говорит? О чем? Ей неприятно думать, что подруги Хлои – они хорошие девочки, но все же еще дети! – успокаивают ее, тогда как Бэт это не разрешается. Тем не менее она уважает запертую дверь. Больше всего на свете ей хочется сейчас обнять дочь, чтобы получить у нее – равно как и дать ей – утешение, но она не должна показывать это Хлое. Ей ведь всего пятнадцать. Умер ее младший брат. Ей хотя бы с этим справиться, не задумываясь о том, какая ответственность лежит сейчас на ней за душевное состояние матери. Поэтому Бэт пятится и спускается вниз. Руки ее тяжело и безвольно болтаются по бокам, и в то же время она ощущает, как несет на себе невыносимый груз избытка любви. В холле, глядя на свой телефон, стоит Марк.