– Гораздо лучше, – согласился Аллейн. – Я продолжу. «Гармония» процветала до того, как вы, лорд Пастерн, обнаружили в себе тягу пустить в ход ваши таланты барабанщика и сошлись с Морри Морено и его «Мальчиками». Сложности возникли почти сразу же. Во-первых, ваша падчерица, которую, как я полагаю, вы очень любите, увлеклась Карлосом Риверой, аккордеонистом оркестра. Вы человек наблюдательный, что удивительно для такого поразительного эгоиста. В какой-то момент вашего сотрудничества с «Мальчиками», не знаю точно когда, вы осознали, что Морри Морено принимает наркотики и, что важнее, поставляет их ему Карлос Ривера. Благодаря вашей работе в «Гармонии» вам прекрасно известны методы распространения наркотиков, и у вас хватило проницательности понять, что тут действует обычная схема. Положение Морено позволяет ему играть роль распространителя низшего звена. Его познакомили с наркотиками, он впал в зависимость и был вынужден поставлять их клиентам в «Метрономе», а в награду получал столько, сколько Ривера считал для него полезным, – по обычной завышенной цене. Аллейн с любопытством глянул на лорда Пастерна, который на сей раз встретился с ним взглядом и дважды подмигнул. – Странная сложилась ситуация, не так ли? – спросил Аллейн. – Перед нами человек, склонный к эклектичным, бурным и кратковременным увлечениям, внезапно оказывается в ситуации, когда в ярое противоречие вступают две главные его страсти и единственное неизменное дело его жизни. Он оглянулся на Мэнкса, который застыл как вкопанный и глядел на него не отрываясь. – Надо полагать, ситуация, сулящая большие возможности с профессиональной точки зрения, – продолжал Аллейн. – Падчерица, которую любит лорд Пастерн, увлекается Риверой, а тот занят отвратительной торговлей, которой лорд Пастерн объявил фанатичную войну. В то же время толкач Риверы – дирижер в оркестре, в котором лорду Пастерну страсть как хочется выступить. И дополнительное осложнение в и без того запутанной ситуации: Ривера обнаружил, возможно во время репетиции, среди нотных листов лорда Пастерна несколько черновиков колонки НФД, отпечатанных на писчей бумаге со штампом Дьюкс-Гейт. Несомненно, он употребил их, чтобы заручиться согласием милорда на помолвку с мисс де Суз. «Поддержите мои ухаживания, а не то…» Ведь в дополнение к торговле наркотиками Ривера умелый шантажист. Как лорду Пастерну сыграть на барабанах, разорвать помолвку, сохранить анонимность НФД и вывести на чистую воду торговцев наркотиками? – У вас и для четверти этого бреда доказательств не найдется, – сказал Мэнкс. – Самые нахальные домыслы, какие я только слышал. – До некоторой степени домыслы. Но у нас достаточно сведений и твердых фактов, чтобы продвинуться дальше. Думаю, пробелы восполните вы двое. – Ну и надежда! – Мэнкс коротко рассмеялся. – Хорошо, – согласился Аллейн, – посмотрим. Вдохновение нисходит на лорда Пастерна как гром с ясного неба, когда он работает над страницей НФД в «Гармонии». Среди писем алчущих наставлений, философии и дружбы оказывается послание от его падчерицы. – Он вдруг остановился. – Интересно, – сказал он помолчав, – не приходило ли в какой-то момент письмо и от его жены тоже? Например, с просьбой о совете в супружеских делах. Мэнкс посмотрел на лорда Пастерна и быстро отвел взгляд. – Это объяснило бы, – задумчиво продолжал Аллейн, – почему леди Пастерн так решительна в своем неодобрении «Гармонии». Если страница действительно написана НФД, то, полагаю, ответ был из разряда «Разговора по душам» и крайне для нее неприятный. Разразившись коротким лающим смехом, лорд Пастерн глянул на кузена. – Однако в настоящий момент нас занимает тот факт, что мисс де Суз писала с просьбой о совете. Из этого совпадения родилась идея. НФД отвечает на письмо. Она пишет в ответ. Переписка продолжается и, как выразилась при мне мисс де Суз, все более отдает флиртом. Он (опять же я цитирую мисс де Суз) разыгрывает пьесу в духе Купидона и Психеи, но по переписке. Она умоляет о встрече. Он отвечает пылко, но от встреч отказывается. Он ведь так веселится втихомолку, наблюдая за ней у себя дома. А тем временем перед Риверой он делает вид, будто поддерживает его ухаживания. Но лед становится все тоньше, выписываемые им на коньках фигуры все рискованнее. Более того, впереди маячит золотой шанс крупного журналистского разоблачения. Он мог бы разоблачить Морено, сам выступить в роли гениального сыщика, работавшего под прикрытием в оркестре, а теперь передавшего историю в «Гармонию». И все же… и все же… такие завлекательные барабаны, такие манящие тарелки, такие будоражащие душу маракасы. И опять же его собственное музыкальное сочинение. И его дебют. Он вертится, применяясь к обстоятельствам, но упивается этим. Он играет с мыслью отучить Морено от его порока и пугает его до чертиков, угрожая занять место Сида Скелтона. Он… – Вы в полицейскую школу ходили, или как? – прервал лорд Пастерн. – В Хендон? – Нет, – отозвался Аллейн. – Как-то не случилось. – Ну продолжайте, продолжайте, – рявкнул его светлость. – Мы подходим к вечеру дебюта и гениальной идеи. Леди Пастерн совершенно очевидно желает брака своей дочери с мистером Эдвардом Мэнксом. Мэнкс издал невнятное хмыканье, Аллейн с секунду подождал. – Послушайте, Аллейн, – сказал Мэнкс, – могли бы соблюсти хотя бы толику приличий. Я решительно возражаю… – Он свирепо уставился на Найджела Батгейта. – Боюсь, придется потерпеть, – мягко сказал Аллейн, а Найджел добавил: – Простите, Мэнкс. Я могу убраться, если хотите, но я ведь все равно услышу. Повернувшись на каблуках, Мэнкс отошел к окну и стал там спиной к собравшимся. – Лорд Пастерн, – продолжал Аллейн, – как будто разделял эти чаяния. А теперь, когда он окружил НФД фальшивой, но пылкой тайной, ему в голову вдруг приходит гениальная мысль. Возможно, он замечает, что мистер Мэнкс сразу же проникся неприязнью к Ривере, и, возможно, он считает, что эта неприязнь проистекает из нежных чувств к его падчерице. Так или иначе, он видит, как мистер Мэнкс вставляет в петлицу белую гвоздику, а тогда отправляется к себе в кабинет и печатает романтическую записку мисс де Суз, в которой НФД раскрывает себя как человек с белой гвоздикой. В записке он заклинает мисс де Суз сохранить тайну. Мисс де Суз, сразу после бурной ссоры с Риверой, видит белый цветок в петлице мистера Мэнкса и реагирует согласно плану. – О боже ты мой! – произнес Мэнкс и забарабанил пальцами по стеклу. – Но одно как будто ускользнуло от внимания лорда Пастерна, – невозмутимо гнул свое Аллейн, – а именно тот факт, что мистер Мэнкс питает глубокие чувства, но не к мисс де Суз, а к мисс Карлайл Уэйн. – Вот черт! – резко вырвалось у лорда Пастерна, и он развернулся вместе с креслом. – Эй! – крикнул он. – Нед! – Да бога ради, – раздраженно отозвался Мэнкс, – забудем. Решительно пустяки. – Он было осекся, но потом добавил: – В общем контексте. Какое-то время лорд Пастерн крайне сурово созерцал спину кузена, а потом снова перенес свое внимание на Аллейна. – Ну и?.. – сказал он. – Ну, – повторил Аллейн, – вот вам и гениальная идея. Но ваша жажда деятельности на том не исчерпалась. Состоялась сцена с Морено в бальном зале, которую подслушал ваш лакей и которую частично пересказал мне сам злополучный Морено. В ходе этой сцены вы предложили себя на место Сида Скелтона и намекнули Морено, что знаете про его наркозависимость. Думаю, вы даже пошли дальше и заговорили про то, как напишете в «Гармонию». На той стадии идея показалась бы вполне логичной. Вы намерены запугать Морри настолько, чтобы он бросил кокаин, разоблачить Риверу и остаться в оркестре. Как раз в ходе этой беседы вы повели себя довольно странно. Вы развинтили один конец зонта от солнца леди Пастерн, сняли ручку и рассеянно затолкали кусок трубки из рукояти в дуло револьвера, придерживая при этом большим пальцем застежку. И вы обнаружили, что она входит как своего рода арбалетный болт. Или, если хотите, винтовочная граната. – Я сам вам это рассказал. – Вот именно. На протяжении всего расследования вашей стратегией было громоздить улики против себя самого. Человек в здравом уме, а мы предполагаем, что вы в здравом уме, так не поступает, если только не имеет в запасе еще фокуса-другого, каких-то неопровержимых доказательств или улик, которые совершенно очистят его от подозрений. Было очевидно, что вы полагали, что способны предъявить такие улики, и получали огромное удовольствие с ужасающей откровенностью выказывая полнейшую невиновность. Это еще одна разновидность катания по тонкому льду. Вы позволяли нам совершать оплошность за оплошностью, выставляя себя клоунами, а когда спорт утратил бы привлекательность или лед начал бы трескаться, вы, да простят меня за метафору, перескочили бы на другой плот. На побелевших скулах лорда Пастерна проступила сетка тоненьких вен. Он расчесал усы и, поймав себя на том, что рука у него дрожит, глянул на нее сердито и быстро спрятал за лацкан пиджака. – Нам показалось разумным, – сказал Аллейн, – дать вам идти своим аллюром и посмотреть, как далеко это вас заведет. Вы хотели, чтобы мы думали, что НФД – это мистер Мэнкс, а мы решили, что ничего не выиграем, зато, возможно, кое-что потеряем, если дадим вам понять: мы догадались, что и вы тоже с равной вероятностью подходите на роль НФД. И эта вероятность сильно укрепилась, когда среди документов, при помощи которых Ривера шантажировал своих жертв, обнаружились черновики для «Гармонии». Ведь вплоть до вчерашнего вечера Ривера никогда не встречался с Мэнксом, зато был знаком с вами. Аллейн поднял глаза на своего коллегу. – Как раз инспектор Фокс первым подметил, что у вас были все шансы – во время выступления, пока в центре внимания были другие – зарядить револьвер тем фантастическим снарядом. Но оставался еще первый ваш козырь – подмененное оружие. На первый взгляд налицо неопровержимое доказательство, что револьвер, который мы забрали у Морри, не был тем самым, который вы привезли с собой в «Метроном». Но когда мы обнаружили изначальное оружие в уборной при задней комнате позади офиса, оно тоже заняло свое место в общей головоломке. Теперь у нас имелись и достаточные мотивы, и отягощающие обстоятельства. Начала вырисовываться картина случившегося. Аллейн поднялся, а вместе с ним и лорд Пастерн, наставивший на него дрожащий указательный палец. – Вы чертов идиот! – заявил он, осклабившись. – Вы не можете меня арестовать… Вы… – Думаю, я мог бы вас арестовать, – отозвался Аллейн, – но не за убийство. К сожалению, ваш второй козырь – правомерный и веский. Вы не убивали Риверу, потому что Ривера был убит не выстрелом из револьвера. Он посмотрел на Мэнкса. – А теперь, – сказал он, – мы переходим к вам. II Отвернувшись от окна и все еще держа руки в карманах, Эдвард Мэнкс шагнул к Аллейну. – Ладно, – сказал он, – вы переходите ко мне. Что вы про меня вынюхали? – То и сё, – отозвался Аллейн. – На первый взгляд против вас свидетельствует только то, что вы поссорились с Риверой и дали ему в ухо. Если вынюхивать, как вы выразились, дальше, налицо ваша связь с «Гармонией». Вы, и, возможно, вы один, знали, что НФД – это лорд Пастерн. Он сказал вам, что Ривера его шантажирует… – Он мне не говорил. – …и если в дополнение вам было известно, что Ривера торгует наркотиками… – Аллейн подождал, но Мэнкс молчал, – тогда, памятуя о вашем явном отвращении к этому омерзительному ремеслу, начинает вырисовываться подобие мотива. – Ах, чушь, – беспечно ответил Мэнкс. – Я не выдумываю оригинальные смерти для тех, кого, так уж получилось, считаю хорошими или плохими людьми. – Никогда не знаешь. Бывали случаи. И вы могли подменить револьвер. – Вы только что сказали, что убит он был не из револьвера. – Тем не менее подмену совершил его убийца. Мэнкс ядовито рассмеялся. – Сдаюсь, – сказал он и поднял руки. – Продолжайте. – Оружием, которым убили Риверу, нельзя было выстрелить из револьвера, потому что в тот момент, когда лорд Пастерн спустил курок, Ривера держал аккордеон поперек груди, а аккордеон не поврежден. – Это и я мог бы вам сказать, – сказал, собираясь снова ринуться в бой, лорд Пастерн. – Так или иначе, это была чистой воды обманка. Как, например, лорд Пастерн мог быть уверен, что прикончил Риверу таким пустяковым снарядом? Шильце на конце трубки от зонта? Промахнись он хотя бы на долю дюйма, Ривера, возможно, не умер бы сразу, а возможно, вообще бы не умер. Нет. Надо наверняка знать, что попал в нужное место, и попал метко, самим острием. Мэнкс нетвердой рукой прикурил. – Тогда я решительно не понимаю… – он помолчал, – кто это сделал. И как. – Поскольку очевидно, что когда он упал, Ривера был цел и невредим, – сказал Аллейн, – значит, его закололи уже после падения. – Но ведь ему не полагалось падать. Они изменили ход программы. Мы этого до тошноты наслушались. – Мы полагаем, что Ривера не знал, что программу изменили. – Ерунда! – выкрикнул лорд Пастерн так неожиданно, что все подпрыгнули. – Он сам хотел ее изменить. А я нет. Изменений требовал Карлос. – К этому мы вернемся попозже. Сейчас мы рассматриваем, как и когда он был убит. Помните, когда включился гигантский метроном? Стрелка ведь не двигалась во время всего концерта до того самого момента, когда Ривера упал. Когда он выгнулся назад, стальной конец довольно угрожающе нацелился ему в сердце. – Ах ты боже мой! – с отвращением бросил Мэнкс. – Вы хотите сказать, что кто-то уронил снаряд с метронома? – Нет, я стараюсь избавиться от излишних нелепостей, а не громоздить их. Сразу после того, как Ривера упал, стрелка метронома закачалась. Разноцветные лампочки мигали и гасли по всей ее поверхности и по металлической конструкции позади музыкантов. Она качалась взад-вперед с ритмичным лязгом. Общий эффект, разумеется тщательно спланированный, был ослепляющим и неожиданным. Внимание зрителей отвлеклось от распростертой фигуры, и то, что на самом деле происходило в следующие десять секунд, совершенно ускользнуло от публики. Затем луч прожектора, еще больше отвлекая внимание от центральной фигуры, сместился на барабаны, чтобы подсветить поразительное выступление лорда Пастерна. Но что же происходило в эти сбивающие с толку десять секунд? Он еще подождал, потом продолжил: – Вы оба, конечно же, помните. Официант бросил Морри комичный искусственный венок. Морри наклонился и, делая вид, что плачет, и обернув руку носовым платком, расстегнул на Ривере пиджак и нащупал его сердце. Повторяю, он нащупал его сердце.