Обычная почтовая открытка, правда, без текста и адреса. На открытке изображена какая-то Барби, ниже Барби каллиграфически выведено: «Поздравляем», а глазки у Барби были вырезаны ножницами. Викуся протянула: — Ну ни фига себе… — и поинтересовалась небрежно и как бы с иронией: — Враги? Недоброжелатели? Катя пожала плечами: — Да вроде нету их, врагов-то. Это, кстати, не ваши с Генкой художества? Викуся всерьез обиделась, сказала что-то вроде того, что они не дебилы и не моральные уроды, и что если Катя их в этом подозревает и так о них думает, то… Катерине пришлось сильно мести хвостом и оправдываться, что, мол, такой у нее юмор дурацкий, что она хотела так их обеих развеселить, и еще какую-то чушь несла в качестве извинений. Извинения были приняты, и Вика осведомилась: — Что за хрень? Катя пожала плечами. — Вообще-то это третья, — делано равнодушно пояснила она. — На двух предыдущих барышни лишены конечностей. — И че ты собираешься делать? — строго спросила ее Вика. Ей все это очень не понравилось. Катя хмыкнула: — Ждать требований? Викуся возмутилась и потом бухтела до самого их восьмого этажа, что юмор у Кати вправду дурацкий и что надо открытки кому-нибудь показать. И вообще, надо как-то себя обезопасить, видеокамеру в ящик, что ли, забурить… Услышав про видеокамеру, Катя похлопала ее по плечу и похвалила: — Про видеокамеру — это ты молоток! Я тоже об этом думала. Но — невыполнимо. Ты мне поверь. Долго объяснять. — Нет, ты объясни, объясни, теть Кать, у меня есть время, — завелась Викуся. — Ну хорошо. Слушай. Мы не можем разместить видеокамеру над ящиками высоко, потому что получится, что ведем слежку за всеми, кто здесь ходит, а это нарушение гражданских прав, тут лучше не шутить. Мы не можем разместить ее непосредственно на самом нашем ящике, потому что свинтят. Мы не будем размещать ее внутри, потому что смысла нет. Андерстенд? — Йес, — уныло ответила Вика. Потом они с Викусей на скорую руку приготовили еду, вернее, готовила одна Вика. Она заявила, что на счет раз сделает классную пиццу из того, что есть в доме, а Катя захохотала и сказала: «Действуй». Викуся просто не знала ничего про аврал у Кати на работе, потому Катя и развеселилась. Вообще-то она собиралась накормить ребенка овощной смесью из морозильника, но решила, что самонадеянность должна быть наказана. Но Викуся тоже помнила про морозильник, а еще она утром видела полбатона хлеба. Ей нужно только было немножко везения, совсем чуть-чуть! И везение не подвело: в холодильнике обнаружился сыр! Маленький, страшненький кусочек сыра! Ну а кетчупа-то у кого в Москве нет? Нарезав батон — ни толсто, ни тонко, — Вика обмазала куски кетчупом, вывалила на них овощную смесь и посыпала тертым сыром. Катя наблюдала за процессом, задрав брови. Потом аккуратно напомнила: — И посолить. — Сама знаю! — дернула плечом забывшая про соль Вика. «Пицца» была отправлена в духовку, дамы красиво сервировали стол, а потом, когда кухня наполнилась ароматом сплавившегося сыра, пиццу извлекли и съели, не оставив ни крошечки, и запили горячим чаем, крепким и сладким. — Ну ты ваще, — сказала сонная Катя. — А то, — ответила сонная Вика. Сил на общение больше не было, поползли по комнатам отсыпаться. Наутро Кате нужно было лететь на работу, это без вариантов. Вика ныла, просилась с ней, но безуспешно. Катя пообещала звонить и велела, чтобы Вика тоже ей звонила, проверила, есть ли у нее деньги на счете, а потом они, толкаясь, начали одеваться. И тут они услышали, как с наружной стороны кто-то вставляет ключ в замочную скважину и поворачивает его, тихо налегая на дверь, и приоткрывает ее. Вика испугалась, а Катя швырнула шапку на калошницу и сказала: «Блин!» В дверях возник Козелкин. Как же хорошо, что Катя не стала менять фамилию! — Ты зачем здесь? — очень спокойно осведомилась она. Борик тут же завелся: — Почему я должен перед тобой отчитываться?! Я домой, между прочим, пришел, я, между прочим, прописан тут, и никто чинить мне препятствия в нахождении здесь не может. Кате показалось, что он добавит сейчас: «Съела?» Почему-то не добавил. Одно время она искала ответ на ненужный вопрос, что же произошло? Это Борик так изменился? Или какая-то мутация произошла с ней самой, так сказать, в процессе взросления? Менялись оба? Или на самом деле ничего и не менялось, просто в какой-то момент Борик решил, что хватит уже ему притворяться положительным дебилом, и тогда рядом с Катей образовался умный негодяй. Или подлец? Кажется, принято говорить в этом случае «подлец». Да, девочка, жалобу пиши только на себя. И с Людкой пора наконец помириться по-настоящему. Катя перед зеркалом тщательно надела шапку, проверила, хорошо ли на Вике завязан шарф, ухватила рюкзак за лямку и наконец ответила этому герою, что прописан тут он все еще исключительно по ее, Кати, недосмотру, и надо ей все-таки заняться этим досадным недоразумением. — Права не имеешь! — возликовал Борик. — Теперь только обмен на две меньшие! И не вздумай замок поменять, с полицией приду. Он нагло улыбался, глядя в Катино лицо. А Катя сказала тихо: — Ты просто не знаешь законов. Изучи. Борик примолк. Потом, не в силах преодолеть то ли беспокойство, то ли любопытство, вопросил, брезгливо глядя на Вику: — Кто это у тебя? — Это? — переспросила Катя. — Это… моя девочка. Сегодняшнюю ночь мы провели вместе, а сейчас отправляемся предаться шопингу. Идем, дарлинг? Вика хрюкнула, потом вытянула губы дудочкой и прогнусила: — Май лав, я тебя обожаю. Они обе не удержались и посмотрели на Борино лицо. Улет. Вика проводила Катю до метро, чтобы, как она выразилась, еще раз обсудить свои действия, хотя они обо всем уже с утра договорились. Сегодня Вика будет тормошить Генку, чтобы он не впадал в депрессию, как домашний, расскажет ему по секрету про все, что они с Катей вчера раскопали, и то, что Катя в ближайшее время пойдет к следователю. — Ты поддержи там его, пусть не раскисает. От меня передай, что не верю я в этот бред. И если бы всерьез его подозревали, давно бы в СИЗО отправили. Есть, наверно, какой-нибудь и для подростков. Хотя, конечно, сейчас ему не позавидуешь. Все воскресенье, почти до девяти вечера, Катя была занята непосредственной своей работой, переустанавливала операционную систему на компьютерах, находящихся в ее ведении, а это весь четвертый этаж: бухгалтерия, юрист, патентный отдел и сам финдиректор. Вчера были похороны. Траурную церемонию назначили на два часа. День был разбит, поэтому Катя решила выспаться, а потом попытаться выяснить хоть какие-то координаты следователя, который занимается этим делом. — А что такого? — подумала она и смело набрала номер приемной. — Гюрза должна знать, пусть подскажет. Клара Григорьевна была на месте и действительно знала, и даже не скрывала, что знает все: и имя следователя, и его фамилию и даже его служебный телефон, который был оставлен полицейскими именно на случай проблесков памяти или каких-либо важных находок. Но она не собиралась делиться контактами и держалась недружелюбно, иными словами — хамила. — Вам это ни к чему, уважаемая. Все ваши эмоции не имеют никакого значения для объективного ведения следствия. Вы намереваетесь на жалость брать сотрудников полиции, убеждать, что этот ваш Коростылев не мог, а он мог. И, в конце концов, не мешайте правосудию! — слила все в один флакон бывшая училка. И разъединилась. Но телефон на ее столе через минуту затренькал снова, и Катя — а это была Катя — спросила насмешливым голосом: — А не подскажете, уважаемая, сейчас Танзиля Усмановна на месте? И посоветуйте заодно, как мне лучше ей объяснить, почему с таким вопросом обращаюсь напрямую к исполняющему обязанности директора, а не к его секретарю? После минутной паузы в трубке послышалось шипение. Хотя нет, это Гюрза произнесла сквозь зубы «пишите». Записывая информацию под диктовку побежденной Гюрзы, Катя размышляла, имеет ли она право не здороваться сегодня с этой гадиной еще раз, когда встретит ее на церемонии прощания. Решила, что — да, имеет. Хорошо, что все это осталось позади. А сегодня Катя сидела со своей кружкой, в собственной серверной, покачивалась в своем кресле, посматривала в окно и старательно отпихивала мысли, а они наседали и лезли в башку, как стая голодных и наглых тараканов, пожирая силы и оставляя за собой грязь и помет.