– Мне нужно в уборную, – сказал Данте. – Вам туда. – Кретин махнул на дверь в главное здание. Вход показался Данте пещерой из его сна, распахнутой голодной пастью. – Мне просто захотелось выпить глоток воды. – Там есть и торговый автомат. Данте уставился на него. На лбу у доцента было написано: «Кретин». – У меня клаустрофобия. Потому я и провожу лекцию под открытым небом. Кретин Дельи Уберти виновато улыбнулся: – Да, конечно. Простите. Я думал, что ненадолго вы можете… – Бывает по-разному. Сейчас не могу. Один из психиатров, наблюдавших Данте в детстве, научил его оценивать выраженность своих симптомов по шкале от одного до десяти, и сейчас столбик его внутреннего термометра приближался к седьмой отметке. Еще чуть-чуть, и придется сбежать домой. Тем временем на стульях расположились еще восемь студентов. Он говорил себе, что, если не явится и десяти человек, не станет даже начинать, но студентов пришло уже больше. – Извините. Давайте я сам схожу. Вам без газа? – Главное, жидкую. Как только Кретин исчез, Данте пошарил в папке и извлек упаковку прегабалина. Это обезболивающее обладало сильным анксиолитическим действием, и, хотя обычно его прописывали эпилептикам, он обнаружил, что в его случае лекарство было неплохой чрезвычайной терапией. Однако, поскольку в стенки желудка оно всасывалось слишком медленно, Данте повернулся лицом к колонне, разломил две капсулы и, притворяясь, будто потирает нос, вдохнул порошок. Через сосуды слизистой препарат попадал в системный кровоток быстрее и должен был подействовать всего за пару минут. – Господин Торре? – раздался чей-то юный голос за его спиной. Данте вытер нос рукавом («Клянусь, это не кокс») и обернулся. Перед ним стояли двое улыбающихся студентов – парень и девушка лет двадцати. Невзрачный, сутулый паренек казался типичным зубрилой, а его подружка в розовой футболке, натянувшейся на груди четвертого размера, выглядела более чем привлекательно. Стараясь не опускать взгляд ниже ее ключиц, Данте быстро пожал обоим руки и незаметно вытер ладонь о брюки. Он терпеть не мог, когда к нему прикасались незнакомцы. Впрочем, по большей части он не слишком жаловал и прикосновения близких людей. – Мы пришли послушать вашу лекцию, господин Торре, – сказал паренек. – Мы уверены, что будет очень интересно, – добавила девушка. – А, спасибо, – ответил Данте, не зная, что сказать. Девушка наградила его соблазнительной улыбкой: – Мы много о вас читали. – Надеюсь, только хорошее. – Плохое гораздо интереснее, – рассмеялась она. – А правда, что вы никогда не выходите из дому? «Девчонка, ты вдвое меня моложе. Не делай из меня старого извращенца», – подумал Данте. – Это преувеличение, – солгал он. – А то, что вы живете в отеле? – Правда. По крайней мере, пока. Через пару недель ему останется либо съехать, либо заплатить по счету. Оба варианта казались Данте одинаково непрактичными. Ему и так пришлось отказаться от услуг гостиничной прачечной и таскать вещи в ближайший прачечный автомат, где его рубашки превратились в лохмотья. Сегодня он вынужден был надеть сорочку в здоровенных светлых пятнах от стирального порошка, но под пиджаком их было незаметно. Паренек встрял в разговор, буквально протиснувшись между ними: – Мы считаем, что нужна большая смелость, чтобы совершить то, что совершили вы. Вы не побоялись власть имущих, чтобы добиться правды о вашем деле. «Власть имущих? Кто так разговаривает?» Не успел Данте произнести эти слова вслух, как девушка обернулась: какая-то подружка махала ей, подзывая к себе. – Пойду сяду, – сказала она и исчезла. Парень так и остался стоять с ее жакетом в руках и приклеенной улыбкой. Данте стало его жаль. – У тебя нет шансов, сам-то понимаешь? – Простите? – Она не видит в тебе потенциального сексуального партнера. Пожалуй, ты можешь надавить на жалость, но я бы на твоем месте поискал другую. Лицо парня вытянулось. – Вы ошибаетесь. Мы просто друзья. «Не пытайся обмануть обманщика, сынок». – Ты таскаешь за ней жакет, как горжетку королевы, ходишь за ней по пятам, а когда ты к ней прикасаешься, у тебя расширяются зрачки. Пока она со мной щебетала, ты пронзал меня ненавидящим взглядом и даже попытался вклиниться между нами. Я понимаю, ты влюблен, но она стерва. – Она не стерва, – выдохнул паренек, уже не пытаясь отрицать очевидное. – Ты заезжаешь за ней в дождь? Даешь ей списывать? Ночами шлешь сообщения с сердечками? Парень молчал. – Только вот она на твои ухаживания не отвечает, рассказывает тебе о своих парнях и притворяется, будто не замечает, что ты по ней сохнешь. Но поверь, она прекрасно об этом знает и обсуждает тебя с подружками. Без сомнения, добавляя, что ты очень милый, или как там сейчас выражаются подростки. Она манипуляторша и будет манипулировать, пока это сходит ей с рук. Возможно, через несколько лет она поймет, что не стоит так поступать с людьми, но я в этом сильно сомневаюсь. Глаза парня наполнились слезами. – Нет. Вы ошибаетесь. – Уверен, что и кулончик у нее на шее – твой подарок. Спорим, ты долго его выбирал. Боялся, что подарок будет выглядеть слишком недвусмысленно, и в то же время надеялся, что она поймет его скрытое значение. Она стесняется этого кулона, носит только при тебе и прячет под блузкой. – Данте закурил. – Вот тебе мой совет: уноси ноги. Это твой единственный шанс. Может, ей и захочется тебя удержать. – Вы ублюдок! – выпалил парень и повернулся, чтобы уйти. – И здесь нельзя курить! – Под открытым небом? – Да! Потому что здесь вам университет, а не паноптикум! Мальчишка быстро зашагал прочь. Данте покачал головой. «Что ж, я хотя бы попытался тебя предостеречь. Да что толку». Влюбленное сердце глухо к доводам разума: с ним самим подобное случалось чаще, чем ему хотелось вспоминать. В этот момент вернулся Кретин. – Здесь нельзя… – начал он, протягивая ему бутылку воды и стаканчик кофе. – …курить. Да, мне уже сказали. – Данте в последний раз затянулся и бросил окурок в решетку канализации. – Пассивное курение… – Понимаю. – Вы уже познакомились с кем-то из студентов? – Да. – Данте отпил из бутылки, проглотив приторный, мучнистый комок в горле. Прегабалин начинал действовать. – Перекинулись парой дружелюбных слов. Он заметил в другом конце двора своих новых знакомых. Те горячо спорили о чем-то на повышенных тонах. Он опустил глаза на свой стаканчик – бледный призрак настоящего кофе. Что останется, если вскипятить молотый блендированный кофе, выпарить и снова растворить получившийся порошок в наперстке воды при совершенно неподходящей температуре? Зловонные помои. Принюхавшись, Данте уловил нотки джута, прогорклость, душок риато, пластик и, пожалуй, шлейфовый запах машинного масла. Он бы не смог влить в себя эту гадость, даже умирая от жажды посреди пустыни. – Я сегодня уже выпил пару чашек, – сказал он. Строго говоря, десять, и до заката намеревался выпить еще вдвое больше. Кретин показал ему на стулья. Все они были заняты, а между рядами даже стояли непоместившиеся слушатели. – Думаю, мы готовы. Я только скажу пару слов по случаю траура. «Сегодня просто спасу нет от этого поезда», – подумал Данте. – Спасибо. Кретин Дельи Уберти минут десять распинался о погибших в поезде и необходимости сплотиться перед угрозой терроризма в таких выспренних выражениях, что Данте то и дело содрогался. Когда настал его черед, он несколько секунд помолчал. Упертые в него глаза студентов, казалось, готовы были поглотить его с потрохами. Многие ли пришли, чтобы его послушать? Возможно, большинство привлекла его скандальная репутация и они надеются стать свидетелями какой-нибудь его дикой выходки? Данте испытывал большое искушение смыться, вырубить телефон и затаиться, игнорируя оскорбленную реакцию собравшейся на его лекцию публики. Раньше он не стал бы стоять столбом, подыскивая нужные слова, а именно так бы и поступил, но сейчас попросту не мог уйти. Он сделал глубокий вдох. Наполнивший легкие воздух приглушил гомон голосов и вывел его из столбняка. – Всем добрый день. Спасибо, что пришли. Прошу вас на время забыть о печальном событии и освободить разум, иначе мы так всю лекцию и проговорим о поезде. Кто-то из вас может дать определение теории заговора? Нет? Предупреждаю, если вы мне не поможете, это займет целую вечность…