«Конечно знаю, – подумала Коломба. – Потому и хочу держаться подальше от всей этой истории». – Меня отстранили, – заметила она. – Если я полезу в расследование самостоятельно, то могу навсегда попрощаться со своей работой. – Ну и отлично! Ты слишком умна, чтобы носить полицейскую форму. – Позволь мне самой это решать! Ты понятия не имеешь, что такое жить нормальной жизнью. – Думаешь, я не хочу нормально жить? – с горечью сказал Данте и скрылся на кухне. Коломба услышала щелчок зажигалки. «Отправь его домой, – подумала она. – Покончи с этим». Вместо этого она дождалась, пока схлынет адреналин, и подошла к нему. Данте курил у открытого окна, глядя на облака, которые в тот день приобрели оттенок индиго. – Уже вызвала санитаров со смирительной рубашкой? – не оборачиваясь, спросил он. – Пока нет. Сначала сделай мне приличный кофе, пожалуйста. – Помимо моего, осталась только твоя растворимая отрава, которую приличной никак не назовешь, – пробормотал он. – А мне нравится. Продолжая держаться к ней спиной, Данте поставил на огонь кастрюлю. – Я рассуждаю иначе, чем ищейка, и не могу тебя убедить, – сказал он. – Никто из моих знакомых не рассуждает так, как ты. – Знаю-знаю, я пария. – Улыбка Данте нисколько не походила на его обычную саркастическую усмешку. – Но быть изгоем не так уж и плохо. Летая в стае, ты никогда не узнаешь, какой чудесный след оставляешь в небесах, и не увидишь ничего, кроме парящих перед тобой задниц. Проблема в том, что, когда ты пытаешься рассказать об увиденном, никто тебе не верит. – Он налил в кружку горячей воды, размешал комки растворимого кофе и протянул ее Коломбе. Она смаковала каждый глоток. Каким бы поганым ни был ее кофе, все лучше, чем гудрон, сваренный Данте. – Даже если ты прав… Я понятия не имею, с чего начать погоню за призраком. – Очень жаль, КоКа. Потому что если мы ей не помешаем, то не знаю как и когда, но она убьет снова. 2 Гильтине слышала песнь мертвых. Такое случалось с ней только в открытом море: тогда-то и просыпались погребенные на дне души. Она глядела на темные воды и прислушивалась, определяя, кому принадлежат голоса. Моряки, иммигранты, жертвы, убийцы, мужчины и женщины, дети и старики – каждый рассказывал свою историю, которую Гильтине должна была уважить, запомнить и унести с собой в будущее. То был ее долг и почетное право. Только после восхода солнца песни стихали, и Гильтине могла позволить себе немного отдохнуть. В эти короткие часы она включала автопилот и растягивалась на одной из коек. Гильтине покинула порт Чивитавеккья в своей двенадцатиметровой яхте «Grand Sturdy», с запасом хода более полутора тысяч морских миль и тремя двойными каютами, ночью, когда погиб Муста, и с тех пор держалась в шести милях от берега, неуклонно приближаясь к цели. К счастью, море было неизменно спокойным, а ветер умеренным. До пункта назначения оставалось три мили, и в поле ее зрения все чаще попадали отплывающие и прибывающие в порт суда, крупные тихоходные паромы, поднимающие на море крупную рябь, и барки рыбаков. Не хватало только яхт, которые в это время года уходили к берегам потеплее. В воздухе уже веяло резкими запахами водорослей и соли, кухонной готовки и копошащейся в домах жизни. Гильтине вырубила двигатели, встала на якорь и спустилась на нижнюю палубу, где находилась каюта, служившая ей гардеробом. На голом матрасе широкой двуспальной кровати лежал кожаный чемодан «Луи Вюиттон» из той же коллекции, что и другие сложенные в углу багажные сумки. На комоде стоял полуметровый металлический кофр с ручкой, похожий на кейсы профессиональных визажистов. Гильтине открыла крышку: помимо склянок с разноцветными кремами, кисточек и спонжей, внутри хранились стерильные бинты, скальпели, флаконы с антисептиком и шприцы. Сбросив с себя одежду, она взяла скальпель и принялась срезать покрывающие ее руки и ноги бинты. Боль обжигала кожу при первом же контакте с воздухом, а когда конечности окончательно обнажались, становилась только сильнее. Но боль не имела никакого значения. Не реже раза в день бинты требовалось снимать, чтобы помыться и нанести мазь. В эти моменты Гильтине старалась не смотреть на свое тело, но сейчас была вынуждена это сделать. Как она и предполагала, инфекция усугубилась. В язвах просвечивала белизна костей, запах гнили стал еще ощутимее. Гильтине протерла тело антисептиком, поменяла бинты и достала из чемодана на кровати несколько банок с густой склизкой субстанцией всевозможных телесных оттенков, от бледного до загорелого. Выбрав один из самых темных тонов, она зачерпнула из баночки щедрую порцию крема и смешала с фиксирующим средством, после чего нанесла получившийся состав на каждый не закрытый бинтами сантиметр своего тела. Язвы исчезли под слоем подобия загорелой кожи, и боль отступила, хотя и не до конца. Тупая боль была постоянной спутницей Гильтине. Когда грим подсох, она надела спортивное белье, платье от «Гуччи» лимонного цвета с цветочным узором на подоле и плотные чулки. Оставалось самое сложное. Присев на край кровати, Гильтине отцепила от затылка маску. Свет упал на щеки, и она крепко стиснула зубы. Даже не видя волдырей, она слышала, как они вздуваются и лопаются с негромким, но различимым потрескиванием кипящего масла. Она равномерно распределила по лицу и шее плотный белый консилер, потушив шипение, а сверху наложила бронзирующее тональное средство. Затем она нанесла макияж и достала из другого кофра, вдвое превосходящего размером предыдущий, стриженный под «боб» светлый парик и зеленые контактные линзы. Только теперь она взглянула в зеркало, пристально изучая незнакомку, в которую превратилась, – близняшку женщины, улыбающейся с французского паспорта на имя Сандрин Пупан и работающей хирургом в швейцарской гуманитарной организации ОНГ. Организация существовала только на бумаге, но обладала и штаб-квартирой, и банковским счетом, через который Гильтине проводила часть своих средств. Помимо прочего, ОНГ принадлежала и яхта, на борту которой она сейчас находилась: ее передал ей в дар некий греческий судовладелец для осуществления гуманитарных миссий. В прошлом году греческий судовладелец утонул, что можно было объяснить лишь печальным совпадением. Проверив напоследок макияж, Гильтине вернулась за штурвал, подвела яхту к портовому причалу и по рации доложила о своем местоположении. Никто из тех, кто ей встретился, включая портового чиновника, поднявшегося на борт, чтобы проверить документы и обыскать судно на предмет контрабанды, не заподозрил, что под широкополой шляпой и темными очками может скрываться кто-то, кроме женщины, которая прибыла с представительским визитом от имени ОНГ в один из самых пленительных городов мира – Венецию. 3 Сделав ей кофе, Данте обессилел. Видя, с каким трудом он держится на ногах и ворочает языком, можно было предположить, что он перебрал со своими каплями и пилюлями, однако в действительности на нем сказывалось крайнее переутомление. Чтобы уговорить Данте прилечь на диван, Коломбе пришлось разрешить ему курить в квартире. Уже через несколько минут она вынула окурок из пальцев его болтавшейся над полом больной руки. Но оказалось, что он еще не уснул. – С каким парнем ты ужинала вчера вечером? – с закрытыми глазами промямлил Данте. – Почему сразу «с парнем»? Может, ко мне женщина заходила. – Короткие каштановые волосы, на бумажных салфетках ни помады, ни тональника, бутылка вина… – пробормотал он. Коломбе стало смешно. – Ты когда-нибудь перестанешь везде совать свой нос? – Я не специально. – Отличное оправдание. Это был Энрико. – Ублюдок? Коломба вспомнила, сколько раз жаловалась на него Данте. – Он самый. – Хорошо хоть он здесь не спал. Значит, ты еще не совсем пропащая, – почти неслышно сказал Данте и начал тихонько похрапывать. В окно задувал влажный ветер, так что Коломба накрыла его пледом и сняла с него ботинки. Оба носка оказались дырявыми. Странно – хотя Данте частенько выглядел так, будто только что вышел из лондонского клуба восьмидесятых, он всегда тщательно ухаживал за своей одеждой. Взгляд Коломбы упал на потертый ворот его рубашки. «Что с тобой, Человек из силосной башни?» – подумала она. Стараясь не шуметь, Коломба подхватила рюкзачок, заменявший ей сумку, и вышла из квартиры. Через полчаса она заскочила в бар «Розати» на площади Пополо, купила сэндвич с креветками и майонезом и умяла его, сидя на ступенях у египетского обелиска. Этим поздним утром площадь выглядела не слишком оживленной: сотрудник расположенного на углу пункта проката сигвеев неторопливо курил в ожидании клиентов, а под бледными лучами солнца неподвижно стоял длинный ряд белых такси. Коломба заставила себя подняться, выбросила обертку в переполненный мусорный бак и быстро прошла несколько сот метров, отделяющих ее от конторы адвоката Минутилло. Как и все в Риме, величавое старинное здание, где находился его офис, давно нуждалось в ремонте – особенно скрипучий сетчатый лифт, натужно взбиравшийся на верхний этаж. Ей открыла Эмануэла, секретарь Минутилло. Эта женщина с пирсингом была ровесницей Коломбы. – Госпожа Каселли, как приятно вас видеть! – воскликнула она. – Господин адвокат вас ожидает? – Нет, но я надеюсь, что он сможет уделить мне минутку. – Я сейчас же сообщу, что вы здесь, а пока устраивайтесь поудобнее. Я принесу вам кофе. Но предупреждаю, что с кофе господина Торре ему не сравниться. Коломба улыбнулась: Эмануэла всегда поднимала ей настроение. – Спасибо, но на сегодня с меня хватит кофеина, – сказала она и села в приемной. Через десять минут к ней вышел мужчина, похожий на помолодевшего лет на двадцать Джереми Айронса. Они обменялись рукопожатием. – Госпожа Каселли, прошу, – сказал Минутилло и провел ее в отделанный темным деревом кабинет, заставленный книгами и юридическими томами. Устроившись за ореховым столом, он знаком пригласил ее присесть. – Чем могу быть полезен? – Нам нужно поговорить о Данте, – сказала Коломба, моментально решив, что прямой подход будет самым эффективным. – Есть повод? – Я хочу знать, что с ним случилось. – Не понимаю, о чем вы, – нейтральным тоном произнес Минутилло. – Господин адвокат… Не могли бы мы опустить прелюдию, во время которой вы будете отрицать, что вам что-либо известно? Минутилло невозмутимо смотрел на нее. – Как пожелаете. Посмотрим… Он глотает психотропные средства, как карамельки, или вдыхает, чтобы они побыстрее подействовали, и врывается ко мне домой в семь утра. А ведь раньше его было пинками не выгнать из отеля. – Как любопытно, – тем же тоном сказал Минутилло.