– Рано, – говорит она, смыкает плоскогубцы и готовится к долгой ночи. 1 Мужик был конченым кретином, – одевался как кретин: брюки с отворотами и мокасины на босу ногу, – у него была кретинская, да вдобавок еще и загорелая физиономия, и, словно этого было мало, разговаривал он тоже как кретин. Данте Торре с трудом удержался, чтобы не сообщить кретину его диагноз, и с деланым энтузиазмом вошел за ним в портик университета Сапиенца. За внушительным фасадом ректората скрывались гораздо более древние корпуса, где размещались факультеты. Он задерживал дыхание, пока снова не оказался под открытым небом. Попав в центральный двор, он набрал полные легкие воздуха, и Кретин, также известный как доцент Франческо Дельи Уберти с кафедры новейшей истории, обернулся к нему: – Все хорошо, господин Торре? – Конечно. Так о чем вы говорили, профессор? – Я говорил, что ребята будут счастливы с вами познакомиться. К ним, смеясь и толкаясь, направлялась группа студентов. Данте повернулся боком к молодежи и вскинул руки, вовремя избежав столкновения. Из его папки на булыжную мостовую посыпались бумаги и ручки. Кретин нагнулся: – Позвольте вам помочь. Данте поспешно подобрал один из листков, пока тот не успел к нему прикоснуться. – Не беспокойтесь, я сам. – Что вы, это такие пустяки. – Я сам, – не допускающим возражений тоном повторил Данте. Кретин резко выпрямился: – Простите. Данте попытался улыбнуться. – Просто у меня тут… как бы своя система, – на ходу придумал он. Господи, до чего ему было паршиво. Всю ночь Данте проворочался, размышляя о предстоящей встрече, и каждые двадцать минут вставал то за кофе, то за таблетками, то за водкой, водой и сигаретами. Заснуть ему удалось только на рассвете. Во сне он шел по сужающейся пещере, пока свод не стал настолько низким, что двигаться дальше было невозможно, – в жизни он не осилил бы такой подвиг даже под транквилизаторами, – а повернув назад, обнаружил, что выход завален огромным валуном. В этот момент по пещере прокатился голос Отца, приказывающий Данте отрезать его больную руку. Он проснулся, и его вывернуло провонявшей спиртом желчью прямо на себя. Не вставая, он закурил сигарету. Могло быть и хуже: он мог захлебнуться собственной рвотой во сне, как Джон Белуши. Сорвав с кровати постельное белье, Данте сунул его в ванну своего люкса и попытался отстирать пятна, чтобы горничная не поняла, что с ним стряслось. Его потуги привели к самым плачевным результатам – пришлось вывесить сырые, вонючие простыни на балкон и надеяться, что они высохнут. К счастью, стоял прекрасный солнечный день, и солнце слепило Данте даже сквозь зеркальные очки. Только теперь он заметил, что Кретин, похоже, о чем-то спросил и дожидается ответа. Данте нащупал в слуховой памяти его последние слова: доцент спрашивал о его образовании. «Какой же ты зануда». – Я даже школу толком не окончил, – сказал он вслух. – Правда? Судя по вашей речи, никогда бы не подумал. Я в том смысле, что вы производите впечатление глубоко образованного человека, – пояснил Кретин. Данте продолжал вертеть головой, прикидывая периметр двора и ширину проходов и пожарных выходов. Стены казались до тошноты близкими, гомон во дворе резал уши. Он уже взмок от пота. – Я самоучка. Но официального образования не получил. – Должно быть, из-за похищения? «Должно быть, из-за похищения? – мысленно передразнил Данте. – А из-за чего же еще? Кретин». – Да. Когда я сбежал, мне было уже почти восемнадцать, и мне пришлось получать свидетельства об окончании младшей и средней школы. Это оказалось довольно сложно. Помимо меня, в вечернюю школу ходили только дети и неграмотные старики. – То есть вы сбежали из силосной башни, где вас держал Отец? – Браво. А вы, вероятно, из династии профессоров? Кретин улыбнулся: – Мой дядя возглавляет факультет политологии, а отец преподает в Лозаннском университете. Вы узнали фамилию? «Нет, я узнал, что без протекции ты бы унитазы драил, а не в доцентах ходил». – Да. Прославленная фамилия, – с натянутой улыбкой сказал Данте. Ему нестерпимо хотелось удрать. Капли пота уже стекали по икрам. Оставалось лишь надеяться, что доцент ничего не замечает. Данте был одет в черный костюм, а на черном обычно не видно мокрых пятен. Помимо костюма, на нем были белая панама, из-под которой виднелись светлые волосы до плеч, и шипованные криперы со стальными носами. Он смахивал на Дэвида Боуи времен «Let’s Dance», правда изрядно вытянувшегося и похудевшего. – Вот мы и пришли, – сказал Кретин, показывая ему на полсотни раскладных стульев, расставленных прямо во дворе. Напротив них стояли стол, стул и микрофон, а позади стола – похожий на гигантский блокнот флипчарт, со шнура которого свисал синий маркер. – Согласно вашим пожеланиям, мы устроились на свежем воздухе. В свете недавних событий мы можем лишь надеяться, что кто-то придет… – Мы далеко от станции, – сухо произнес Данте. – Кто знает, не подложат ли эти сумасшедшие новую бомбу. – В таком случае одно место ничем не хуже другого, верно? Кретин не нашелся с ответом и сменил тему: – Как вы намерены провести лекцию? – Я… собирался начать с некоторых наиболее неоднозначных исторических случаев, – принялся импровизировать Данте. – Золотая коллекция конспирологических теорий, – сказал Уберти. – Да, и городских легенд. – Данте прервался, потому что в третьем ряду уселась парочка студентов, которые махали еще двум приятелям. Кто-то и правда пришел его послушать. При этой мысли он похолодел и как вкопанный застыл посреди двора. – А потом? – допытывался Кретин. – Мне нужно в уборную, – сказал Данте. – Вам туда. – Кретин махнул на дверь в главное здание. Вход показался Данте пещерой из его сна, распахнутой голодной пастью. – Мне просто захотелось выпить глоток воды. – Там есть и торговый автомат. Данте уставился на него. На лбу у доцента было написано: «Кретин». – У меня клаустрофобия. Потому я и провожу лекцию под открытым небом. Кретин Дельи Уберти виновато улыбнулся: – Да, конечно. Простите. Я думал, что ненадолго вы можете… – Бывает по-разному. Сейчас не могу. Один из психиатров, наблюдавших Данте в детстве, научил его оценивать выраженность своих симптомов по шкале от одного до десяти, и сейчас столбик его внутреннего термометра приближался к седьмой отметке. Еще чуть-чуть, и придется сбежать домой. Тем временем на стульях расположились еще восемь студентов. Он говорил себе, что, если не явится и десяти человек, не станет даже начинать, но студентов пришло уже больше. – Извините. Давайте я сам схожу. Вам без газа? – Главное, жидкую. Как только Кретин исчез, Данте пошарил в папке и извлек упаковку прегабалина. Это обезболивающее обладало сильным анксиолитическим действием, и, хотя обычно его прописывали эпилептикам, он обнаружил, что в его случае лекарство было неплохой чрезвычайной терапией. Однако, поскольку в стенки желудка оно всасывалось слишком медленно, Данте повернулся лицом к колонне, разломил две капсулы и, притворяясь, будто потирает нос, вдохнул порошок. Через сосуды слизистой препарат попадал в системный кровоток быстрее и должен был подействовать всего за пару минут. – Господин Торре? – раздался чей-то юный голос за его спиной. Данте вытер нос рукавом («Клянусь, это не кокс») и обернулся. Перед ним стояли двое улыбающихся студентов – парень и девушка лет двадцати. Невзрачный, сутулый паренек казался типичным зубрилой, а его подружка в розовой футболке, натянувшейся на груди четвертого размера, выглядела более чем привлекательно. Стараясь не опускать взгляд ниже ее ключиц, Данте быстро пожал обоим руки и незаметно вытер ладонь о брюки. Он терпеть не мог, когда к нему прикасались незнакомцы. Впрочем, по большей части он не слишком жаловал и прикосновения близких людей. – Мы пришли послушать вашу лекцию, господин Торре, – сказал паренек. – Мы уверены, что будет очень интересно, – добавила девушка. – А, спасибо, – ответил Данте, не зная, что сказать. Девушка наградила его соблазнительной улыбкой: – Мы много о вас читали. – Надеюсь, только хорошее.