Мой выбор был очевиден. — Да будет процветание в твоем доме, добрый господин, — поклонилась я вышедшему на крыльцо трактира седому гному. Неизвестно, откуда у меня выскочило это приветствие — так же, как и знание того, что я умею читать, и слова на высоком наречии. Кто ты, Эдме? — Твои сыновья помогли мне в лесу. Гном кивнул. Некоторое время он рассматривал меня, хмурясь, и я уже подыскивала слова, чтобы он хотя бы не гнал меня с порога, но гном вдруг рассмеялся, несколько раз хлопнул в ладоши: — Ничего спрашивать у тебя даже не стану. Эй, парни, кончай болтовню! А ну за работу! — и снова повернулся ко мне: — Раз приехала, такова воля силы. Я спрятала улыбку. Великой Силы мне только недоставало в довершение ко всему. — Пойдем, — пригласил меня гном. Я обернулась — Сомро и Монто занялись телегами и лошадьми, прочие гномы вернулись к своим делам. — Зови меня Бенко. Есть у меня для тебя комнатка… пойдем, пойдем. Я оказалась в обеденном зале. Солидные столы, крепкие деревянные стулья, повсюду сухоцветы. Я остановилась, рассматривая зал. Стойка, у стены шкаф, на котором теснятся разных размеров деревянные кружки, по соседству — шкаф с небольшими бочонками, несколько здоровенных бочек чуть поодаль. Надежно и добротно выглядит, придраться не к чему, и… — Бенко, — позвала я, — а у тебя нет для меня работы? Не смотри, что я маленькая, я сильная. И работы я не боюсь. — Пфух! — Бенко изобразил дуновение ветра. — И нет тебя. Куда тебе работать? Сколько лет-то тебе? — Девятнадцать, — я расправила плечи, грудь предательски перекосилась. Баланс ее нарушился бесповоротно, но после всех злоключений неудивительно. — Меня зовут Эдме. И… я действительно… была… ну… — А об этом, — Бенко многозначительно свел брови, — просто молчи. Поняла? Все, то уже не твоя забота. Точно к людям не хочешь? У них селения свои, хозяйства свои, с нами они не очень-то якшаются. — Не хочу, — ответила я решительно и понадеялась, что вышло искренне. — Я приехала в Астри и хочу жить как вы. Иначе… я осталась бы в Севержене. Бенко провел меня по широкой крепкой лестнице на второй этаж, показал, что здесь у него комнаты для постояльцев, а там, с другой стороны, хозяйские помещения. Но мы поднимались на третий этаж, в мансардочку, потолки были низкие даже для меня, и я умудрилась приложиться головой о какой-то выступ. — Осторожнее, — заметил Бенко, — но потом привыкнешь. Вот тут и располагайся. Хочешь работать — дам работу. В трактире поможешь, комнаты уберешь, потом Орана, жена моя, тебе все расскажет. Платить тебе буду три дуката в неделю. Согласна? И стол со всей прислугой будет за мной. Три дуката — это мизер. Но у меня есть крыша над головой и еда. И люди… гномы, которые сделали мне добро, ничего не прося взамен. — Спасибо, — сказала я и отвернулась, чтобы Бенко не заметил, как из моих глаз побежали благодарные слезы. Глава 14 Моя безумная жизнь, бесправная, то арестантская, то бродячая, и неизменно полуголодная, кончилась. Дни полетели один за другим, с рассвета и до заката. Работы в трактире Бенко оказалось невпроворот, я добиралась до кровати и падала полумертвая. Вставала я — могла бы сказать — с петухами, но у гномов не было петухов и кур, зато в изобилии водилась другая домашняя птица. Первым делом я открывала птичник, выпускала индюшек размером с цыпленка-подростка, и они издавали непрерывный треск, будто кто-то ломал сухие тонкие деревяшки. Птицы оккупировали прудик, созданный специально для них, я, пригнувшись, залезала в сарайчик, собирала в корзинку яйца и, позевывая, шла на кухню, где уже распоряжались Мейя, жена Сомро, и Орана, жена Бенко. Комнат для постояльцев «У старого моряка» было шесть, но завтракала у нас на веранде половина квартала. Гномы обожали общение, и если они могли где-то поесть и всласть наболтаться друг с другом, то вовсю пользовались этой возможностью. Народ на завтрак стекался с первыми лучами солнца, и до открытия мне нужно было подмести участок перед трактиром, срезать в вазонах увядшие за ночь цветы и увлажнить им землю, сбегать за молоком и сыром, наполнить все кувшины в зале свежей водой — благо родник был прямо на заднем дворе. Я нарезала свежевыпеченный хлеб, расставляла стулья, накрывала столы скатертями, освежала сухоцветы, помогала Мейе и двум мальчишкам-поварятам с выкладкой еды на стойке, и вроде бы дел было немного, но я могла набрать себе воды, вернуться в комнату и умыться только после того, как Бенко открывал ворота и начинал принимать первых гостей. После завтрака я собирала посуду, мыла ее вместе с поварятами, прибиралась в зале, а после полудня снова шла к роднику, брала в каморке веник и тряпку и отправлялась убирать номера. Надо отдать гномам должное: они были очень чистоплотны, свинства не устраивали, но от меня требовалось залить воды в умывальники, протереть везде пыль, подмести пол, сменить белье — простыню и салфетки, заменяющие наволочки, вытащить на задний двор и выбить одеяла. Я успевала забежать на кухню пообедать и снова шла работать — подмести и проветрить зал, собрать и вымыть посуду, протереть столы и стойку, снова сбегать к молочнику и забрать сыр и творог на ужин… Кормили просто, но по сравнению с тем, что я ела в Комстейне и в дороге, вкусно и сытно. Разносолов мне как работнице не полагалось, но пресной колбаской я наедалась, а овощи гномы готовили на пару, и они не становились противно-клейкими, как размокший картон. Пряности я припрятала и пользоваться ими никак не могла решиться, хотя и понимала, что чуть добавить соли, и вот этой цветной капустой можно уже наслаждаться. Комнатка в мансарде была с низкими потолками, крохотная, уютная и светлая. Я быстро приноровилась не считать затылком выступы, а вместо лавки или шкафа с мышами и блохами у меня теперь была настоящая деревянная кровать с матрасом из свежей соломы, и в ней даже никто не жил. Я не жаловалась ни на что даже в мыслях. Мейя, смешливая молоденькая гномка — ей было сто девятнадцать лет, и это значило, что она мне ровесница — с первых минут нашего знакомства обрадовалась мне, как сестре, и не делала никаких различий между нами, пусть я была простой работницей, а она — невесткой хозяина. Бенко попробовал дать мне сходу поручение, но Мейя всплеснула руками, оглядела меня, заахала, велела оставаться на месте, сбегала куда-то, вернулась через пять минут с тюком и тряпками и потащила меня в городские термы. На этот раз я не противилась. Гномские термы произвели на меня впечатление. В огромном бассейне плескались юные безбородые девчонки, почтенные матроны, молодые матери семейств и гномские детишки. У стен были выложены горячие камни, на которых полагалось сидеть, обернувшись льняной тряпкой, и потеть, а после каменной парной ждал водопад. Мейя, не подозревавшая, какой эффект на разомлевшую меня произведет ледяной душ, только и успела зажать мне рот рукой, чтобы я диким воплем не устроила в термах переполох. Из терм я вышла другим человеком: свежим, готовым к любым свершениям и — ура! — без осточертевших вшей. Вместо мыла гномы использовали жесткий темный брусок, похожий на резко пахнущий уголь. Он не пенился так сильно, как средство в Комстейне, волосы от него не становились мягкими и послушными, но он отмывал грязь и моментально избавлял от паразитов. Когда мы с Мейей пришли в термы на следующий день, я попросила ее купить один брусок для трактира. — Что ты собираешься с ним делать? — нахмурив светлые бровки, озадаченно спросила она. — У нас нет терм в доме. — Увидишь, — загадочно пообещала я. Несмотря на аккуратность гномов, пятна на постельном белье были. Стирка лежала на мне — два раза в неделю, и я догадывалась, что холодной водой я смогу освежить белье, но с помощью мыла и кипячения добьюсь лучшего результата. На следующий день я вытащила во дворик две деревянные лохани, замочила белье водой из родника, вернулась на кухню и попросила поварят поставить кипятить воду. Просьба сильно их удивила, но они ее выполнили. Затем я отрезала от мыльного бруска два кусочка в палец толщиной, вода закипела, я схватила горшочек плотной прихваткой и отправилась во двор. Там я разлила кипяток в лохани, кинула в каждую по кусочку мыла, дождалась, пока оно растворится, и принялась длинной палкой мять в получившемся растворе белье. Было жарко. Сразу после терм я избавилась от своей роскошной одежды — на мне были платье-рубаха и фартук, которые мне дала Мейя, но солнце в Астри пекло не в пример северному Комстейну. Я обливалась потом, утирала рукавом раскрасневшееся лицо и думала, как бы мне успеть со стиркой к обеду, потому что предстояло много работы в зале… Убиться веником, но лучше иметь работу, стол, кров и адекватных хозяев, чем дрыхнуть на камнях в кабаке и уворачиваться от любого, кто собирается сорвать на тебе паршивое настроение. Я выжала первую простынь, обернулась и увидела, что на меня с изумлением смотрит все семейство: Бенко, его сыновья и Мейя. Монто выглядел наиболее смущенным из всех. — Что ты делаешь? — с любопытством спросил Бенко, когда я, чувствуя себя мартышкой в зоопарке, расправляла простыню на плетенке из соломы. — Мейя сказала, что ты попросила ее купить мыло, а мальчишки в кухне — что ты приказала им согреть воду, как для супа. Здесь не нужно ничего делать с водой, она чистая, — добавил он с некоторым недовольством. В каждой стране — свои обычаи, с досадой подумала я, я легко могла их нарушить, и хорошо, если этим не оскорбила хозяев. — Посмотри, — я расправила простынь, — здесь было пятно, а теперь его нет. Оно отстиралось. Возможно, гномы неправильно поймут мое упоминание о пятне, решат, что я намекаю на их нечистоплотность, но слово сказано, остается выкручиваться. Бенко хмыкнул и переглянулся с сыновьями. Мейя хихикнула, Монто почему-то покраснел, Сомро уточнил у отца: — У Катки разве работница так стирает? Сомро и Бенко повернулись ко мне, я пожала плечами: — Моя мать учила меня именно так… Можно еще прокипятить белье, оно станет белоснежным. Белье и так смотрелось неплохо, но пришлось продемонстрировать, что я имела в виду, и все четверо потащились за мной, а потом долго стояли в кухне, пока не явилась Орана, жена Бенко, и не спросила ехидно — будет ли сегодня подан обед или всех гостей можно выгнать и вернуть им деньги. Орана ведала всеми финансами в доме, рассчитывала постояльцев и посетителей трактира, выглядела сурово, и я ее справедливо побаивалась. Тем не менее именно она и Бенко ждали до победного, пока я трясущимися руками не вытащила из кипятка тестовую простыню. Орана посмотрела на простыню, задумчиво почесала бороду и ушла, а на следующее утро я, подметая улицу, заметила, что стоимость проживания в номере за ночь изменилась: яркая табличка извещала, что номер с завтраком стоит пять дукатов, а не четыре. Гномы были не только аккуратными жильцами, но и намного более приятными гостями трактира. Они шумели, но никогда не задирали ни меня, ни помогавшую мне в зале Мейю, ни тем более соседние компании. Они общались между собой, громко кричали и стукались пивными кружками, но пол в зале был практически чист. Убираясь после закрытия, я с содроганием вспоминала, с чего началось мое пребывание в этом мире. Разве что на полу, кроме нападавших случайно мелких костей и крошек, оставалось много пятен от свечей, и я ползала на коленях, соскребая их. В первый мой вечер я вообще не обратила на это внимания, и Орана наутро напомнила, что чистить пол — тоже моя обязанность. Она указала мне на оплошность без малейших эмоций, но я все равно почувствовала себя виноватой, хотя и понимала, что повода нет. Хорошее отношение после плохого иногда служит скверную службу. Вот я уже готова кланяться в ноги своим благодетелям. Отскребая воск, я наткнулась на знакомые сапоги и подняла голову. За столом сидел Монто и сосредоточенно чистил масляную лампу. Я смотрела на него, он на меня, и молчание затягивалось. — Ты можешь сделать мне скребок? — попросила я, чтобы не было так неловко. — Этот нож старый и тупой, но если бы ты приделал его к длинной палке, мне не пришлось бы ползать на коленях… Можешь? — Конечно, я же гном, — хмыкнул Монто, как будто это что-то мне объяснило. Потом он понизил голос: — Ты такая красивая, когда работаешь… От неожиданности я выронила нож, и он издал в тишине трактира ужасающий грохот. Это я сейчас красивая? Встрепанная, взмокшая, с разлохмаченной косой, раскоряченная на коленях со скребком и тряпкой? У гномов странные понятия о прекрасном, или меня что-то ждет, не факт, что доброе. — Любой становится красивым, когда он работает, — Монто смутился, вскочил, чуть не опрокинув стул, и сбежал, а я так и стояла на коленях и думала — это все потому, что Бенко претворил угрозы в жизнь и начал таскать Монто за бороду, чтобы тот задумался о жене? Или я ничего не знаю о гномах? Я действительно ничего не знала о гномах. Уже когда я собиралась ложиться спать, прибежала Мейя, притащила мне отличное гномское платье — «Мне оно давно мало, но я его почти не носила, а потом мы закажем тебе платье у старухи Корри!» — и сообщила новость: приехала невеста его высочества, может быть, на этот раз наконец будет свадьба, и это будет такой праздник!.. Я сдержала стон облегчения и постаралась никак не выдать себя, впрочем, понимая, что семья Бенко пусть и не говорит, но знает, что я — одна из принцесс-фальшивок. Лили жива, она в Астри! Значит, с остальными тоже все в полном порядке? Прикинувшись, что я по-женски заинтересована свадьбой, я попыталась вытрясти из Мейи подробности, но ничего добавить она не могла. До того, как выйти замуж за Сомро, Мейя жила не в столице, а в портовом пригороде — Мевели, название было мне уже знакомо, я неосмотрительно спросила, не оттуда ли можно увидеть Белые Острова, и Мейя тут же устроила мне прогулку через весь город. Ночной Астрем был прекрасен — тихий, шепчущий, полный магии, за нами бежал Странник, потом появился еще один, и я уже без всякой опаски тискала их, а они опрокидывались на спину, довольно жмурились и урчали, как кошки. Над нашими головами висели россыпью яркие звезды, луна плыла в едва заметной дымке облаков, и масляные фонари освещали спокойные, чистые каменистые улочки. Мы пересекли добротный каменный мост, разделявший Астрем и Мевели, и Мейя повела меня не ближе к морю, а на скалы. Я доверяла ей, как местной жительнице, и старалась не думать о том, что вот со скал меня столкнуть проще простого… Мы забрались на скалу, Мейя велела закрыть глаза, и я притворилась, что подчинилась, но посматривала, что творится вокруг. Стало жутко, я крепилась и готовилась дорого продать свою жизнь. Из-за недоверия я лишилась сюрприза, и винить в этом я могла только себя. Свечение, словно из-за моря всходила вторая луна, я заметила из-под прикрытых век, но когда Мейя сказала открыть глаза, мое восхищение все равно выглядело неподдельным. — Там Белые Острова, там живут альбы, — захлебываясь словами, тараторила Мейя. — Если мы останемся до утра, ты увидишь, как магия достигает берегов Астри, накрывает город туманом, и сюда приходят и Странники, и совы-альбы, и лисферы, и корны… — Это светится магия? — пораженно переспросила я, и Мейя кивнула. Вид у нее был торжествующий. Да, мне очень хотелось увидеть все своими глазами, но время перевалило за полночь, через несколько часов мне нужно было вставать, и из всех волшебных существ пришлось удовлетвориться лишь нетерпеливой лисферой, которая обшипела нас и юркнула на наше место. Наутро я, конечно же, проспала. Вскочила, когда в дверь стучали, схватила платье, которое принесла накануне Мейя, и, прикрывшись им, открыла дверь. — Ты не захворала? — озабоченно наклонила голову Орана. — Тогда вставай и иди работай, Мейя уже ушла за молоком… В этот день я не то что не успела — забыла или сознательно решила не тратить время на подметание улицы и увядшие цветы, и когда в зале появился заспанный гном, одетый в темно-синюю форму, не связала одно с другим. Гном о чем-то разговаривал с Бенко, а вечером, когда трактир закрылся и постояльцы угомонились в номерах, Бенко положил передо мной на стойку два дуката. — Ты придумала, как чисто стирать белье, Орана решила, что мы можем увеличить плату за постой, и я подумал, что нужно поднять тебе жалованье до пяти дукатов в неделю, — грустно сказал он. — Но городская управа оштрафовала нас за грязную улицу и высохшие цветы, поэтому три дуката мне пришлось вычесть. Как я себя ругала — не передать. Мне было невероятно стыдно, но Бенко ограничился коротким разговором и отпустил меня — в термы и спать. Понимая, что гномы не оценят моего пренебрежения чистотой, я наплевала на термы и спустилась во дворик. Ветерок трепал постиранное белье, журчал ручеек, на аккуратно сложенных в углу дровах доедала кролика лисфера. В двух крохотных садиках распускались ночные цветы, склоняли тяжелые головки на изящную кованую оградку, и мраморные миниатюрные скульптуры гномов, казалось, сияли под светом луны. Я сидела и думала, а гномы смотрели на меня сочувственно и ничего не могли подсказать. Выматывал ли меня однообразный труд? Нет. Я выполняла самую черную работу, но получала за нее хорошую еду, уютную, пусть и небольшую, спаленку и доброе отношение. Я была готова что-то менять, но не сейчас. Я ничего не знала о гномах, и то, что один раз пропущенная уборка территории привела к такому печальному итогу, заставляло признать: начинать новую жизнь мне рано. Уходить, жить самостоятельно — рано. Мне было жалко не трех дукатов — все равно мне не на что было их тратить, а совестно, что я подвела Бенко, пусть не нарочно. Раздались шаги, я повернула голову. В полуметре от меня стоял Монто, и в руке у него было древко, на конце которого сверкал в свете луны металлический скребок. Я просила у него просто приделать старый нож к какой-нибудь палке, но не ожидала, что это будет настоящее произведение искусства. Разинув рот, я вскочила, выхватила скребок и принялась его рассматривать. Древко было украшено металлическим узором там, где я должна была его держать, и я представить не могла, сколько времени понадобилось Монто, чтобы выковать такую красоту. — Осторожно, нож острый, — предупредил он. — Тебе нравится? — Нравится? — я едва не подавилась собственным восторгом. — Он восхитителен! Ты это сделал сам?