– А мы слышали уже, – в один голос произнесли отец и дочь. – От кого вы слышали? – Дмитрий Ильич Павлов рассказывал, начетчик филипповцев. Куликов сморщил лоб, как бы припоминая что-то. – Нет, не имею понятия о таком начетчике. Так, изволите ли видеть, запечатали мой «кабачок». Буфетчик оказался сбытчиком краденых вещей… А я-то тут при чем?! – Разумеется. Вам жаловаться следует. – И буду жаловаться, непременно! Это все пристав здешний что-то недоволен мною. Убытки искать буду! – Вам бы развязаться с заведением! Берите лучше в управление наш завод, дела по горло будет. – Я уж думал об этом… Ищу покупателя. Закрыть не хочется, мне отделка тридцать тысяч обошлась с правами. – Зачем же закрывать, найдутся охотники. – Агафья Тимофеевна, а в самом деле, когда же наша свадьба? – обратился Куликов к девушке, которая сидела в стороне, не принимая участия в разговоре. Вопрос Куликова заставил ее очнуться от забытья. – Свадьба? Свадьба… Я еще не думала… – Как не думали? О свадьбе не думали? – О свадьбе-то я думала, только о дне не думала… – Да, давайте, Ганюшка, скорее играть свадьбу. Вы позволите мне называть вас Ганюшкой? – По-жа-луй-ста… – Ну, вот! Так, Ганюшка, отложите вы свои затеи, давайте на будущей неделе под венец станем. А насчет приданого, если что не готово, можно и после кончить! Как вы, папенька, скажете? Правда, Ганюшка?.. – Моя хата с краю, я на все согласен, дело ваше, – добродушно произнес старик. – Я… я… право… не знаю… так… скоро… – девушка с трудом произнесла слова, ее трясло, как в лихорадке. – Вашу руку, Ганюшка, пройдемся на завод. Ганя покорно встала, взяла Куликова под руку, и они вышли. Куликов чувствовал, как рука девушки дрожала. – Послушайте, Агафья Тимофеевна, – начал Куликов, когда они шли по лестнице, – что это значит? – Что такое? – Вы как будто намереваетесь изменить вашему слову? – Из чего вы это видите? Нет, я ничего… я… – Почему вы находите, что на будущей неделе слишком скоро венчаться? Для чего вы тянете? – Я вовсе не тяну. Вы забываете, что вы сами больше недели скрывались и не сочли нужным даже уведомить нас. Миша справлялся два раза, и оба раза вас не было дома. – Не стану с вами спорить. Пусть будет так, но во всяком случае это объясняется серьезными делами, о которых вы не можете, как девушка, судить. За мной нет задержки, и я могу завтра вести вас в церковь. Задержка за вами. – Иван Степанович, я хотела бы венчаться после Рождества, то есть в январе. – По какой причине? – Просто так. Я хочу лучше освоиться со своей ролью будущей вашей жены, ближе к вам присмотреться. – Простите, Агафья Тимофеевна, я не жду, чтобы, приглядываясь ко мне, вы сделались нежнее. Эта проволочка бесполезна, и я решительно не согласен на нее. – Просить вас я не решаюсь, требовать не могу. – Вы могли бы требовать, если бы предоставили какие-либо веские основания. В самом деле, если вы затягиваете в расчете на случайное расстройство свадьбы, то чего ради я буду на это соглашаться. Скажите по совести, ведь вы на это именно рассчитываете? – Да, – прошептала девушка. – Благодарю за откровенность!.. И так, значит, вы согласны венчаться на будущей неделе? – Сог-лас-на… – День? Ганя усмехнулась. Эта улыбка походила на смех во время истерики. – Разумеется, воскресенье. – Потому что это последний день недели, крайний. – Да… – Я хочу быть великодушным, я чувствую прилив нежности и желаю доставить вам удовольствие. Извольте. Я согласен. – Благодарю вас! А теперь позвольте мне оставить вас. Ганя выпустила его руку и пошла домой. 22 Расправа Утро было хмурое, туманное, пасмурное. Сентябрь вступил в свои права, и на Горячем поле осень отражалась еще непригляднее. Вчерашняя ночь – тихая и теплая – была как бы последней лебединой песней бабьего лета. Допрос Федьки-домушника окончился. Когда спички были найдены в его кармане, он сознался, что по приказанию Сеньки зажег хворост, наваленный на избушку Тумбы. – Отчего же вы не бежали тотчас после поджога? – спросил один из толпы. – Боялись, что огонь плохо примется и придется подпалить с другой стороны? – Я не смел бежать. Сенька лежал все время связанный и не испустил ни одного звука. Дошла очередь и до него. Тумба подошел к нему и ткнул носком сапога в нос. – Ты, собака, слышал, что говорит твой приятель? Расскажи нам, правда ли все это? Сенька искривил рот от боли и стиснул зубы. – Ты что же? Говорить не хочешь?! Ой, смотри, заставим! Настенька, достань-ка мой ремень! – Будешь отвечать? Молчание. – Дай ремень!.. В воздухе раздался свист. Сенька перевернулся на траве. Еще такой же удар. Он застонал и заскрежетал зубами. Опять ремень рассек воздух. – Разбойники, – простонал Сенька. – Ой ли? Добряк! Опять удар, на этот раз еще сильнее прежних, и Сенька, как мячик, подпрыгнул на воздухе. – Говори, – произнес повелительно Тумба. – Нечего говорить, – ответил глухо Сенька. – Говори, что ты хотел со мной и моей семьей сделать? – Спалить.