Куликов чувствовал себя неловко в этом обществе и, как на избавителей, все посматривал на стражей. Наконец раздалось желанное: – Иван Куликов! Он поспешил откликнуться и мелкой рысцой пустился к коридору. – Вторая дверь налево, – сказал сторож. Куликов тихонько приоткрыл дверь и на цыпочках вошел. В камере не было никого, кроме следователя, пожилого, тучного господина с побритым подбородком и седыми баками. Куликов, войдя, остановился у дверей и ждал приглашения. Следователь дописывал бумагу и не заметил вошедшего. Густые брови закрывали совсем его глаза. Только скрип пера слышался в камере. Он кончил и вскинул брови на дверь. – Вы Куликов? – Так точно, – ответил Иван Степанович, низко кланяясь. – Временный купец второй гильдии? – Совершенно верно-с. – Откуда родом? Куликов замялся, кашлянул и не твердо ответил: – Из Орла, местный мещанин, ваше превосходительство… – Потрудитесь рассказать все, что вам известно по делу об убийстве Коркиной своего первого мужа… – Как вы изволите говорить? Следователь повторил вопрос и предложил свидетелю подойти ближе к столу. – Извините, но я ровно ничего не знаю по такому делу. – Ничего! Как ничего? И опять он вскинул свои щетинистые брови, уставившись на свидетеля. Куликову было жутко от этого взгляда. Он не умел конфузиться, но перед этим проницательным взглядом чувствовал себя очень неловко и неприятно. – Мне решительно ничего неизвестно, – повторил Куликов. – Вы с Коркиной знакомы? – Очень мало. Один раз только видел. – Вы писали ей записку? – Ей? Никогда. Я писал ее мужу, с которым хорошо знаком; давал ему деньги под векселя. Тут был срок векселю, он просил подождать, и я написал: «Жду только до завтра». – Вы не намекали Елене Коркиной на убийство ее первого мужа? – А разве она во второй раз замужем! – Позвольте, господин Куликов, я вызвал вас не для того, чтобы играть в жмурки! Если вы хорошо знакомы с Коркиным, давали деньги под векселя, вы не могли не знать, что он женат на вдове, тем более, что Коркина имела свой дом там же за заставой, где и вы торгуете! Я советовал бы вам отвечать серьезно. – Простите, ваше превосходительство, мне и в голову не приходило отвечать не серьезно! Но смею уверить вас, что я вовсе не интересовался женой Коркина, никогда о ней с мужем не говорил и, так как торгую за заставой всего несколько месяцев, то не мог знать, имела ли Коркина какой-нибудь дом. – Вы в Саратове бывали? – Никогда в жизни. – Значит, и Серикова не знали? – Не имею понятия. – Странно. Почему же Коркина показала, что вы прямо дали ей понять, что все знаете, и назвали все фамилии. – Относительно чего-с? – Убийства ее мужа. – Я могу высказать одно только предположение: Коркина сегодня отправили в дом умалишенных. Не следует ли отправить туда же и его жену? Следователь уставил глаза на Куликова. – Коркин, вы говорите, сошел с ума. – Так точно. Когда в первый и последний раз я видел его жену, мне казалось, что ей давно там место. Повторяю, ваше превосходительство, что я не имею ни малейшего понятия о деле, по которому вызван. – Коркина сейчас была у меня тут, и я ее допрашивал. Она категорически и очень правдоподобно рассказала о вашей беседе в гостиной. – Но повторяю, ваше превосходительство, что я один-единственный раз видел госпожу Коркину! – Так что же из этого? – Как же я мог с первого раза прямо бухнуть свои намеки! Разве это возможно? Человека пригласили в гости, он только что представился хозяйке и сейчас же за горло?! Простите, но это неправдоподобно для человека, не состоящего кандидатом на Удельную или одиннадцатую версту! Следователь задумался. – Вот что! Я сделаю вам с Коркиной очную ставку. Согласны? – С полным удовольствием, если это нужно для дела. Следователь позвонил. – Верните арестантку Коркину, – приказал он рассыльному. – Слушаюсь… – Садитесь… Я запишу пока ваши показания. Куликов опустился на кончик стула. По лицу его пробежала язвительная улыбка и сейчас же исчезла. Два солдата ввели Елену Никитишну. 26 Надежды исчезают – Девять дней! Только девять дней – и я пойду с ним под венец, – шептала Ганя, быстро шагая к Николаю Гавриловичу. – Появился? – встретил девушку Степанов. – Верно еще что-нибудь придумал!.. Вы на себя не похожи, успокойтесь! Сядьте. – В воскресенье моя свадьба, – проговорила Ганя глухо и беспомощно опустила руки. – В воскресенье?! Зачем вы согласились?! – Ах, Николай Гаврилович, я не могла не согласиться?! Вы забываете, что я связана словом, клятвой, и я вся в его руках! – Из Орла до сих пор нет ответа! Что ж?! Я поеду сам туда! До Москвы сутки, а там другие… К воскресенью я вернусь… – Благодарю вас, добрый Николай Гаврилович, но я думаю, не стоит! Ничего вы там не узнаете! Видно, судьба моя! Против воли Божией ничего не поделаешь! – А мне почему-то сдается, что я там найду разоблачения и спасу вас! Поеду! Надо только будет отпроситься у вашего папеньки… Скажу – сестра при смерти, письмо получил, необходимо съездить… – Не верится мне, Николай Гаврилович, а впрочем, вы лучше знаете! Благодарности моей вам не надо, но вы сами понимаете, как я признательна вам. – Господи! И послал же Господь слепоту на Тимофея Тимофеевича! Губит дочь родную и не видит. – Вы знаете Павлова, Дмитрия Ильича, начетчика филипповцев? – Знаю, а что? – Был он у нас, обедал; тоже увидел мое горе… Обещал помочь… Вот, если бы вы повидались с ним! – Что вы? Неужели с первого раза увидел? – Да. А отец вот не видит. Любит меня, бережет и… и в пропасть толкает! Куликов мне делается с каждым разом все ужаснее и страшнее. Я дрожу, когда встречаю его. Я поеду сейчас к Павлову. Хотите вместе ехать? Он редкой доброты и порядочности человек.