Начали вставать из-за стола. Тимофей Тимофеевич с трудом поднялся и схватился за грудь. – Так позвольте откланяться, – произнес Куликов. – Я к нотариусу поеду. Будьте здоровы! И он вышел. Старик побледнел. С каждой минутой ему делалось хуже. Ганя и Степанов тревожно смотрели на его лицо, выражавшее страдание. – Тимофей Тимофеевич, не послать ли за доктором. – Нет, ничего, это пройдет. Приступы сделались сильнее. – Я прилягу, – произнес Петухов и прошел в спальню. Степанов переглянулся с Ганей. – Куликов ушел? – Нет, вот он гуляет по двору. – Он говорил, что к нотариусу пойдет. – Смотрите, на завод пошел. Рабочих зовет. Что это? Ко мне в контору идет. Степанов побежал на двор. Испуганная Ганя, предчувствуя что-то недоброе, пошла в спальню к отцу. 26 Карты открыты! Старик Петухов весь посинел, у него сделались приступы рвоты и такие боли в желудке, что он кричал. Перепуганная Ганя послала скорее человека за доктором, но человек вернулся. – Иван Степанович не приказали идти. – Муж?! Он разве здесь?! – Они в конторе. – Доктора, доктора, умираю! – кричал Тимофей Тимофеевич. Ганя ломала руки в отчаянии. Оставив около отца человека, она побежала в контору. Не успела она открыть двери, как отшатнулась в ужасе. Прежний Куликов, с налитыми кровью глазами, всклокоченными волосами, стиснутыми кулаками, стоял лицом к лицу со Степановым, который не походил на себя. – А!.. Вот твоя любовница пожаловала!! Ну, теперь вы у меня иначе заговорите. Вон сию минуту с завода! – закричал он на Степанова. – Убирайся сам вон! Я приглашен хозяином и не хочу знать тебя! – Что?! Не хочешь?! Ну, так узнаешь! Я здесь хозяин! Эй, люди, рабочие! Взять его!! – Отец умирает! – закричала Ганя, бросаясь к Степанову. – Умирает?! Боже, бегите скорее за докторами… – Ни с места! Не ваше дело здесь распоряжаться. Я сам знаю, что нужно делать! Около конторы собралась толпа рабочих, которые с удивлением смотрели на происходящее и не трогались с места. – Свяжите этого нахала и отправьте в часть! – закричал Куликов, указывая на Степанова. Никто не тронулся с места. – Чего же вы стоите, олухи, я вам приказываю, я хозяин здесь! Куликов заметил в толпе своего рабочего-шпиона и крикнул: – Давайте веревку! Рабочий выступил вперед. – Что ж, братцы, хозяин велит, надо слушать, мы не в ответе. К нему присоединилось несколько человек. Степанов метался в конторе, отбиваясь от нападавших, но сила взяла верх. Его повалили и связали руки. – Разбойники, что вы делаете, опомнитесь, – кричал Степанов, – ваш хозяин умирает, я должен к нему идти. – К любовнице своей? Я тебе покажу, голубчик, как к чужим женам подделываться! Холоп несчастный! – Подлец, – произнес Степанов, – клеветник, думаешь ли ты, что говоришь! Уж не подсыпал ли ты чего старику!! – Это мы после узнаем, кто подсыпал! А теперь я тебя в кладовую отправлю и запру! Эй, ребята, ведите его в амбар! Слышите?! Я приказываю. – Караул, помогите, спасите! – вопил Степанов, когда несколько человек взяли его за плечи и силой поволокли в глубину фабрики. – Дело хозяйское, Николай Гаврилович, мы ничего супротив не можем поделать, – сочувственно говорили рабочие. – Дураки, какой он хозяин! Петухов – хозяин, и я его управляющий! – Не могем знать. Зять ведь они и супруга их молчит, дочь, значит, хозяйская. Ганя стояла, как помешанная, ничего не понимая и не соображая. Волосы прядями рассыпались на голове, глаза бессмысленно уставились в пространство, смертельная бледность покрыла все лицо, она дрожала. Куликов бросал на нее уничтожающие взоры, два раза поднес мощный кулак к самому лицу ее, но она не видела ни его, ни кулака. Ее мысли остались у постели умирающего отца, которому она не может помочь, а дорога каждая минута. Не видела она, как на ее глазах вязали Николая Гавриловича, тащили в амбар, не слышала крика его «бегите за доктором, он отравлен». Между тем Степанова стащили в кладовую, наполненную кожами, втолкнули в двери, и тяжелый замок щелкнул. Куликов опустил ключ в карман и приказал: – По местам! Продолжайте работу, вот вам на чай. – И он бросил несколько бумажек. – Где жена, – спросил он своего шпиона. – В конторе-с. – Я тебе поручаю временно управлять заводом, после шабаша приди ко мне. Он поспешно вернулся в контору, где Гани уже не было. В окно он увидел белевшее на проспекте ее платье. – Ракалия, она убежала! И быстрее молнии он бросился вдогонку. Ганя мчалась по направлению к заставе, где жил полицейский врач. Куликов, забыв все, сбивая с ног прохожих, бежал почти по пятам, но только у самых дверей настиг жену. – Ты куда? Назад! – Доктора, доктора, – кричала она, – отец, отец умирает! – Доктор уже там! Дура! Слышишь, доктор у папеньки, он тебя требует, бежим скорее! – Там? У него?! Бежим, бежим… И они помчались назад. Из всех окон смотрели на них и провожали удивленными взорами. Вдруг Ганя остановилась. Судороги исказили ее лицо. – Ты лжешь, доктора нет! И она хотела повернуться. Куликов стиснул ее руку и прошипел на ухо: – Ты скандала хочешь! Тебе мало сраму! Ты позоришь меня! Я тебе говорю – там доктор! – Лжешь! Обманываешь! Пусти! Пусти, я кричать буду! Ай, православные! Помогите!! Но Куликов тащил ее к заводу, почти волоча по мосткам. Переполох сделался еще больше. Жители выходили из домов и смотрели на сцену. – Рехнулась баба, топиться вздумала, – бросал Куликов объяснения в толпу. – Бедненькая! Не в добрый час Петухов повенчал ее, всю зиму сохла сердечная, а теперь рехнулась! Ганя не чувствовала боли от железных тисков мужа, который, как клещами, впился в ее руку. Не замечала она и сострадательных лиц стоявших по дороге. Почти не переставая, она кричала: