49 Смерть Коркина Прямо с вокзала Елена Никитишна поехала в больницу. Ни багажа, ни вещей у нее не было. Останавливаться ей было нечего, хотя она могла поехать в свой дом за заставу и просить полицию о снятии печатей. – Зачем, – подумала она, – что мне там делать? Разве я отойду от постели больного?! Ехать ей пришлось через весь город. Коркина покинула Петербург около года тому назад, но он казался ей совсем неузнаваемым, точно она не была в нем лет двадцать. Наконец вот и больница. Сумрачный страж у ворот объявил: – Еще рано. Прием с двенадцати. – Мне нужно видеть директора. – Дилехтура?.. Направо, второй подъезд. Елена Никитишна со страхом и трепетом переступила порог приемной. – А вдруг я приехала поздно? Может быть, его похоронили?! Директор не выходил, и Елена Никитишна с каждой минутой волновалась все больше. Она готова уже была бежать в палату больного, прорваться через все преграды и узнать роковую истину. Дверь отворилась. Вошел молодой еще, маленький, черненький господин. – Что вам угодно? – Я Коркина… Скажите, ради бога, что мой муж? Могу ли я взять его к себе домой? – Вы Коркина? Извините: я видел жену Коркина, и вы слишком смело позволяете себе самозванствовать! – Что вы говорите? Могу вас уверить, что я Елена Коркина, жена больного Ильи Ильича. – Простите, но вы, кажется, желаете меня дурачить? Повторяю – я видел в прошлом году Коркину; она молодая еще женщина, красивой внешности. Елена Никитишна опустила руки и печально понурилась. – Увы! Значит, я так сильно изменилась! Она машинально повернулась к большому простеночному зеркалу и… в ужасе отскочила. Она увидела в зеркале отражение седой, морщинистой, сгорбленной старухи. – Как?! Так это я?! Я… Несколько минут она не могла прийти в себя. Ей не приходилось видеть себя в зеркале с самого того рокового вечера, когда она в первый раз увидела Макарку – Куликова. Раньше она любила рассматривать свою фигуру в зеркале, устраивала челку, подвивала на затылке кудри, вглядывалась в свои задумчивые глаза, заботливо рассматривала начинавшие складываться морщинки около глаз. Она отлично знала свои черты лица и каждое пятнышко, но в этот год забыла о существовании зеркал. И вдруг такая ужасная, невероятная, безвозвратная перемена! Такое превращение! «Не одна ли это из наших больных?» – подумал директор и надавил пуговку электрического звонка. – Сударыня, – обратился он к ней, – еще раз прошу вас объяснить мне цель вашего посещения. – Я понимаю, господин директор, что вы меня не узнаете! Я сама сейчас себя не узнала и никогда никому не поверила бы, что это я! Но, тем не менее, я все-таки Коркина и могу предложить вам сделать хоть сейчас запрос по телеграфу в Саратов. Я прямо оттуда. Меня судили за мужеубийство и оправдали. – Но ваш муж еще жив, какое же убийство? – Первого мужа, Смулева. – Простите, но я не могу ничего для вас сделать. Вы укажите мне кого-нибудь, кто знал бы вас лично, или представьте документы. – Все мои документы у господина Галицкого в Нижнем Новгороде, он же может меня и удостоверить. – Галицкого я хорошо знаю и переписывался с ним о Коркине. Если хотите, я спрошу его. – Пожалуйста, но пока позвольте мне хоть взглянуть на мужа. Директор написал телеграмму и отдал стоявшему в дверях служителю. – Пошлите немедленно. – Господин директор, в каком положении мой муж? – В очень плачевном. Мы со дня на день ждем его кончины. – Ради бога, ведите меня скорее к нему! – Он больше недели уже без сознания. Хорошо, пойдемте, но я, до получения ответа от Галицкого, не могу разрешить вам ни домой взять его, ни перевезти в другую больницу. – Хорошо, дайте хоть взглянуть! Они прошли коридорами на мужскую половину – в отделение слабых. Елена Никитишна с чувством страха и брезгливости смотрела на несчастных безумцев, десятками бродивших по залам и коридорам больницы; их длинные халаты, бессмысленные движения, лихорадочные глаза и жалкий, пришибленный вид производили самое удручающее впечатление. Но вот они дошли до крайней палаты, в которой помещалось восемь кроватей. Еще издали послышался оттуда стон. – Вот Коркин, – произнес директор, показывая на лежавший на третьей постели высохший полутруп. – Это мой Илья, толстый, живой, веселый? – вскричала Елена Никитишна. Теперь она переменилась ролями с директором; последний не узнал ее и спорил, а она не узнала мужа и готова была драться. – Вы ошибаетесь, господин директор, вы перепутали! Покажите мне моего мужа! Эти пререкания походили со стороны на спор умалишенных, и нельзя было разобрать, кто же из них, в самом деле, здоровый и кто безумный. – Нет, нет, ни одной черты лица Ильи! Не он, не он, – твердила Коркина. – Это ошибка, покажите мне его. – Перестаньте, сударыня, вы по себе должны видеть, как болезнь меняет человека. Этот больной много выстрадал. Елена Никитишна упала к ногам больного и зарыдала. – Илья, Илья, что сделал с нами этот проклятый Макарка-душегуб! – вскрикнула Коркина. При последнем слове больной вздрогнул и открыл глаза. – Илья, мой ненаглядный, бедный Илья, – застонала Елена Никитишна, рыдая. – Где Макарка? – прошептал больной, приподнимая голову. – Смотрите, он очнулся, приходит в сознание, – произнес директор. – Илья, Илья, ты не узнаешь меня? – Где Макарка? – повторил больной. – Я иду к нему. – И он сделал движение, чтобы встать. – Успокойтесь. Тут только ваша жена. – Жена? Елена?! – Я, я… – бросилась к нему Елена Никитишна… – Милый!.. – Нет, это белая корова мычит! М-м-му!!. – Осторожней, отойдите от него, – произнес директор. – Дайте Макарку мне, – произнес больной громче. – С ним повторяется припадок, отойдите! – Дайте его, – закричал больной и сел на постели. – Где он? – Тише, тише… Больной вскочил и побежал по комнате. Двое служителей стали его ловить. – Надо надеть рубашку, – произнес директор. – Ради бога, не надо, – взмолилась Елена Никитишна. – Не справиться с ним. Укладывайте его скорее!