* * * Пролог Терпеть не могу Феррн по ночам. Впрочем, эта ненависть – недавнее чувство, ему не больше семи лет. И появилось оно ровно с той поры, как вцепившийся в трон местный владыка – Чампиурз Фернимарский решил сэкономить государственные средства и напрочь отказался от обычного газового освещения улиц. Прежний ровный желтый свет заменили сиянием искусственного светила. Его с наступлением сумерек выводили на небосклон десяток специально обученных чародеев. По слухам, поддержание в рабочем состоянии искусственного светила отнимает у магиков прорву энергии, истощая организм до предела. Не проходит и года, чтобы Служба солнца не притащила в Башню дня новую десятку сопротивляющихся добровольцев взамен свихнувшихся и скончавшихся предшественников. Недаром работники рта и рук вознамерились дать деру сразу же, как прознали о гениальных планах монарха. Однако Чампиурз оказался не пальцем делан и вовремя пресек готовящийся акт саботажа. Короче, беглецов определили в крохотные кельи в тюремном замке. С тех времен тот получил название настолько точное, что не нуждалось в дальнейших пояснениях. Короче, народ назвал замок чародейской тюрьмой и тут же забыл о судьбе несчастных магиков, терпеливо ожидающих возможности послужить фернимарской короне. Правда, местный университет с той поры лишился как преподавателей, так и учеников, но Чампиурза это нисколько не волновало. Монарх пребывал в убеждении, что на его век чародеев хватит. Впрочем, мне, как и прочим простым людям, было глубоко положить на судьбу узников чародейской тюрьмы, и неприязнь к ночной столице имела другие истоки. Во-первых, идиотский зеленый свет ублюдочного светила, повисшего над городом, вызывал раздражение, граничащее с безумием. Сам раздувшийся шар напоминал жабу, которую накачали воздухом через вставленную в зад соломину, и тоже раздражал. Во-вторых, проклятущий колдовской свет умудрялся проникать через самые плотные занавески, а я, как и все нормальные люди, люблю спать в темноте. Приходилось ворочаться ночь напролет, напоминая самому себе утопленника, что лежит на дне моря, подобно таким же зеленым трупам. Третья причина касается исключительно моей работы, а она требует наступления мрака, и чем быстрее, тем лучше. Именно по этим трем причинам я пребывал в отвратительнейшем настроении. Таком, когда хочется непременно расколотить морду первому встречному или просто надраться вусмерть. В силу того, что привлекать внимание стражи я не желал, то склонялся ко второму варианту. Да и деньги на его осуществление как раз имелись. Большую часть я оставил на постоялом дворе, где у меня имелась специальная выемка в стене комнаты, сделанная еще лет пять назад. С собой я прихватил полтора десятка фернимарских дублонов – вполне достаточно, чтобы не вылезать из трактира целую неделю. Этого я, впрочем, делать не собирался. Пустынные улицы столицы, залитые отвратительным зеленым сиянием небесной жабы, вызывали желание немедленно зажмуриться и передвигаться вслепую. Я бы так и сделал, благо знал маршрут, как свои пять пальцев, если бы не опасение споткнуться о кучу мусора и расшибить лоб. Этого дерьма тут хватало. Еще один результат экономной политики Чампиурза. С тех пор как большинство глав цеха чистильщиков сели на колья, их подопечные просто разбежались. Соответственно клозеты, улицы и общественные водоемы остались неприкаянными и нечищеными. Официальной причиной противостояния объявили банальный заговор против монарха. Однако же все знали, что Чампиурз просто наложил загребущую лапу на исполинскую казну цеха. Ну а глотки протестующим заткнул самым эффективным способом. Стены домов, окрашенные в цвета свежей и подсохшей болотной тины, нависали над узкой улочкой, а закрытые веки окон с опущенными ставнями слепо таращились друг на друга. Изредка на крохотном балкончике появлялась призрачная фигура в длинной рубашке и торопливо сливала содержимое ночного горшка. Завидев меня, эти призраки торопливо прятались в домах. Чахлые деревца, прижимающиеся к стенам, лениво шелестели желтой листвой, и этот мертвенный цвет не могли бы оживить даже лучи настоящего светила. Что уж говорить об этом, зеленом. Редкие коты, еще не съеденные обитателями трущоб и расплодившимися крысами, осторожно следили за мной из-за скрюченных стволов. В любой момент они были готовы прыгнуть в сторону, чтобы спрятаться в черных крысиных дырах. Какая ирония! Зрелище проклятущего городишки, задавленного миазмами нечистот и налоговыми сборщиками, не вызвало у меня ни единого доброго чувства. Скорее бы уже завалиться в трактир, влить в себя необходимую дозу и забыть обо всем. А главное, о себе. Черт, да где этот гадский гадюшник? Вроде бы должен быть за этим поворотом… Или за следующим? Вот же погань, давно я тут не был. Из-за угла дома вынырнул рослый парень в рубашке, разорванной до пояса, и уставился на меня блеклыми от выпитого глазами. Икнул и медленно сполз на мостовую. Даже на таком расстоянии я ощущал вонь перегара, сшибающую с ног. Какое-то дешевое пойло, которым счастливчик нализался до ушей. Отлично, знак верный – место назначения где-то рядом. Точно подтверждая мои мысли, незнакомец издал резкий гыкающий звук и принялся очищать желудок от излишков. Это его проблемы, не мои. Миновав своеобразный указатель, я сразу же увидел приземистое серое здание. Над входом висела поблекшая вывеска, где картинка изображала шабаш чертей, вывалянных в перьях. Впрочем, название поясняло, что я видел на самом деле: «Королевский бал». Кстати, более идиотского названия для подобной забегаловки я больше нигде не встречал. И если бы у меня имелся выбор, то я пошел бы набираться в другое место. Однако выбирать не приходилось. На ступенях, ведущих к входу, распростерся тщедушный человечек в кожаной куртке и кожаных же штанах. На виске человека чернел свежий синяк, а судя по разорванному уху, нападавшие успели взять все, что хотели. На это же намекали незагоревшие места на посиневших пальцах и босые ноги, торчащие из штанов. Кажется, тощий тип не дышал. Значит, ему не повезло. Я толкнул дверь трактира и ввалился в помещение, наполненное смрадным тяжелым дымом. Гомон множества возбужденных голосов тут же ударил по ушам, наполняя голову звонким протяжным гулом. Большие столы в центре, как обычно, оказались заняты шумными компаниями, причем все вели себя так, словно вокруг не было никого другого. Многие из веселящихся успели устать и теперь тихо-мирно лежали на полу. Остальные определенно торопились к ним присоединиться. Меньше всего я хотел общества шумных весельчаков. Остаться наедине с собой – вот и все. Других товарищей и собеседников я последнее время не признавал. Во всяком случае, тех, с кем разговариваешь ради удовольствия, а не по очередному мерзопакостному поводу. Столик на одного – вот что мне было необходимо. Порыскав глазами, я сумел отыскать нужное возле дальней стены, покрытой разводами разноцветной плесени, в самом углу. Здесь же находилось крохотное окно, куда неторопливо уползали клубы вонючего дыма. В общем, меня это местечко вполне устраивало. Я проскользнул между двух столов, стоящих почти вплотную, едва не поскользнулся в луже разлитого вина, сдвинул ногу огромного мужика, лежащего на полу, и подошел к стойке. Над деревянной тумбой возвышался холм трактирщика, которого все звали Пузырем. Я кивнул ему, и лоснящаяся жиром физиономия тут же расплылась в довольной гримасе, напоминая лопнувший арбуз. Толстые губы плямкнули приветствие. Проделав недолгое путешествие, я расположился на крепком дубовом табурете и вытянул под столом гудящие ноги. Тотчас рядом возник тощий мальчуган в длинном сером переднике, покрытом узором разноцветных пятен. Нечто подобное я видел на выставке художников-природников, куда меня как-то раз занесло по делу. Унылый мальчуган, тяжело хекнув, взгромоздил на стол деревянную доску, и я узрел на ней отблески рая. Итак, глиняная бутыль, от которой шел знакомый аромат хреновухи, деревянная миска с коричневой массой, распространяющей запах чеснока, и кусок окорока в печеном картофеле. Дополнял картину надколотый стакан, почти чистый, надо сказать. Рай для гурманов, как я и говорил. Часть напитка тут же переместилась в стакан, а оттуда в мой рот. Глотку обожгло, точно я хлебнул дубильной кислоты, а чуть позже в желудок словно упал тяжелый булыжник. Камень заворочался, пустил длинные раскаленные иглы. Хорошо! Наконец-то мои мечтания исполнились. Две недели под проливным дождем, кутаясь в промокший плащ, лежа в холодной грязи рядом с выгребной ямой, я мечтал об этом моменте. Ну ладно, еще разок – и можно приступать к чесночной похлебке. Повара у Пузыря готовят вполне прилично. Ну, по крайней мере можно не опасаться, что тебе придется выскакивать наружу и нестись к ближайшему переулку, а там путаться в ремнях, пытаясь стянуть штаны. Бывало всякое. Я опрокинул второй стакан и, ощущая, как легкий туман заволакивает глаза, погрузил ложку в миску с похлебкой. – Т-ты – грязное х-хамло! А х-хаму не приличествует сидеть на заднице рядом с б-благородными бл… людьми. Я влил в рот ложку похлебки и лишь после этого медленно, очень медленно, стараясь делать это как можно спокойнее, поднял взгляд. Передо мной стоял совсем зеленый юнец, на верхней губе которого только начали пробиваться жидкие усики. Волосы паренька спутались, бледное лицо покрывали багровые пятна, а глаза горели пьяным упрямством похотливого кабана. – Т-твое, хам, присутствие ос-скорбительно б-благородному человеку, и ес-сли ты нем-медленно не пок-кинешь это место, я теб-бя выш-швырну! Прежде молодой урод, очевидно, сидел за соседним столиком, где сейчас пьяно хихикали две потасканные девицы, по виду – шлюхи. И этот придурок явно выделывался перед ними. Стало понятно, почему это место оставалось незанятым. Я осмотрел «храбреца». Ну, молод, это я уже понял. Если судить по одежде, пусть измятой и нечистой, все равно видно, что паренек далеко не беден. На поясе болтается меч в богатых кожаных ножнах, что простолюдинам категорически запрещено. На плаще, повисшем через правое плечо, какой-то герб. Стало быть, отпрыск местного графа или барона. ПЕРВЫЙ сын. Золотая молодежь, мать бы ее. Пусть бы рисовался, но не за мой же счет! Мне показалось или действительно бражники за ближайшими столами поутихли, с интересом глядя в нашу сторону? Еще бы, такое развлечение: благородный дворянин начистит рожу немытой скотине. Знаю, что при своем невысоком росте я выгляжу отличной мишенью для дурацких острот и попыток почесать кулаки. Посему многие пьяные уроды частенько лезут ко мне в поиске развлечений. – Ты что, х-хамло, не слышишь, к-как к тебе об-бращаются? В тягучем, словно патока, воздухе я протянул руку и налил почти полный стакан. Однако выпить мне не дали. Оскалившийся урод взмахнул золоченым стеком, и моя посудина разлетелась вдребезги. Я уставился на блестящие осколки, ощущая, как внутри пробудилась ярость, и начал подниматься. Теперь исчезли последние сомнения в том, что моя скромная персона превратилась в центр внимания посетителей трактира из тех, кто еще был способен что-то видеть и понимать. Черт! За спиной покачивающегося дворянчика возник Пузырь, ставший по крайней мере на полголовы ниже. Трактирщик принялся шептать в ухо рассвирепевшему недоноску. Однако тот плюнул на пол и отпихнул толстяка, едва не сшибив с ног. Инцидент уладить не получилось, и Пузырь с напряженной улыбкой попятился назад. Его огромные руки елозили по пузу, точно делали странный массаж. – Ах ты, уродская морда! – выкрикнул мальчишка и театральным жестом положил ладонь на рукоять меча. – Убирайся отсюда, покуда я не обстриг твои ослиные уши! Девицы громко захохотали, так что их потасканные прелести едва не вывалились наружу. Черт, мне не стоило связываться. Хрен с ним, этим ублюдком, пусть торжествует победу над ничтожным хамом. Сцепив зубы, я достал дублон и швырнул на стол. А я так мечтал просто посидеть в спокойствии, когда ледяные струи дождя хлестали по спине. Не глядя по сторонам, я направился к выходу. За спиной послышался сердитый возглас и какой-то шум. Однако я не стал оглядываться. Ничего, ночь длинная, и я еще успею принять свою дозу в «Длиннорогом олене», пусть до него топать и топать. Щуплого покойника уже не было. То ли воскрес и удрал, то ли просто убрали труп в сторону. Крепко выругавшись, я сделал несколько шагов и вдруг услышал, как за спиной хлопнула дверь трактира. – Хам! Стой, ублюдок! Я т-тебе п-покажу, как игинор… игрор… как не обращать внимания на благородного господина. С-сукин сын, сейчас ты получишь урок х-хороших манер! Я торопливо свернул в ближайший переулок и обнаружил перед собой широкий канал, источающий одуряющий смрад нечистот. Угораздило же выйти к сливу в городскую клоаку! Причем канал не был чищен эдак с месяц-другой. И перепрыгнуть его я определенно не смогу. Вернуться? Поздно. – Хам, ты пытался уйти от з-заслуженного наказания? С-сукин кот, я выпущу к-кишки из твоего гнилого б-брюха! Парня шатнуло, и он ухватился за черную от копоти стену ближайшего здания. Потом выпрямился и с пьяным недоумением уставился на грязную перчатку. Я торопливо размышлял, как поступить. Перспектива купания в жидком дерьме совсем не улыбалась. Попытаться отпихнуть молокососа и прошмыгнуть мимо? Урод вроде бы нетвердо стоит на ногах, и достаточно легкого тычка… Нет, я привык не доверять первому впечатлению. Кроме того, благородных засранцев неплохо обучают фехтованию, так что и в пьяном состоянии они способны на многое. Ловкость, с которой сопляк выдернул свой клинок из ножен, лишь убедила меня в этом. – Но, если ты, х-хамская рожа, вылижешь мне с-сапоги, я п-подумаю над тем, чтобы ос-ставить тебя в ж-живых. После этого гад мерзко ухмыльнулся и добавил еще пару требований, по исполнении которых я мог бы отправляться на все четыре стороны. Насколько я знал, кое-что из перечисленного брезговали делать даже портовые шлюхи. Выхода не оставалось. Будь что будет. Я поднял правую руку и дернул указательным пальцем за кожаное колечко, выглядевшее как украшение манжета куртки. Самострел, спрятанный в рукаве, тихо щелкнул. Я не промахнулся, я просто не мог промахнуться на таком расстоянии, и крохотный дротик пробил глотку молодому нахалу. Нужно будет обязательно достать заряд, чтобы ничто не указывало на меня. Молокосос медленно опустился на колени и выпустил оружие, схватившись за горло. Меч зазвенел на камнях мостовой, и это оказалось единственным звуком, кроме глухого сипа умирающего. Кровь из пробитой шеи хлестала на грязные, когда-то белые манжеты и жабо, изменяя их цвет на более выразительный. Теперь не стоило медлить ни мгновения. Не дожидаясь, пока парень окончательно отдаст концы, я схватил его за длинные волосы и поволок в сторону зловонного канала. Скоро дворянчик все равно сдохнет, так какая разница, где? Сопляк заклекотал, и я бросил его тело в густую жидкость. Последний раз мелькнуло бледное лицо, искаженное в агонии, и тяжелые волны сомкнулись. Следом за владельцем отправился и меч. После этого я вытер пот и высказал все, что думаю о произошедшем. Высказываться пришлось долго и горячо. Изощренно. 1 А как утро настало, А как солнышко встало, Как на ката секире оно заиграло, А как утро настало, А как сердце упало, Как стучать у убийцы оно перестало. Казнь убийцы