– Не затрудняйтесь. Паркер принесет ваш чемоданчик. Будьте так добры, Паркер! Когда дворецкий вышел, я хотел было снова заговорить, но Экройд поднял руку: – Погодите, разве вы не видите, в каком я состоянии? Это я видел. И был встревожен, словно что-то предчувствуя. Помолчав, Экройд сказал: – Проверьте, пожалуйста, закрыто ли окно? Удивляясь, я встал и подошел к окну. Тяжелые бархатные занавеси были спущены, но верхняя рама поднята. Паркер вернулся с чемоданчиком, пока я был у окна. – Готово, – сказал я, выходя из-за занавесок. – Вы задвинули шпингалеты? – Конечно. Но что с вами, Экройд? Дверь уже закрылась за Паркером, не то бы я промолчал. – Я в ужасном состоянии, – ответил он после минутного молчания. – Бросьте эти чертовы таблетки! Я о них заговорил только для Паркера. Слуги так дьявольски любопытны. Сядьте здесь. Но прежде посмотрите, закрыта ли дверь? – Да. Нас никто не может услышать. Успокойтесь же. – Шеппард, никто не знает, что я перенес за последние сутки. Все рушится вокруг меня. Это дело с Ральфом – последняя капля. Но об этом мы пока говорить не будем. О другом… о другом!.. Я не знаю, что делать, а решать надо быстро. – Да что случилось? Экройд молчал. Казалось, ему трудно было начать. Но когда он заговорил, его слова были для меня полной неожиданностью – меньше всего я ждал этого вопроса. – Шеппард, вы лечили Эшли Феррара? – Да. – Вы не подозревали… вам не приходило в голову… что… что его отравили? Я помолчал, но потом решился: Роджер Экройд – не Каролина. – Признаюсь вам, – сказал я, – тогда я ничего не подозревал, но потом… пустая болтовня моей сестры навела меня на эту мысль. С тех пор я не могу от нее избавиться. Но основания для таких подозрений у меня нет. – Его отравили, – сказал Экройд глухо. – Кто? – резко спросил я. – Его жена. – Откуда вы это знаете? – Она сама призналась мне. – Когда? – Вчера! Боже мой, вчера! Как будто десять лет прошло! Вы понимаете, Шеппард, все это должно остаться между нами. Мне нужен ваш совет, я не знаю, что мне делать. – Вы можете рассказать мне все? – спросил я. – Как, когда миссис Феррар покаялась вам? Я ничего не могу понять. – Дело обстояло так. Три месяца тому назад я просил миссис Феррар стать моей женой. Она отказала мне. Потом я снова сделал ей предложение, и она согласилась, но запретила мне объявлять об этом до конца ее траура. Вчера я зашел к ней: срок траура уже истек, и ничто не мешало нам объявить о нашей помолвке. Я и раньше замечал, что последние дни она была какая-то странная. А тут вдруг без малейшего повода в ней словно надломилось что-то, и она… она рассказала мне все. Как она ненавидела это животное – своего мужа, как она полюбила меня и… и то, что она сделала. Яд! Мой бог, преднамеренное убийство! Ужас и отвращение были написаны на его лице. Вероятно, то же прочла и миссис Феррар. Экройд не из тех влюбленных, которые готовы простить все во имя любви. Он в основе своей добропорядочный обыватель, и это признание должно было безнадежно оттолкнуть его. – Да, – продолжал он тихим, монотонным голосом, – она призналась во всем. И оказывается, кто-то знал об этом – шантажировал ее, вымогал крупные суммы. Это чуть не свело ее с ума. – Кто же это? Вдруг перед моими глазами возникли склоненные друг к другу головы миссис Феррар и Ральфа Пейтена. Мне на секунду стало нехорошо. Если предположить!.. Но нет, невозможно. Я вспомнил открытое лицо Ральфа, его дружеское рукопожатие сегодня утром. Нелепость! – Она не назвала его имени, – медленно проговорил Экройд. – Она даже не сказала, что это мужчина. Но, конечно… – Конечно, – согласился я. – Но вы никого не заподозрили? Экройд не отвечал – он со стоном уронил голову на руки. – Не может быть, – наконец сказал он. – Безумие – предполагать подобное. Даже вам я не признаюсь, какое дикое подозрение мелькнуло у меня. Но одно я вам все-таки скажу: ее слова заставили меня предположить, что это кто-то из моих домашних… Нет, невозможно! Очевидно, я не так ее понял. – Что же вы сказали ей? – Что я мог сказать? Она, разумеется, увидела, какой это для меня удар. И ведь ее признание сделало меня сообщником преступления! Она поняла все это быстрее, чем я сам. Она попросила у меня сутки срока и заставила дать слово, что пока я ничего предпринимать не буду. И наотрез отказалась назвать мне имя шантажиста. Она, вероятно, боялась, что я отправлюсь прямо к нему и превращу его в котлету, а тогда все выйдет наружу. Она сказала, что до истечения суток я узнаю, какое решение она приняла. Боже мой! Клянусь вам, Шеппард, мне и в голову не приходило, что она задумала. Самоубийство! И по моей вине! – Нет, нет. Вы преувеличиваете. Не вы виновны в ее смерти. – Вопрос в том, что мне делать? Бедняжка умерла. Нужно ли ворошить прошлое? – Я склонен согласиться с вами. – Но есть и другое. Как мне добраться до негодяя, который довел ее до гибели? Он знал о ее преступлении и жирел на нем, как гнусный стервятник. Она заплатила страшной ценой, а он останется безнаказанным? – Понимаю, – медленно сказал я. – Вы хотите найти его и покарать. Но тогда придется примириться с оглаской. – Да. Я думал и об этом. И никак не могу решиться. – Я согласен с вами, что негодяй должен быть наказан, но следует взвесить и все последствия. Экройд вскочил и забегал по комнате. Потом снова сел. – Послушайте, Шеппард. Остановимся пока на этом. Если она не выскажет своего желания, пусть все останется как есть. – Выскажет? – переспросил я с изумлением. – У меня глубокое убеждение, что она должна была оставить мне прощальное слово. Это бездоказательно, но я верю. Я покачал головой, но спросил: – Она вам ничего не написала? – Я убежден, что написала, Шеппард! И более того, я чувствую, что, добровольно выбрав смерть, она желала, чтобы все открылось: она жаждала хоть из гроба отомстить этому человеку. Я верю, что, если бы мы увиделись еще раз, она бы назвала мне его имя и попросила поквитаться с ним. Вы согласны со мной? – Да, в некотором отношении. Если, как вы выразились, она выскажет свое желание… Я замолчал: дверь бесшумно отворилась, Паркер внес на подносе письма. – Вечерняя почта, сэр, – сказал он, подавая поднос Экройду, и, собрав кофейные чашки, так же бесшумно вышел. Я поглядел на Экройда. Он сидел неподвижно, уставившись на длинный голубой конверт. Остальные письма рассыпались по полу. – Ее почерк, – шепнул он. – Она опустила это письмо вчера вечером, перед тем как… как… – Он разорвал конверт, затем резко обернулся ко мне: – Вы уверены, что заперли окно? – Конечно, – удивленно ответил я. – А что? – Весь вечер у меня ощущение, что за мной кто-то следит… Что это? Мы оба быстро обернулись. Нам показалось, что дверь скрипнула. Я подошел и распахнул ее. За дверью никого не было. – Нервы… – пробормотал Экройд. Он развернул письмо и начал негромко читать вслух: – «Мой дорогой, мой любимый Роджер! Жизнь за жизнь. Я понимаю. Я прочла это сегодня на твоем лице. И вот я выбираю единственный открытый для меня путь. Тебе же я завещаю покарать человека, который превратил мою жизнь в ад. Я отказалась назвать тебе его имя, но я сделаю это сейчас. У меня нет ни детей, ни близких, так что не бойся огласки. Если можешь, Роджер, мой дорогой, мой любимый, прости меня за то, что я собиралась обмануть тебя, – ведь когда настало время, я не смогла…» Экройд собирался перевернуть листок и остановился. – Шеппард, простите меня, но я должен прочитать это письмо один, – глухо сказал он. – Оно написано мне, и только мне. – Он снова вложил письмо в конверт. – Потом, когда я буду один… – Нет! – импульсивно вскричал я. – Прочтите его теперь. Экройд удивленно посмотрел на меня. – Простите, – поправился я, покраснев. – Я не хотел сказать – вслух. Просто прочтите его, пока я еще здесь, я подожду. Но Экройд покачал головой: – Нет, потом.