Пролог Интересно, когда-нибудь станет проще? Ездить от одного дома к другому, с одного шоссе на другое, из одного штата в другой? Пусть и не так уж далеко. И вот опять за рулем взятого напрокат внедорожника я еду по очередной главной улице мимо магазинов и заправок очередного, на этот раз небольшого города, продуваемого всеми ветрами, расположенного на южном побережье Лонг-Айленда, в штате Нью-Йорк, на длинных пляжах Атлантического океана. Приближается зима. Небеса переливаются платиновыми оттенками. Барашки пляшут по волнам под покровом нависающих темных туч. Погода очень подходит к моему настроению, ведь на этот раз все будет хуже, чем обычно. Гораздо хуже. Я нашел заранее выбранный ориентир – местное почтовое отделение, заехал за него и припарковался. Мы вышли из машины и окунулись в прохладу ноябрьского полудня. Под ногами кружили обрывки желтых листьев. Никто не хотел идти первым, ни один из пяти мужчин, приехавших сюда, так что несколько мгновений мы просто стояли на месте, словно группа почтальонов, вышедших на перекур. Я знал, куда идти. Дом был всего в нескольких метрах от нас. В определенной степени я уже переживал подобное – в Южной Калифорнии, в Северной Калифорнии, в Неваде. И за следующую неделю мне еще предстоит съездить в Вашингтон и в Вирджинию-Бич. И очень многое остается абсолютно одинаковым. Всегда будет такая знакомая глубокая печаль, такая обескураживающая боль, которая возникает у родных, когда молодые парни погибают в расцвете лет. Одинаковое чувство опустошенности в каждом из этих домов. Все те же слезы, которые просто невозможно контролировать. То же чувство отчаяния у тех людей, которые изо всех сил стараются оставаться сильными, но жизни которых в одночасье разлетелись в прах. Та же безутешность. Та же скорбь. Как и раньше, здесь я был мрачным вестником ужасных событий – будто никто не знал правду до моего приезда, хотя прошло уже столько недель и месяцев после стольких похорон. И для меня этот визит сюда, на Лонг-Айленд, будет самым ужасным. Я пытался держать себя в руках. Но снова и снова у меня в голове слышался ужасный, жуткий вопль, который так часто будит меня ночами, преследуя во снах, словно в доказательство моей вины. Бесконечной вины единственного оставшегося в живых. «Помоги мне, Маркус! Пожалуйста, помоги!» Это была отчаянная мольба из сердца вражеских гор. Это был крик, отражавшийся эхом в высоких каньонах одного из самых уединенных уголков Земли. Это был яростный, почти нечеловеческий вопль смертельно раненного живого существа. На эту мольбу я не смог ответить. И до сих пор не могу этого забыть, потому что она исходила из уст одного из самых замечательных людей, которых я встречал в своей жизни – из уст моего лучшего друга. Все визиты были для меня тяжелыми. Сестра и жена Дэна, которые изо всех сил старались поддержать друг друга; отец Эрика – адмирал, оставшийся наедине со своей скорбью; невеста и отец Джеймса; жена и друзья семьи Акса; убитая горем мать Шейна в Лас-Вегасе. На всех было тяжело смотреть. Но в этот раз будет еще тяжелее. Наконец я прошел через вихрь листьев и ступил на холодную, незнакомую улицу, ведущую к небольшому домику с маленьким садом и уже давно не стриженным газоном. Но яркие цвета американского флага все еще горели перед этим домом. Это был дом патриота, и звезды и полосы все еще вызывающе висели у входа, словно Он все еще был здесь. Майки это бы понравилось. Мы все остановились на несколько мгновений и потом поднялись на несколько ступенек по небольшому крыльцу и постучали в дверь. Она была милой, та женщина, которая открыла нам, – с длинными темными волосами и глазами, в которых уже блестели слезы. Его мать. Она знала, что я был последним человеком, который видел его живым. И она подняла на меня глаза с выражением такой глубокой скорби, что этот взгляд разорвал мне сердце. Женщина тихо сказала: «Спасибо, что приехали». Я, приложив колоссальное усилие воли, ответил: «Я стою здесь только благодаря вашему сыну». Когда мы вошли внутрь, мой взгляд тут же упал на стол в гостиной, где стояла в рамке фотография парня, глядящего прямо на меня с полуулыбкой на губах. Это был Майки, и я тут же услышал приглушенный вопрос его мамы: «Он страдал? Пожалуйста, скажите, что нет». Мне пришлось провести рукавом куртки по глазам, прежде чем ответить. Но все же я ответил. «Нет, Морин. Нет. Он умер на месте». Но я сказал ей лишь то, что она хотела услышать. Такой тактичный ответ становился обязательным в арсенале единственного оставшегося в живых человека. Я пытался рассказать ей о непоколебимой храбрости ее сына, о его силе духа, о железной воле. Как я и ожидал, она, казалось, еще не осознала всего произошедшего. До тех пор, пока я сам все не рассказал. Я был очевидцем, принесшим единственно верные и окончательно ужасные вести. В течение следующего часа мы пытались говорить как взрослые, все понимающие люди. Но это было очень сложно. Так много можно было сказать друг другу, и еще больше никогда не будет сказано. Тут поддержка ни трех моих друзей, ни пожарного из Нью-Йорка, ни полицейского, который приехал с нами, никак не могла мне помочь. Но это путешествие я обязан был предпринять. Я пообещал себе, что завершу его, чего бы это ни стоило, потому что знал, что мое присутствие будет много значить для каждого из этих людей. Я знал, как важно поделиться своими страданиями с человеком, видевшим все своими глазами. Я ездил не просто от одного дома к другому, но от одной скорби к другой. Я считал это своим священным долгом. Но легче от этого не становилось. Морин обняла всех нас на прощание. Я сдержанно кивнул фотографии своего лучшего друга, и все мы вышли по маленькой тропинке на улицу. Вечером будет еще хуже, ведь мы направлялись в Нью-Йорк, к невесте Майка, которую звали Хизер. Все это так ужасно несправедливо. Сейчас они были бы уже женаты. На следующий день я поеду на Арлингтонское национальное кладбище, чтобы посетить могилы еще двух моих почивших друзей. Это было дорогое, долгое и очень грустное путешествие по Соединенным Штатам Америки, и оплачивала его организация, на которую я работал. Так же, как я, люди в этой организации все понимали. Об этой компании, как и о многих больших корпорациях, работники которых настолько преданы своему делу, можно однозначно судить по принятой в ней корпоративной философии, если можно так сказать – по их собственной Конституции. Это документ, который определяет положение работников организации и ее стандарты. Несколько лет я пытался основывать свои жизненные принципы на первом открывающем пункте нашей философии: «Во времена неуверенности в будущем вперед выступают особые воины, которые готовы ответить на национальный призыв. Это обычные люди с невероятным желанием победить. Закаленные бедствиями, они состоят в рядах самых лучших оперативных подразделений Америки, готовые служить своей стране и американскому народу, защищать их образ жизни. Я – один из них». Меня зовут Маркус. Маркус Латтрелл. Я командир 1-й роты SDV, взвода «Альфа», спецподразделения Военно-морского флота SEAL Соединенных Штатов Америки. Как и все сотрудники спецслужб, я обучен работать с оружием, взрывчатыми веществами и обладаю навыками рукопашного боя. Я снайпер и медик в своем отряде. Но самое главное: я – Американец. И когда наступит час, я пойду сражаться за свою страну и своих товарищей. Если придется, отдам за них свою жизнь. Я сделаю это не потому, что меня так обучали, но потому, что я сам этого хочу. Я патриот, я сражаюсь с Флагом Одинокой звезды – флагом Техаса – на правом предплечье и таким же флагом в сердце. Для меня поражение неприемлемо. Майки погиб летом 2005 года, сражаясь плечом к плечу со мной на горных перевалах Северо-Восточного Афганистана. Он был лучшим офицером, которого я знал, железным воином и показал колоссальную, невероятную смелость перед лицом врага. Двое парней, которые могли бы это подтвердить, еще двое моих товарищей сражались вместе с нами и тоже там погибли. Дэнни и Акс: два американских героя, две выдающиеся личности боевых сил США, где доблесть – известное достоинство. Их жизни являются доказательством основного пункта философии офицеров SEAL ВМС США: «Я никогда не брошу свое дело. Я буду упорно трудиться, переносить все выпавшие на мою долю испытания. Мой народ ждет, что я буду физически выносливее и морально устойчивее, чем мой враг. Если меня сразят, я снова встану. Я соберу все остатки сил, чтобы защищать моих товарищей, чтобы завершить свою миссию. Я никогда не перестану бороться». Как я уже говорил, меня зовут Маркус. И я пишу эту книгу из-за трех моих друзей – Майки, Дэнни и Акса. Если я не напишу ее, никто и никогда не поймет той невероятной храбрости этих троих американцев перед превышающими во много раз силами противника. А это будет великая трагедия. Глава 1 В Афганистан… на летающем складе Настало время отомстить за Башни-близнецы. Теперь мы охотились на тех, кто это сделал. И если не на реальных виновников, то по крайней мере на их кровных братьев, на их сумасшедших единомышленников, которые все еще желали нам смерти и могли попробовать снова нас атаковать. Прощания «морских котиков» обычно длятся недолго. Легкий хлопок по спине, дружественные медвежьи объятия. Никто не произносит вслух того, о чем думает каждый. Вот опять, ребята, мы собираемся на войну, в еще одну горячую точку, к еще одному врагу, который решил попытать счастья, выступив против нас… Эти ребята, наверное, спятили. Это отличительная особенность «морских котиков» – наша особая атмосфера непобедимости, негласный кодекс элитных воинов Вооруженных сил Соединенных Штатов. Мы сильные, ловкие, хорошо натренированные ребята, вооруженные до зубов, мы – эксперты в рукопашном бою, такие скрытные и осторожные, что никто никогда не услышит нашего приближения. «Морские котики» – мастера стратегии, отличные стрелки, которые мастерски обращаются с автоматами и, если необходимо, великолепно управляются с ножами. В общем и целом мы искренне верим, что существует очень мало мировых проблем, которые нельзя решить с помощью приличного количества взрывчатки и метко выпущенной пули. Мы действуем на море, в воздухе и на суше. И из этого состоит наше имя – SEa, Air, Land – U. S. Navy SEALs под водой, на воде и вдалеке от воды. Да, друзья, мы все это можем. И теперь мы направлялись в место, которое находилось совсем далеко от воды. Мягко говоря. Безлесный горный ландшафт, больше похожий на марсианский, возвышается на три тысячи метров над уровнем моря в одном из самых пустынных и порой в самом беззаконном месте на Земле. В Афганистане. «Пока, Маркус», «Удачи, Майки», «Не принимай близко к сердцу, Мэтт», «Увидимся, парни», – я помню все, будто это было вчера. Кто-то открывает дверь из нашей комнаты в казармах, свет из нее врывается в теплую темную ночь Бахрейна – этого странного пустынного королевства, которое соединено с Саудовской Аравией трехкилометровым мостом короля Фахда. Шестеро ребят, одетых в легкое походное снаряжение – неприметную форму цвета хаки и штурмовые берцы «Окли», – шагнули на улицу навстречу легкому теплому ветерку. Шел март 2005 года, и пока здесь не было той адской жары, которая обычно наступает летом. Тем не менее было необычайно тепло для весенней поры, и особенно для группы американцев – даже для техасца, коим я являюсь. Бахрейн находится на 26° северной широты. Это около шестисот пятидесяти километров к югу от Багдада, и здесь очень жарко. Наше подразделение было расположено на южной стороне его столицы Манамы в дальнем северо-западном уголке острова. Это означало, что нас должны были перевезти прямо через центр города на воздушную базу США на острове Мухаррак, которая использовалась для всех полетов из Бахрейна и обратно. Мы были не против, но все же едва ли были рады этой перспективе. Лишь небольшой отрезок нашего пути, может, всего около восьми километров, проходил по городу, жители которого считали так же, как и мы. Местные нас не жаловали. У них всегда был сердитый и угрюмый вид, словно им до смерти надоело, что вокруг снуют американские военные. В Манаме даже были районы, известные как «кварталы черного флага» – здесь торговцы, владельцы магазинов и частные граждане вешали черные флаги на порогах своих домов и лавок, и это обозначало: «Американцам здесь не рады». Я думаю, это было похоже на «Juden Verboten» или «Евреям вход запрещен» в гитлеровской Германии, пусть и не настолько категорично. По всему арабскому миру витали течения ненависти, и мы знали, что среди местных было много сочувствующих мусульманским экстремистским фанатикам «Талибана» и «Аль-Каиды». Черные флаги работали. Мы старались держаться подальше от этих мест. Тем не менее нам пришлось проехать через город на незащищенном автомобиле через очередной мост «Шейх Хамад», названный в честь эмира. Здесь строят очень большие по протяженности мосты, и думаю, что их будут строить еще больше, – ведь рядом расположены тридцать два острова поменьше, формирующие низинный Бахрейнский архипелаг рядом с западным побережьем Саудовской Аравии в Персидском заливе. Так или иначе, мы проехали через Манаму на Мухаррак, где к югу от главного международного аэропорта Бахрейна находилась воздушная база США. Там нас ждал огромный «C-130 Hercules» – гигантский турбовинтовой грузовой самолет. Это одно из самых шумных воздушных судов в мире – просто большая грохочущая металлическая пещера, специально сконструированная для перевозки сверхгабаритного груза, и уж точно не для таких чувствительных, утонченных и нежных бездельников, как мы. Мы загрузили и упаковали все необходимое снаряжение: крупнокалиберные автоматы, карабины M4, 9-миллиметровые пистолеты SIG-Sauer, боевые ножи, патронташи, гранаты, медицинское оборудование и устройства связи. Двое парней забрались в гамаки, сделанные из толстой сети. Остальные примостились на сиденья, тоже сделанные из сети. Это был далеко не бизнес-класс. Но «котики» не путешествуют налегке, так что они не ожидают комфорта. Кстати, все здесь были «морскими котиками». Мы застряли на этом летающем складе в довольно примитивной форме перевозки пассажиров, так что периодически кто-нибудь отпускал неодобрительный возглас или хмуро ворчал. Но если бы мы вшестером попали в какую-нибудь богом забытую дыру на поле боя, мокрые, промерзшие до костей, раненые, загнанные в ловушку, едва борющиеся со страхом за свою жизнь, мы бы не проронили ни звука. Так устроено наше братство. Это строго американское братство, выкованное на крови. Невероятно суровое и нерушимое. Построенное на общем чувстве патриотизма, на отваге и вере друг в друга. В мире нет ни одной боевой силы, похожей на эту. Экипаж самолета проверил, все ли мы пристегнуты, и тут же взревели громогласные двигатели производства «Boeing». Боже, этот шум был ужасен. Наверное, проще было сидеть прямо в коробке передач. Весь самолет трясся и гремел, пока мы неслись по взлетной полосе на юго-запад, прямо навстречу пустынным ветрам, которые кружили на всей территории Аравийского полуострова. С нами больше не было пассажиров – только экипаж в кабине и мы в грузовом отсеке. Мы направлялись выполнять работу бога от имени правительства США и нашего главнокомандующего, президента Джорджа В. Буша. В определенном смысле мы были сами по себе. Как и всегда. Самолет пронесся над заливом между Бахрейном и Аравийским полуостровом, а потом выполнил длинный и плавный поворот вправо, устанавливая курс на восток. Гораздо быстрее было бы направляться прямиком на северо-восток через Персидский залив. Но таким образом нам пришлось бы пролететь над враждебными горами Исламской Республики Иран, чего никак нельзя было допустить. Поэтому самолет оставался южнее, чтобы пролететь над более дружественными прибрежными Арабскими Эмиратами, раскинувшимися к северу от горящих песков пустыни Руб-эль-Хали, или, с арабского, «пустой четверти». Позади нас кипели котлы ненависти Ирака и близлежащего Кувейта, где я служил раньше. Под нами лежало более дружественное, ярко освещенное пустынное королевство Катар, которое вскоре станет мировой столицей природного газа, сверкал пропитанный нефтью эмират Абу-Даби, блестели современные небоскребы Дубая, и потом, еще дальше на восток, вверх поднимались скалистые берега Омана. Никто из нас особо не грустил по Бахрейну – первому восточному государству Среднего Востока, где обнаружили нефть. У него, конечно, была своя история, и мы часто развлекались в местных магазинчиках, торгуясь с продавцами за каждую безделушку. Но здесь мы всегда чувствовали себя не в своей тарелке, и пока наш воздушный транспорт поднимался в темнеющие небеса, все чувствовали, что оставляют позади ужасы северных земель залива, что ступают на новый путь, берутся за новое задание, понятное и ясное для всех. В Багдаде мы часто боролись с неизвестным нам врагом, которого сначала должны были выследить и опознать. И даже когда его находили, мы едва ли понимали, кто он и откуда – шиит или суннит, из «Аль-Каиды» или «Талибана», житель Ирака или иностранец, борец за свободу Саддама или мятежник, сражающийся за какого-то другого бога, отличного от нашего, бога, который разрешает убийства ни в чем не повинных мирных граждан, бога, который запросто выбросил Десять Заповедей за пределы поля боя в мусорную кучу. Эти враги всегда были наготове, постоянно угрожая нам, путая нас на каждом шагу, и постоянное гнетущее чувство, возникавшее из-за этого, словами не передать. Но теперь в этом большом самолете «Hercules», потирая затекшие конечности и меняя неудобные положения тел, мы оставляли позади страну, которая систематически уничтожала сама себя, и направлялись в страну, где сновали дикие горцы, которые были решительно настроены уничтожить нас. Афганистан. Здесь все по-другому. В высоких горах на северо-востоке страны в западной части величественной горной гряды Гиндукуш «Талибан» скрывал сумасшедших приверженцев «Аль-Каиды», давал прибежище безумным последователям Усамы бен Ладена, когда те планировали атаку на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке 11 сентября. Именно здесь бойцы бен Ладена нашли себе и приют, и базу для военной подготовки. Давайте сразу определимся: «Аль-Каида» в переводе означает «база», и в обмен на деньги сумасшедшего бен Ладена именно «Талибан» позволил осуществить все эти ужасы. А теперь эти самые парни – остатки «Талибана» и несколько последних воинов «Аль-Каиды», готовились начать все заново. Они пытались найти новые пути через горные перевалы, намереваясь основать новые тренировочные лагеря и военные штабы и, в конце концов, заменить демократически избранное правительство Афганистана своим собственным. Может быть, это не были конкретно те самые парни, которые спланировали 9/11, но они почти точно были их потомками, последователями. Они были частью той группировки, которая разрушила северную и южную башни в Большом яблоке в то печально известное утро вторника 2001 года. Нашим заданием было поймать их в этих горах, остановить их любым возможным способом. До сих пор этим горцам удавалось нанести серьезный ущерб нашим парням в военных стычках и перестрелках. Это стало главной причиной, по которой командование послало за нами. Нас всегда перебрасывают туда, где дела идут не очень. Именно поэтому ВМС тратит годы на обучение отрядов SEAL в Коронадо и Вирджинии-Бич. Мы незаменимы в такие времена, когда необходимо поменять мягкий жест американской дружбы на железный кулак войск специального назначения, или, по-нашему, SPECWARCOM. Именно поэтому все мы здесь. Может быть, наша миссия была стратегической, может быть, она была секретной. Однако кое-что было ясно как день, по крайней мере, для шести офицеров в гремящем самолете, проносящемся над арабской пустыней. Настало время отомстить за Всемирный торговый центр. Теперь мы охотились на тех, кто это сделал. И если не на реальных виновников, то по крайней мере на их кровных братьев, на их сумасшедших единомышленников, которые все еще желали нам смерти и, вероятно, собирались снова нас атаковать. Ведь это то же самое, не правда ли? Мы знали, зачем отправились туда. Также мы знали, куда летим: наверх, к высоким пикам Гиндукуша, в те самые горы, где все еще может скрываться сам бен Ладен и где прячутся новые шайки его приверженцев. Туда. И эта определенность цели вдохновляла нас. Теперь ушли в прошлое предательские пыльные улицы Багдада, где даже детей трех-четырех лет от роду учат нас ненавидеть. Прямо по курсу, в Афганистане, нас ждало древнее поле боя, нас ждал равный враг, сражение, в котором сила выдается за силу, хитрость за хитрость, сталь за сталь. Возможно, это звучит немного пугающе для обычного солдата. Но только не для офицера спецназа. И я могу сказать с абсолютной уверенностью, что мы – все шестеро – были воодушевлены этой перспективой, мы ждали этой возможности выполнять свою работу открыто, уверенные в своем непременном успехе, уверенные в своей подготовке, в знаниях и взглядах на жизнь. Понимаете – мы непобедимы. Вот чему нас научили. Вот то, во что мы верим. Это черным по белому написано в официальной философии Navy SEAL США в двух последних параграфах: Мы тренируемся ради войны и сражаемся ради победы. И я готов отдать всю мощь моей боевой силы для того, чтобы выполнить свое предназначение и добиться цели, установленной моей страной. Я буду выполнять свой долг быстро, четко и, если это потребуется, жестоко, однако не перестану соответствовать принципам, которые я защищаю, служа своей стране. Поколения воинов сражались и погибали, создавая гордую традицию и репутацию непобедимой боевой мощи, которую я обещаю поддерживать. В самых ужасных условиях наследие моего братства только усилит мою решимость и будет направлять каждый мой поступок. Меня не постигнет неудача. Я справлюсь. Каждый из нас отрастил бороду, чтобы больше походить на афганских бойцов. Было важно не казаться военными, не выделяться из толпы. Несмотря на это, я могу гарантировать, что если бы три «морских котика» пытались смешаться с толпой в переполненном людьми аэропорту, я бы тут же их распознал – просто по их выправке, по их уверенности в себе, по их очевидной дисциплинированности, по походке. Это не значит, что кто угодно смог бы их узнать. Но я почти точно смог бы. Парни, с которыми я летел из Бахрейна, даже по стандартам ВМС были очень разные. Здесь был унтер-офицер второго класса Мэтью Джен Аксельсон, ему не было еще и тридцати. Этот симпатичный офицер из Калифорнии был женат на девушке по имени Синди и горячо любил свою семью: ее и своих родителей, Корделла и Донну, и своего родного брата Джеффа.