— А что вы ржете? Возможно, будет субботник. Погода не такая уж прям холодная, совсем скоро весна. Турка переглянулся с Аликом, тот незаметно покрутил пальцем у виска и шепнул: — Я принесу записку от родителей. Ну на фиг, в клоунаде участвовать. Турка кивнул. Сам бы он, конечно, никаких записок приносить не стал. Просто не пришел бы и все. А если бы начали предъявлять, так и что? Меж тем прозвенел звонок. Последний урок, Турка даже думал не идти на него. Почему-то возникло смутное ощущение, что ничего толкового сегодня им Андрей Викторович не расскажет, только опять заставит непрерывно строчить. Притом чем выше будет подниматься уровень шума, тем с большей скоростью придется набрасывать каракули, которые потом невозможно прочесть. — Нормальный подарок, а? — сказал Алик, включая и выключая фонарик. Потом понизил голос: — А что же мы будем девчонкам дарить, на Восьмое марта? Предлагаю эти же фонарики. Пусть пихают себе… Турка тоже вертел свой фонарь. Мощный, с толстыми батарейками на 1,5 вольта. Поздравляли пацанов в спортзале, на большой перемене. Анна Имильевна произнесла традиционные слова о том, что они должны вести себя как мужчины, что они уже совсем взрослые, напомнила про экзамены, потом вновь вернулась к вопросам дисциплины. Следом девчонки вручили парням эти самые фонари. Турке подарок отдала улыбающаяся Воскобойникова, со странно пьяными глазами. Как будто наполовину она находилась в каких-то грезах. Он случайно прикоснулся пальцами Алинкиной кисти, и за это мгновение ощутил, какая нежная у девушки кожа. Алик ткнул Турку локтем: — У меня знакомый… Ну, друг… Короче, рассказал, как он типа из похожего фонарика и презерватива сделал, ну это… Типа, мастурбатор. — Даже не хочу знать, как именно, — поморщился Турка и они с толстяком засмеялись. — Ребята! Звонок был, тишина, — возвестил Андрей Викторович. Девчонки переглядывались, явно готовясь поздравлять историка. Можно было сделать это и на перемене, как географа. Последнему дарили подарок всем классом, и он улыбался так, как это делают действительно счастливые люди — черт знает, почему. Турка с тоской подумал, что сейчас все будет опять, как на прошлых уроках. Кроме того, Шуля или Плотников могут выкинуть опять что-то эдакое. Почему-то Турка вспомнил, как общался с Плотниковым в туалете, и как он рассказывал про Тузова. Странная семья? Хоть он и общался раньше с Шулей, Тузов все равно оставался в стороне. Молчаливый, закрытый. В одной компании с ним за все время Турка ни разу не веселился, хотя Шуля рассказывал, как они гуляли, пару раз приглашал в «катакомбы», как он их называл — заброшенные дома на краю рощи. Турка был там один раз, и от полуразрушенных пятиэтажек его брала оторопь. Казалось, что развалюхи что-то скрывают, хотя что они могли таить в себе, кроме мусора, бомжей или там наркоманов? Как раз в то время, когда он стал отдаляться от бывших приятелей, как раз и активизировался Тузов. Что если Тузов и впрямь лечился в психушке? У кого бы это узнать… Нахимову пририсовали челочку как у Гитлера и усы, Турка это заметил только сейчас. — Начинаем занятие, — Андрей Викторович стал возле преподавательского стола. На щеке у него красовалась засохшая царапина. Щеки отливали голубоватой щетиной и красный полумесяц не выглядел как отметина от неудачного бритья. — Андрей Викторович, — подняла руку Слютина. — Мы вас поздравить хотим. — С чем? — нахмурился на секунду историк. На задних рядах захохотали, преподаватель кинул туда взгляд, и снова поглядел на первую парту. Воскобойникова чуть из трусов не выпрыгнула: — С Днем защитника Отечества! — А, точно, — он улыбнулся и потер лоб. — Ну, давайте. Все девчонки столпились вокруг стола преподавателя, Воскобойникова покраснела, проговаривая заученные слова, ей вторила Слютина и Хазова. Потом они вручили Андрею Викторовичу праздничный пакет с ручками-шнурками и танками, автоматами и звездочками, в котором был армейский сухой паек (то же самое вручали трудовику и географу), а историк рассыпался в благодарностях. Кто-то крикнул, что они ошиблись, и праздник у Андрея Викторовича через две недели, восьмого марта. Но большинство не обратило внимания на эту «смешную» шутку. — Спасибо, огромное спасибо, — кивал Андрей Викторович. — Ну, теперь начнем занятие, наконец. Кто мне скажет, каким образом зарождались революционные движения… Турка отключился. История не казалась ему важным предметом. Обычно Андрей Викторович давал проверочные работы с вопросами, ответы на которые все успешно скатывали, подглядывая в учебник. Иногда он проводил устные опросы, но и здесь можно было выкрутиться, косясь в открытую на нужном месте страницу. Турка, правда, пока ни разу не отвечал, что странно. Все-таки один из первых в списке. Вот на доске появилось желтое пятно света. Появилось, исчезло. Андрей Викторович повернул голову в его сторону, но ничего не сказал, продолжая рассказывать про большевиков. Пятно появилось снова, чуть выше доски. Его можно было принять за крупного солнечного зайчика, если бы по улицам не бродила февральская пасмурность. Пятно так и осталось над доской. Потом к нему присоединилось еще одно, неуверенное, слегка дрожащее. Турка обернулся — само собой, последние парты, фонарики в баррикадах тетрадок, Андраник, Тузов. Ну и Плотников тоже готовится присоединиться к альянсу. Щелк — появилось третье пятно. Щелк — исчезло. Историк резко повернул голову, все три пятна исчезли, как будто и не было их. Опять виду не подал. Через минуту пятна появились вновь. Ребята подавляли смешки, легкое волнение поплыло над классом. Вроде как более невинная забава, нежели то, что сделали с губкой, но по ходящим на скулах преподавателя желвакам, было понятно, что ему не очень-то все это нравится. Однако, он продолжал рассказывать, диктовать, однако, доску не задействовал, так что, по ней опять поползли пятна. Плотников откуда-то взял зеркальце, что позволило ему отражать луч с особой точностью и скрытностью. Вот уже надо головой преподавателя кружат желтые «зайчики», захватывают волосы с макушки. Это, конечно, смешно. Одно золотистое пятно скользнуло на лоб. Преподаватель шевельнулся и свет тут же погас. Конечно, это зайчик Плотникова. Опять смех. Историк посмотрел на Плотникова в упор, а тот делал вид, что пишет. Вот отложил ручку и поднял голову, будто недоумевая, почему это диктовка закончилась. — Плотников, что мы записали? Прочитай свой последний абзац. Плотников прочитал именно то, что записали остальные ребята. Правда, ничего другого в пустой тетради не было, но подловить не получилось. Снова поиграв желваками, Андрей Викторович принялся диктовать и спустя минуту над его головой опять появились «зайчики» и заплясали, устроив представление. Опять смех. Но вот Шуля перегнул палку — слишком резко дернул рукой или еще что произошло. Прямо в глаза посветил Андрею Викторовичу. Тот зажмурился и резко встал. Тут же возникла тишина в классе, но не обычная, а само собой, выжидающая — как обычно. Что же он скажет? Заорет или нет? Отодвинул стул и обходит первую парту, идет между рядом от окна и средним, глядя на Шулю. — Как же стереть с твоего лица эту наглую ухмылку? — А? — Шуля продолжал лыбиться. У Плотникова невозмутимое лицо, Андраник и Кася тоже непроницаемы. — Фонарик убери в портфель. — У меня нет портфеля, — ухмыльнулся Шуля. — Зачем он? — Ну пакет, мешок или что у тебя там. — А чего я должен его убирать? Андрей Викторович подошел к парте, протянул руку, чтоб забрать фонарик, но получилось так, что с Шулей они его схватили одновременно. — Эй, отдайте! Это подарок, вы не имеете права! — голос Шули звучал фальшиво. Андрей Викторович выкрутил хулигану руку, вырвал фонарик. Потом подошел к окну, дернул на себя раму и швырнул черную трубку вниз. — Можешь валить за ним. Еще есть желающие прогуляться? Давайте сразу свои подарки. Шуля пробормотал неразборчивое ругательство, потирая кисть. Андрей Викторович развернулся: — Плотников, ну? Тебе ж темно, поэтому светишь? Не хочешь на улицу сгонять? — Да нет, мне светло. — Еще раз включишь, я его тебе в глотку засуну. Понял? — Зачем же так грубо? — хмыкнул Плотников. — Понял. — Вы ему в задницу засуньте его лучше, — засмеялся Шуля. — Он по этим делам спец. — Да пошел ты! — захихикал Плотников. Вол, Проханов и еще несколько человек нестройно засмеялись. Атмосфера чуть разрядилась, историк вернулся за стол. Увидел поднятую руку Уфимцевой, кивнул ей: — Да? — Можно окно закрыть, Андрей Викторович? — девочка поежилась. В оставленное нараспашку окно врывался ветер, дергая пыльный тюль. — Дует. — Да, конечно. Раздался стук. В класс заглянула девочка небольшого роста: — Давыдов! Есть Давыдов? — Турка, тебя что ли, — сказал Алик. Турка поднялся из-за парты, нахмурившись. На него никто не обратил внимание, так как продолжалось обычное для урока истории (или обществознания) веселье. Девчонку он эту видел, она из десятого класса, но роста маленького, рыжая, лицо милое — ее называли Полторашка. — Да, что там? — спросил у нее Турка. Она поморщилась и поманила его в коридор. Он вышел, заинтригованный. — Шумно просто, — пояснила Полторашка и понизила голос: — Слушай, тебя директор вызывает. Не знаю, зачем, но возле школы стоит «бобик». Ты что-то натворил? — Нет. — Турка сглотнул слюну. Они пошли по коридору. Полторашка семенила, подол складчатой юбки подпрыгивал в такт шагам. В глаза Турке бросились черные следы, которые некоторые ребята оставляли, чиркая кроссами по стенам, паркету. Сердце у Турки застучало, вспотели подмышки, чуть пересохло горло. Хотя он уже догадывался, зачем его могли вызвать. Полторашка внешне выглядела даже более встревоженной, нежели сам парень. Она довела его до кабинета, постучала дверь и услышав приглушенное «да-да», взялась за позолоченную ручку в форме изогнутой буквы «Г». Открыв дверь, девушка заглянула: — Можно, Сергей Львович? Давыдова привела. — Очень даже можно. Нужно, — отозвался он. — Ты и рюкзак сразу взял? Да тебя надолго не задержат. Турка, потоптавшись, зашел в кабинет, стаскивая сплеча рюкзак. По прошлому опыту он знал, что разговор может ой как затянуться. Полторашка тряхнула рыжими кудрями, и створка со щелчком закрылась. На столе у директора стоял горшок ярко-зеленым фикусом — самое яркое, что было в кабинете. Мебель, подоконник, полки с папками — серые, пыльные. За окном тополь махал голыми ветками. Турка ощутил дежа вю. Точно так же он пришел в кабинет, когда Сергей Львович вызвал его для беседы по поводу вечеринки у Тулы (тогда виновница торжества подала заявление). И точно так же сидели два человека, два старых знакомых с угрюмыми физиономиями. — Здравствуйте, — сказал Турка и застыл, держа одной рукой рюкзак. Подмывало поинтересоваться, как так получается, что всякими более менее важными делами занимается именно эта парочка. Тогда — изнасилование. А что же сейчас? Собственно, он догадывался. Но не хотел, чтоб догадки подтвердились. — Привет, — кивнул Стриженный. Прическа у него была ровно такая же, как и несколько месяцев назад — короткий «ежик». Нижняя челюсть тоже не изменилась — как ковш экскаватора. В другом кресле сидел Селедка, с грязный чубом приклеенным ко лбу. Все в том же свитере, а джинсы, наверное, не стиранные с тех самых пор. Аромат директорского одеколона и освежителей воздуха смешивался с запахом шаурмы, нечищеных зубов и сигаретного дыма. — Хотим задать несколько вопросов. В присутствии педагога, разумеется. Ты ведь не против?