- Поверь, Горецкий всегда знал, что делает. Он так виртуозно пробрался в мое сердце и так искусно овладел моим телом, что мне оставалось только поаплодировать его выдержке и актерскому мастерству. Горецкий мог гордиться собой. И я даже предвидела его следующий шаг. Наверняка он сделал запись моих признаний. И будет вполне логично, если он использует ее против моего отца. А дальше все зависело только от жадности Горецкого. Начнет ли он шантажировать отца, выкачивая из него деньги, или обратится к тем, кто сможет лишить мэра власти… - С тобой точно всё в порядке? – насторожился Алекс, тонко улавливая в моем голосе подкрадывающуюся истерику. Блять-блять-блять. Мне хотелось рвать и метать. Орать в голос. Крушить всё вокруг. Мне хотелось обнулить свою жизнь и начать всё сначала. - Я в порядке, - автоматически расплылась я в широкой улыбке. Эта реакция была вбита в меня с похорон матери. Никто не должен узнать, как мне больно. Но Алекса трудно было провести. - Слушай, если тебя там держат силой, и ты хочешь удрать – скажи мне «Отлично», и я приеду за тобой, - напряженно проговорил он. Меня обожгло изнутри. Я не заслуживала такого друга. - Не выдумывай, Алекс, - натянуто хмыкнула я, буквально загибаясь от мысли, что сделают с парнем, если он примчится ко мне на помощь. – Мы просто едем к Руслану домой. Алекс помолчал. - Мне кажется, с тобой происходит что-то, с чем ты не можешь справиться, Вита. Его слова настолько точно попадали в цель, что меня будто ножом пырнули. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы перевести дыхание. - Конечно, я не могу с этим справиться, - мягко проговорила я, прислоняясь лбом к холодному стеклу машины. – Я втюрилась, как дура. И в кого? В своего тридцатилетнего препода с характером тяжелее каменной плиты. Такого и врагу не пожелаешь. Алекс тяжело вздохнул. - Даже жалко, что я не пишу книги. Получился бы охренительный любовный роман! Я рассмеялась. - Скорее триллер. Алекс цокнул языком. - Уверен, у вас будет такой приторный хэппи-энд, что все вокруг обзавидуются! Перед глазами возник Горецкий, нежно прижимающий к себе хрупкую темноволосую девушку… Не будет. - Ладно, Алекс, мы уже приехали, - выпрямилась я на сидении. - Я позвоню тебе вечером, ладно? - Ладно-ладно, отключаюсь, - улыбнулся парень. – И не забывайте про презервативы. Я еще слишком молод, чтобы становиться крестным папой! Я выдавила из себя смешок. Если Горецкий и станет отцом, то я к этому точно не буду иметь никакого отношения. Распрощавшись с другом, я убрала телефон и уставилась в окно. Мы уже подъезжали к дому моего отца. И у меня оставалась ровно минута, чтобы стереть остатки слез, распустить волосы и, глубоко вздохнув, улыбнуться себе в отражении окна. Ну здравствуй, Лина. Давно не виделись. Я даже успела соскучиться по твоему циничному пофигизму. Дождавшись, когда шофер откроет мне дверь, я грациозно выскользнула из машины и, жалея о том, что на мне не шпильки с обтягивающим вечерним платьем, пошагала к дому. У дверей меня встретили двое громил в черных костюмах. Даже свободные пиджаки не скрывали оружие, которым они были буквально нашпигованы. По пути в отцовский кабинет я встретила еще несколько охранников с рациями. Кажется, у нашего мэра настали неспокойные времена. - Здравствуй, Лина, - голос отца был тихим, но от него по-прежнему бежали ледяные мурашки. Кто бы что ни говорил, мэр обладал бешеной энергетикой. И одним взглядом мог запросто сломать человеческую жизнь. Даже если это была жизнь его единственного ребенка. - Мама звала меня Виталиной, - вырвалось у меня. Не знаю, зачем я это сказала. Я ведь так тщательно заблокировала всё, что было до смерти мамы, что уже ничего и не помнила. Оказывается, нет. - Тело твоей матери давно сгнило, и от него остались только кости, - медленно, смакуя каждое слово, приблизился ко мне отец. Взгляд его небесно-голубых глаз был опаснее сверкающего лезвия. Я улыбнулась. - Но осталась я. И я всё помню. Внутри меня жил целый океан. И хватило бы лишь одного толчка, чтобы вся его мощь вырвалась наружу. Отец это знал. Пожалуй, он был единственным человеком, который так хорошо чувствовал меня. - И каково это? – пристально вглядываясь в мои глаза, прошептал он. – Помнить всё и засыпать с мыслью, что если бы не ты, то твоя мать была бы жива. И всё было бы совершенно по-другому? Я закрыла глаза, получая какое-то мазохистское удовольствие от того, как меня грубо потрошили тупым ржавым ножом. - Ты и сам знаешь ответ, - разлепив ресницы, выдохнула я. – Мои сны похожи на черную дыру, из которой не выбраться. У тебя ведь также? Отец расплылся в понимающей ухмылке. - Я давно научился управлять тьмой, Лина. И ты научишься. Если перестанешь, наконец-то, сопротивляться мне. Я сглотнула. Мне было так больно, что раскрошенное сознание с радостью зацепилось за эти больные слова. Управлять тьмой – значило перестать захлебываться от тоски, боли и отчаяния. Это значило перестать просыпаться от кошмаров, в которых мама садилась на край кровати и смотрела на меня глазами, в которых плескалась вода и расцветала тина. Это значило навсегда вытравить из себя Горецкого. И перестать тянуться к нему каждой клеточкой души каждую гребаную секунду. Это значило свободу.