— Не берут. Я беру. Мы дружили с ним на юрфаке, пока… все не стало слишком сложно. — Я специально добавила двусмысленности. — Я думаю, он невиновен. Сэм приподнялся на локтях. — Ты думаешь? Кто этот парень, Лиззи? Что происходит? — В его голосе сквозила обида. Хоть какой-то повод для радости. — Его зовут Зак Грейсон, — ответила я. — Мы дружили, но потом он захотел чего-то большего. Я не захотела, и дружбе пришел конец. Тот ужин, когда я сообщила Заку о воображаемом бойфренде, закончился на вежливой ноте. Но теперь я вспомнила, что это был последний наш ужин. В следующий раз, когда мы увиделись с Заком в университетской библиотеке, он улыбнулся, поздоровался, но не остановился поболтать. Две недели спустя он перестал даже здороваться. Я не стала приставать с расспросами, решив, что рано или поздно он снова со мной свяжется. Когда будет готов. Но вместо этого он вообще исчез. Не с юрфака, а из моей жизни. Я почувствовала облегчение. В тот момент к нему примешивалось чувство вины. Может, именно поэтому я и согласилась увидеться с Заком в Райкерсе. — И теперь ты его представляешь? — Сэм сел. — Парня, который хотел с тобой встречаться? — Да. Я ездила к нему в Райкерс. — Еще один тычок. Нарочно. — Райкерс? — переспросил он. — Ты же ненавидишь Райкерс. Ты же сказала, что никогда туда ни ногой. В любом случае предполагалось, что ты будешь заниматься корпоративным правом. — Да уж, благодаря тебе я занимаюсь корпоративным правом. Я откинула одеяло, спустила ноги на пол, стараясь сохранять спокойствие. — Что ты имеешь в виду? — спросил Сэм. О нет, Сэм, не прикидывайся идиотом. После всего, через что он меня заставил пройти. Внезапно гнев, который я так долго сдерживала, готов был вырваться наружу. — То, что слышал — это ты виноват, что я работаю в «Янг & Крейн». Карьера, ради которой я столько корпела, разрушена из-за того ДТП, которое ты устроил. Разве не за это ты все время извиняешься? Глаза Сэма расширились. — Из-за ДТП я теперь больше не имею права высказывать свое мнение относительно того, что ты делаешь? — Он кричал, но еще более обиженно, что меня разозлило даже сильнее. — Это так работает, Лиззи? Я пулей выскочила из постели и повернулась, чтобы посмотреть на Сэма в тусклом свете ночника. — Ты можешь высказать свое мнение. Сразу после того, как объяснишь, чью сережку, твою мать, я нашла у тебя в сумке! Сэм отпрянул, а потом замер. За этим последовало молчание. Это уже слишком. Че-е-е-ерт. В конце концов Сэм втянул воздух, словно собирался выдать какое-то объяснение, но лишь плюхнулся обратно в кровать, уставился в потолок и громко выдохнул, а потом лежал тихо, не двигаясь. В этом ледяном бесконечном молчании мой желудок завязался узлом. Черт. Черт. Черт. — Я не знаю, чья это сережка, — наконец произнес Сэм тихим испуганным голосом. — Это правда. Я была готова к отрицанию, к глухой обороне, к неловкой лжи, может, даже к гневу. Но не к страху. — Ты не знаешь? — Возьми свои слова обратно, хотелось сказать мне. Возьми их обратно. — Господи, да я хотел бы знать! Я не перестаю копаться в памяти. Мысленно нарисовать сережку. Пытался вообразить, кому она может принадлежать или как могла попасть ко мне в карман. Я нашел ее в кармане толстовки. Но это ничего не значит, Лиззи. Ничего. В другой семье это была бы смешная отмазка. Но в нашем браке провалы в памяти — постыдный факт реальности. — Когда? — прошептала я. — Когда ты ее нашел? — В тот вечер, когда ударился головой. Я ее нашел в кармане перед тем, как мы поехали в больницу. Я сглотнула. — Где ты пил в тот вечер? — Я намеренно избегала этого вопроса на следующий день после происшествия. И все следующие дни после. В свою защиту скажу, что у меня были дела и поважнее. Я нашла истекающего кровью Сэма, вызвала «скорую», потом общалась с врачами в нашей квартире. Как только они выяснили, что столько кровищи натекло всего лишь из одного-единственного пореза — видимо, из головы всегда так много крови, — то порекомендовали своим ходом доехать на такси до Методистской больницы, это куда дешевле, чем ненужная поездка на «скорой». После этого мы ждали в приемном покое, потом Сэму накладывали стежки, после чего мы поехали домой, и я еще все убирала. А когда закончила убираться, мне уже пора было собираться на работу. Кроме того, когда вы замужем за алкоголиком, то устаете выуживать детали. Не спрашивай, не рассказывай. Так легче притворяться, что ты ноль без палочки во всем, что с тобой происходит. Или не ты. Я.Так я всегда поступала. Я просто отмахивалась от неудобных фактов, чтобы не отвлекаться от цели — искать импульс для роста. — Я ходил в «Фредди» выпить… — «Фредди»?! — рявкнула я. Сэм говорил, что «престарелые папаши» ходили в этот бар каждую неделю после баскетбола, но он никогда к ним не присоединялся. Вот тебе и бонус. Ложь, прилипшая к предательству. Супер. — Я так понимаю, ты каждую неделю туда ходил? — Я думал, ты в курсе. — Ты думал, я в курсе, что ты мне лжешь? — заорала я. — Тогда какого хрена я ничего не сказала? — Ну, теперь это кажется глупым, — промямлил Сэм, — но именно так я и думал. Что мы просто согласились не ругаться. — Для справки. Я всегда думала, что ты со мной кристально честен. — Я сглотнула. Это была ложь. Я всегда знала больше, чем готова была признать. — То есть я полная кретинка. — Нет, Лиззи. Скорее уж я кретин, — тихо сказал Сэм. — Но я не знаю, чья это сережка. Это правда. — Ты не спрашивал своих собутыльников? — У меня есть только электронная почта парня из «Джорнал», который пригласил меня в команду, но он куда-то уехал по работе. Он мне не ответил. А это была последняя летняя игра… — сказал он. — Я знаю, что, когда мой друг ушел, я еще оставался в баре. Я помню, как пожелал ему удачи с его историей. После этого я остался с другим парнем. У него жена, дети, карьера, так что я не знаю, до которого часа он мог загудеть. Кроме того, он всегда пытался затащить нас в стрип-клуб, поэтому кто знает… — Стрип-клуб? — У меня дрожал голос. — Я думала, что у вас в компании «престарелые папаши». — А кто, по-твоему, ходит по стрип-клубам? В любом случае я бы не пошел. Я ненавижу такие места. Ты же знаешь. — Прелестно. Какое облегчение. — Я не думаю, что у меня что-то с кем-то было, Лиззи. Честное слово. Я бы не стал. Я тебя люблю. — Хватит, Сэм! — рявкнула я. — Когда у тебя затмение, ты совершенно другой человек. Сам мне говорил кучу раз. Ты не можешь теперь просто отвернуться и заверить, что ни с кем не был во время этого затмения, потому что ты не такой. Я же живу с тобой и знаю, как это бывает. Ты просто не знаешь, что с тобой было. Значит, могло быть что угодно. Сэм сделал глубокий вдох. — Я не думаю, что была какая-то другая женщина. Я не хочу, чтобы это было правдой, — невыразительно сказал он. — Но ты права. Если я даже честен на сто процентов, то не могу быть уверен. Ага, Сэм признал, что он мог быть с другой женщиной. А ведь я едва не спустила все на тормозах. Я отлепилась от стены и направилась к двери. — Лиззи, ты куда? — крикнул мне вслед Сэм, в его голосе сквозило отчаяние. — Я не знаю, — ответила я. — Понятия не имею, мать твою. В дневном свете Райкерс скорее напоминал лагерь для беженцев. Боюсь, этому способствовало и то, что я всего три часа проспала на нашем бугристом диване. В это время здесь было намного больше родственников, включая детей. Все они выстроились в очередь, в которой стояла и я, чтобы попросить свидание с Заком. Охранник в форме водил перед цепочкой посетителей собаку, натренированную на обнаружение наркотиков и взрывчатки, как будто это были не люди, а чемоданы. Одна маленькая девочка расплакалась. Что это за правосудие и для кого? Зак белый и богатый, у него есть деньги, чтобы нанять крупную манхэттенскую фирму, но даже в его случае оптимистичный сценарий — дожить до суда. Когда Зак наконец появился в комнате для свиданий, он выглядел чуть лучше, но на левой щеке виднелся длинный фиолетовый синяк, а в углу рта свежая царапина. Он медленно опустился на стул напротив. — На вид страшнее, чем на самом деле. — В этот раз в голосе не было уверенности. — Прости, пожалуйста. — Это не твоя вина. — Мы тебя переведем, — предложила я, хотя даже не была уверена, что это правда. — Переведете куда? Под охрану? — Он начал подергивать ногой, но слабо. — В «ящик»? — Наверное. — Это одиночка. Нет разницы. Тебя защищают теми же средствами, которыми других наказывают. Иронично, да? — Зак говорил, как человек, умудренный опытом, словно бы провел в Райкерсе годы, а не дни, при этом он не смотрел на меня. — Одиночка убьет меня быстрее, чем сокамерники. Мне надо на свободу, вот и все. Пришло время. Зак заслуживает правду. — Мы проиграли слушание. — Горькую пилюлю нечем было подсластить. — Прокурор обвинил тебя в убийстве. Как мы и ожидали. Зак довольно долго молчал. Наконец он затряс головой и начал дергать ногой более энергично. — В глубине души я надеялся на чудо. На то, что правда перевесит. — Правда перевесит, — сказала я. — И факты. Но во время суда, а не во время слушания о залоге. — Я достала блокнот. — Это значит, что мне нужно задать тебе несколько неудобных вопросов, а ты должен совершенно честно ответить на них, ладно? — Ладно, — сказал Зак. Он был совершенно подавлен. Интересно, может, стоило прийти в другой раз, дать ему время свыкнуться с этой мыслью? Не было никакой спешки и необязательно было выпытывать из него детали прямо сейчас. Суд должны были назначить только через несколько месяцев. Но раз я уже появилась тут, лучше было вернуться к работе. — Зачем ты смотрел билеты на рейс до Бразилии? — Об этом говорила Вэнди, и это меня беспокоило. Прокурорам нравится осознание вины. Вэнди наверняка попробует разыграть это «доказательство побега», чтобы показать преднамеренность. — А, из-за ягуаров, — сказал Зак, словно это было очевидно. — Из-за машин?