– Я знал отца, а теперь познакомился еще и с вами. Теперь можно спокойно умирать. – Давай действуй и не отвлекайся на раздумья, – ответил директор, хлопнув Лю Синя по плечу, а потом тяжело спустился с подножки и крепко обнял его. * * * На следующий день после того, как начались работы по подготовке к взрыву в стволе № 4, Лю Синь и Ли Миньшэн шли по главной штольне; их шаги разносились в туннеле гулким эхом. Они миновали первую линию взрыва и в тусклом свете нашлемных фонариков хорошо видели ряд шпуров, густо пересекающих высокий потолок, и цветной водопад запальных шнуров, стекающихся к реке, проходившей посередине прохода. – Я всю жизнь ненавидел шахту, – сказал Ли Миньшэн. – Ненавидел за то, что она сожрала мою юность. Но теперь понимаю, что мы с нею – одно. Ненавижу ли, люблю ли ее, но это вся моя молодость. – Не нужно терзаться, – ответил Лю Синь. – Мы все же кое-что сделали в жизни. Пусть и не стали героями, но, по крайней мере, ввязались в драку. Оба замолчали, сообразив, что говорят о смерти. Тут к ним подбежал запыхавшийся Айгул. – Инженер Ли, посмотри-ка туда! – воскликнул он, указывая на потолок. Закрепленный там брезентовый шланг со свисающими через равные промежутки конусами подачи воздуха обмяк – на него больше не подавалось давление. Ли Миньшэн побледнел. – Что за черт?! Когда отключили вентиляцию? – Два часа назад. Ли Миньшэн заорал в рацию, и вскоре к ним присоединились начальник вентслужбы и двое инженеров. – Инженер Ли, запустить вентиляцию невозможно. Все оборудование, что было внизу – моторы, компрессоры, взрывобезопасные выключатели и даже часть рукавов… – Вам хоть понятно, что вы кретины? Самоубийцы! Кто вам приказал сотворить эту глупость? – заорал Ли Миньшэн, полностью утратив самоконтроль. – Инженер Ли, придержите язык! Кто приказал? Директор прямо велел вытащить как можно больше оборудования перед обрушением шахты. Вы же сами были на митинге! Мы работали двое суток без остановок и подняли техники самое меньшее на миллион юаней. А теперь вы нас кроете последними словами? Зачем нужна вентиляция, если шахту вот-вот взорвут? Ли Миньшэн тяжело вздохнул. Полную картину происходящего до сих пор не обнародовали, и это сплошь и рядом приводило к подобным организационным накладкам. – А в чем проблема? – спросил Лю Синь, когда вентиляторщики ушли. – Разве вентиляцию не следовало в любом случае отключить? Нет подачи воздуха – значит, в шахту идет меньше кислорода. – Доктор Лю, ты гигант в высокой теории, а в практике – полное ничтожество. И ничего не понимаешь в происходящем. Инженер Ли правильно сказал, что ты способен только витать в облаках! – После того как начался пожар, Айгул отбросил всякую вежливость в общении с Лю Синем. Ли Миньшэн объяснил: – Вся эта залежь сильно насыщена газом. Как только отключили вентиляцию, газ начал быстро накапливаться на дне шахты, и, когда огонь дойдет туда, может случиться такой взрыв, что не только все наши завалы вышибет, но и образуются новые глубокие провалы, через которые пойдет кислород. Так что хочешь, не хочешь, а придется прокладывать еще одну взрывную полосу. – Инженер Ли, ведь даже две полосы, что выше, еще не готовы, а к третьей еще и вовсе не приступали. Огонь подходит к южным выработкам, и времени может не хватить даже на то, чтобы сделать запланированное. – М-м… – нерешительно протянул Лю Синь. – Я… у меня есть идея, которая может сработать, а может и не сработать. – Ха! – презрительно хохотнул Айгул. – Доктор Лю не уверен в себе! Да разве было когда-нибудь такое, чтобы доктор Лю с кем-нибудь советовался перед тем, как принять решение? – Я подумал, – продолжил Лю Синь, не обращая внимания на выпад, – что, может быть, стоит произвести подрыв на самом глубоком из запланированных уровней? Ведь можно же начать взрывать именно с него? В таком случае, если газ рванет на глубине, перед ним будет дополнительная преграда. – Если бы это могло помочь, мы уже так и сделали бы, – ответил Ли Миньшэн. – Взрыв будет такой, что шахтные ходы заполнятся ядовитым газом и пылью, и после него работать внизу еще долго будет невозможно. Подземный пожар распространялся быстрее, чем ожидалось. Аварийный штаб решил ограничиться взрывом только двух предусмотренных полос и приказал как можно быстрее эвакуировать из шахты всех, кто там находился. Дело шло к ночи. Собравшиеся под навесом разгрузочной площадки недалеко от входа в ствол решали, как произвести взрыв на наименьшем расстоянии, используя подъездной туннель, и вдруг Ли Миньшэн сказал, вскинув голову: – Слышите? Откуда-то из глубины донесся тяжелый рокот, как будто земля нескромно рыгнула. Через несколько секунд звук повторился. – Это взорвался метан. Огонь добрался до шахты! – взволнованно воскликнул Айгул. – Вроде бы рассчитывали, что это случится чуть подальше… – заметил кто-то. Остальные промолчали. «Земляные крысы» Лю Синя выработали свой ресурс, и теперь приходилось руководствоваться лишь старыми методами, не позволявшими точно определить местонахождение и скорость распространения огня. – Немедленно эвакуировать всех! Ли Миньшэн схватил рацию, но, как ни кричал, ответа не было. – Бригадир Чжан все волновался, как бы не разбить рацию во время работы, и еще до того как отправить меня сюда, положил ее в кучу детонаторов. А там десяток отбойников одновременно строчит, так что, наверное, никто не слышит вызова, – сказал рабочий из бригады взрывников. Ли Миньшэн подхватился и выскочил из закутка, где проводилось совещание, даже не надев каски. Было видно, как он подбежал к дрезине, сказал что-то мотористу, тот уступил ему место, и инженер на предельной скорости погнал дрезину в штольню. Лю Синь успел еще увидеть, как Ли Миньшэн помахал ему рукой и широко улыбнулся – впервые за все эти дни. Глубина еще несколько раз рыгнула, а потом все стихло. – Как вы думаете, эти взрывы пережгли весь метан в шахте? – спросил Лю Синь у стоявшего рядом инженера. Тот смерил его недоуменным взглядом. – Весь метан? Шутить изволите? Они, наоборот, вытряхнут из пласта еще больше метана. И тут прогремел такой раскат грома, что небо содрогнулось, – будто сама Земля взорвалась прямо под ногами. Из горловины шахты ударило пламя. Воздушная волна вздернула Лю Синя в воздух, и мир завертелся вокруг него и подброшенных вместе с ним камней и деревяшек. На лету он увидел, что из огня вышвырнуло вагонетку – штольня выплюнула ее, как недожеванную яблочную кожуру. Он тяжело рухнул наземь, а вокруг сыпались камни, и ему казалось, что каждый камень густо измазан кровью. А под землей рокотали все новые и новые взрывы. Перед тем как потерять сознание, он увидел, что вместо огня из жерла штольни повалил густой дым. * * * Через год Он шел, словно через ад. Небо закрывали тучи черного дыма, сквозь который изредка проглядывал едва видимый красный диск солнца. Трение висящих в воздухе пылинок насыщало дым статическим электричеством, которое то и дело разряжалось молниями, заливавшими голубым светом холмы, под которыми бушевало подземное пламя, и оставлявшими в памяти Лю Синя неистребимые отпечатки. Дым валил из провалов, испещривших холмы, и подножье каждого дымного столба сияло зловещим темно-красным светом от подземного огня. Выше дым постепенно чернел и извивающейся змеей устремлялся в небеса. Дорога изобиловала колдобинами, а асфальт размяк настолько, что через каждые несколько шагов туфли Лю Синя ощутимо вязли в нем. Автомобили беженцев запрудили всю проезжую часть; все водители и пассажиры были в респираторах, хоть немного защищавших от удушливых сернистых испарений в воздухе и непрестанно летевшего, как снег, пепла, делавшего белым всё и вся. Порядок на дороге поддерживали вооруженные солдаты, а с вертолета, барражировавшего в дыму, через громкоговоритель призывали не поддаваться панике… Исход начался зимой. Предполагалось, что он займет год, но горение внезапно усилилось, и темпы эвакуации пришлось резко увеличить. В городе началась паника. Намеченный суд над Лю Синем несколько раз откладывался, а нынче утром он вдруг обнаружил, что его камера открыта, а в тюрьме нет ни охраны, ни вообще кого-нибудь. Он беспрепятственно вышел, хоть и не был уверен, что поступает правильно. Земля вдоль дороги была изрезана трещинами и язвами, заполненными той самой густой пылью, которая с каждым шагом взвивалась вокруг него. Над придорожным прудиком поднимался пар, а поверхность была сплошь покрыта трупами рыб и лягушек. Стояла середина лета, но нигде не было видно ни единого зеленого пятнышка. Пожухлую траву скрыл пепел. Деревья засохли, а некоторые из них дымились на корню; их ветки, превратившиеся в древесный уголь, вздымались к вечернему небу, как гротескные заломленные руки. Дым вырывался и из некоторых окон опустевших домов. Он увидел, как несметные полчища крыс, изгнанных из гнезд жаром, широкими волнами пересекают дорогу… Чем дальше в холмы он уходил, тем ощутимее становился этот жар, передававшийся от ступней по всему телу, тем менее пригодным для дыхания становился загрязненный воздух. Даже респиратор почти не помогал. Жар от огня распределялся неравномерно, и Лю Синь инстинктивно огибал самые раскаленные места. Выбор всегда находился. Там, где огонь подбирался вплотную, дома занимались пламенем, из которого время от времени слышались треск и грохот рушащихся конструкций… Он наконец-то добрался до главного входа в шахту, прошел мимо вертикального ствола, который теперь больше походил на дымоход камина; каркас все еще возвышавшегося над ним копра был раскален докрасна (некстати вспомнилось, что один из видов подземных проходов шахтеры называют «печь»). От яростного шипящего свиста у него мороз пробежал по коже, несмотря на невыносимую жару. Здание обогатительного участка было плотно окутано дымом, а кучи приготовленного к вывозу угля за нею горели уже давно и сейчас представляли собою колоссальный ком раскаленного кокса, над которым порхали языки пламени. Здесь не было ни одной живой души. Ступни невыносимо жгло сквозь чуть не плавившиеся подошвы, телу, похоже, уже нечем было потеть, дышать было так трудно, что он ощущал себя на грани обморока, но, как ни странно, сознание оставалось совершенно ясным. Собрав до последней капли оставшиеся силы, он направился к окончательному месту назначения. Его манила горловина штольни, сиявшая алым подземным пламенем. Он все же добрался сюда. И улыбнулся. Он повернул в сторону производственного корпуса. Над его крышей тоже курился дымок, но огня в нем определенно не было. Войдя в открытую дверь, он направился в длинную раздевалку. Озарявший комнату тусклый колеблющийся красный свет от бушевавшего в шахте огня как будто заставлял все приплясывать – в том числе и ряды шкафчиков для одежды. Он шел вдоль их длинной шеренги, читая номера, пока не отыскал тот, который был ему нужен. Он с детства запомнил тот случай, когда отца назначили старшим над самой никудышной бригадой забойщиков, с которой еще никому не удалось справиться. И его отца эта дерзкая молодежь поначалу встретила не то что в штыки, а даже с презрением. Причиной этому, как потом выяснилось, стал непривычно вежливый тон, которым он, впервые войдя с ними в раздевалку перед работой, попросил прибить на место оторванную дверцу шкафчика. На него даже не смотрели. Понять, что его вообще заметили, можно было лишь по нескольким грубым ругательствам. Отец не стал отругиваться, а также кротко попросил: «Дайте хоть гвозди, я сам прибью». Кто-то бросил ему несколько гвоздей, и тогда отец добавил: «И молоток». На сей раз никто и ухом не повел. Но внезапно все смолкли и с изумлением уставились на нового бригадира, а тот голой рукой, подушечкой большого пальца без видимых усилий взял и вдавил все гвозди в дерево. Обстановка сразу переменилась, и молодежь тут же повернулась к бригадиру и почтительно выслушала от него инструктаж… Шкафчик не был заперт и, открыв его, Лю Синь увидел, что там до сих пор находится одежда. Он снова улыбнулся, на сей раз подумав, что прошло больше двадцати лет и, наверное, после отца здесь сменилось несколько владельцев, а гвозди, возможно, те же самые. Он снял с крючка робу и надел сначала штаны из толстого брезента, а потом такую же куртку. От спецовки, покрытой пятнами смазки, к которой особенно хорошо липла угольная пыль, исходил знакомый с детства резкий запах пота и машинного масла. Запах успокоил его и привел в чуть ли не блаженное состояние. Потом он обул тяжелые рабочие сапоги, взял каску, нашарил фонарь и прицепил его к каске. Батареи в шкафчике не оказалось; он открыл соседнюю дверцу и, конечно же, нашел там то, что нужно. Прицепив тяжелую коробку к поясу, он щелкнул выключателем и понял, что батарея разряжена. Неудивительно – все работы прекратились год назад. Впрочем, он помнил, где находится ламповая – прямо напротив раздевалки; мальчишкой он не раз смотрел, как работавшие там женщины заряжали батареи, заливая в банки дымящуюся серную кислоту. Сейчас он, конечно, не мог этого сделать – за дверью клубился желтый сернистый дым. Он благоговейно возложил на голову каску с фонарем и подошел к густо покрытому пылью зеркалу. Там он увидел в пляшущем красном свете своего отца. – Отец, я иду вниз, сменить тебя на рабочем месте, – сказал он, улыбаясь, и зашагал к дымящемуся зеву штольни. Пилот вертолета вспоминал потом, что, пролетая на малой высоте над стволом номер два, где завершалась зона его патрулирования, он кого-то увидел на открытом месте – черный силуэт на красном фоне вырывающегося из-под земли пламени. Неизвестный, похоже, направлялся в шахту, но уже в следующий момент пилот увидел только красный огонь и ничего больше. 120 лет спустя Дневник семиклассника Предки наши, оказывается, были жуть какие тупые, да и жилось им несладко. Спросите, с чего я так решил? Нас сегодня водили на экскурсию в Музей горного дела. И больше всего меня там поразило, что они добывали твердый уголь! Прежде всего нас прикольно одели: на голову шлем, к которому приделан фонарь, соединенный проводом с какой-то прямоугольной штукой, привешенной к поясу. Я сперва подумал, что это компьютер (слишком здоровый, правда), но оказалось, что это аккумулятор для освещения. Такая здоровая батарея легко потянет автомобиль, а они к ней крохотную лампочку цепляли! А обуть велели высокие непромокаемые сапоги. Учитель сказал, что такой была в старину рабочая одежда у шахтеров, работавших в забое. Кто-то спросил, что такое забой, а учитель сказал, что мы скоро сами все увидим. Нас посадили в сцепленные одну за другой коробочки на колесах, стоявших на очень узких рельсах, вроде старинных поездов. Тащила коробочки отдельная машина, соединенная с подвешенным высоко над головой проводом. Весь этот поезд поехал, и вскоре мы оказались в огромной черной пещере. Там было очень темно, поскольку изредка подвешенные к потолку лампы почти ничего не освещали. Фонари, что были у нас на головах, тоже оказались слабыми – можно было ясно разглядеть разве что лицо соседа напротив. Там дул очень сильный ветер, прямо свистел в ушах. Анна завизжала; но она всегда визжит. – Дети, сейчас мы спускаемся в шахту, – объявил учитель. Мы ехали еще долго, но в конце концов поезд остановился, и мы вышли из довольно широкого туннеля в совсем узенький боковой лаз, такой низкий, что, если бы не шлем, я насажал бы кучу шишек на голове. Фонари на шлемах светили, конечно, но все равно разглядеть толком ничего было нельзя. Анна и еще несколько девчонок стали кричать, что им страшно. Но шли мы недолго, и скоро перед нами открылся довольно просторный зал. Потолок здесь поддерживало множество колонн. А на той стороне зала мелькало множество пятен света, испускаемого такими же фонариками, как наши. Подойдя ближе, я увидел, что там работало множество людей. Часть из них сверлила стену какими-то тяжелыми штуками с длинными сверлами. Учитель сказал, что они называются «отбойные молотки». Смешно! А другие большими металлическими лопатами насыпали какие-то черные куски в вагончики вроде тех, на которых мы приехали, только с высокими бортами, и еще в кожаные мешки. Вокруг них клубилась пыль, временами загораживавшая фигуры, и в ней были видны только пятна и лучи света. – Дети, мы с вами сейчас находимся в так называемой «рудной зоне». Вы видите, как в те старые времена люди работали в шахтах. Несколько шахтеров направились в нашу сторону. Я знал, что это всего лишь голограммы, и не пошевелился. Двое из них прошли прямо сквозь меня, так что я смог хорошенько разглядеть их – и обалдел. – Разве в Китае нанимали чернокожих для работы в шахтах? – Чтобы получить ответ на этот вопрос, – сказал учитель, – нужно на деле испытать, что за воздух в рудной зоне. Учтите, это будет нелегко, так что сначала наденьте дыхательные маски, которые лежат у вас в сумках. Мы надели маски, и учитель продолжил: – Не забывайте, что это будет не голографическая проекция, а полная реальность. В нашу сторону поплыло густое черное облако. В свете наших фонарей было видно, что оно состоит из крошечных сверкающих частиц. Тут Анна снова завизжала, на этот раз за нею завопили и другие девочки, а потом и кто-то из мальчиков! Облако рассеялось, и я повернулся к ним, хотел посмеяться над ними, но тоже ахнул – все были черными с ног до головы; белыми остались только лица, которые были укрыты масками. Тут раздался еще один крик, и у меня волосы встали дыбом – это был голос учителя: – Сея! Боже мой, ты не надел маску! Сея действительно не надел маску, и лицо у него было таким же черным, как у голографических изображений шахтеров. – Вы на уроках много раз повторяли, что история нужна для того, чтобы понять и почувствовать, как жили люди прошлого. И я захотел по-настоящему почувствовать! – оправдывался он, сверкая зубами, которые на черном лице казались ослепительно белыми. Где-то неподалеку взвыла сирена, и уже через минуту перед нами, грубо разрушив иллюзию прошлого, беззвучно остановилась каплевидная летающая машина. Оттуда поспешно выбрались два врача. За это время вентиляция полностью устранила настоящую угольную пыль, и в просторном зале клубились только голографические изображения ее облаков, так что белоснежные халаты врачей нисколько не испачкались. Они сразу подхватили Сею и понесли в машину. – Мальчик, – сказал один из них, глядя ему прямо в глаза. – Твои легкие серьезно повреждены. Тебе придется не меньше недели пролежать в больнице. Твоих родителей мы предупредим.