Сам же был уверен, что Григорий Петрович Шаховской смог выйти на след крамолы, заговора, которым пытаются опутать людей вокруг меня. Если решились убить знатного человека, боярина, значит, за убийством стоит кто-то очень знатный, но обиженный. В Ростов были направлены люди. То, что у меня кадровый голод, побудило отправить троих телохранителей. Они должны присмотреть за митрополитом Филаретом. И, если заприметят хоть что-то, что можно расценить, как участие в заговоре, то принять к сведению. Там уже работали агенты, может случится и так, что они расскажу о подозрительных людях. А вообще, я вознамеривался закрывать вопрос с Романовыми, только хотел грамотно на них сфабриковать дело. Чем я благодарен убитому Шаховскому, так тем, что его смерть позволила мне под уважительным предлогом, прервать свое моление в Троице-Сергиевой лавре. Два дня сплошных молитв — это для меня испытание и нерациональное расходование такого ресурса, как время. А вот, в чем я ему не благодарен, так в том, что Шаховской не рассмотрел проблемы и не рассказал о ней мне. За это мог и снять с должности стольного воеводы, пусть и назначил только что. Заговор? Да я сразу, после того, как вошел в Москву, должен был закрыться в Кремле и не высовываться, ибо мои действия для элит были революционными. Это еще хорошо, что не произошло единения боярских групп, пока кланы не объединились, иначе только дворни боярской было больше, чем всех оставшихся в столице войск. Арестованы Долгорукие. Они уже подбивали Оболенских, с которыми были в родстве, выступить. Проблема крылась в том, что Шуйский перед своим бегством объявил Владимира Тимофеевича Долгорукого боярином и пообещал, что и иные представители рода могут войти в Боярскую Думу. Вместе с тем, Владимир Тимофеевич только что вернулся с берегов Терека, где прос… проиграл все, что мог проиграть. Но у него было не менее трех полков, которые вот только что пришли, и не в столицу, а в Вологду. Этот факт должен был насторожить, если бы вовремя я о нем узнал. Получалось, что два стрелецких волка и полк, свёрстанный из вяземских дворян, стоит в Вологде, а не идет в столицу, чтобы получить назначение, а дворяне не спешат на Смоленщину. Пока смоленская военная общественность себя мало проявляла, надеюсь, что вяземские бояре — это частность. Но воевода смоленский Шейн должен на днях прибыть в Москву, переговорим. Тут же и оставшиеся Буйносовы были готовы присоединиться, прибыв из своих вотчин, опять же дарованных Шуйским, с боевыми холопами. Пока все сидят по норам, но ведь два-три дня и могут собрать воинственных прихлебателей. Ниточки, могут вести и к роду Нащекиных. В Тверь, где гнездо Нащекиных, я отправил человека, чтобы поспрашивал, да разузнал, как там дела обстоят. И представители этого рода, как и другие не слишком знатные, но «работяги» — сейчас та самая либо опора для государства, либо причина слома системы. Елец, Тобольск, Сольвычегорск, Пермь — в этих городах первыми воеводами представители Нащекиных, в иных регионах России, есть люди, связанные с родом, которые служат вторыми воеводами. Такая же ситуация с Волынскими, которые на Юге отрабатывают. И это не слишком знатные роды, но системообразующие. Очень не хотелось бы, чтобы они вошли в сговор и стали моими врагами. Тогда и не знаю, на кого опираться. Да, складывается команда, те же Ляпуновы могут стать некоторой опорой, но… революционной, резко меняющей расклады. Долгоруких арестовал, сейчас пока идет разбирательство, без дыбы. Если не будет адекватных ответов, почему три полка, да с приданными им пятью пушками, в Вологде… займут место рядом с паном Гансевским. Из всех панов, только он не стал извиняться, мало того, прилюдно оскорбил. Вот так, сам попросился на прием, а после назвал вором, безродным хлопом и так далее. Свое мнение посол Сигизмунда изменит, обязательно, так как будет посажен на кол сразу после того, как я отправлю Головина назад, в Новгород. Перед смертью у Гонсевского будет время, но не долго, осознать свою неправоту. А Головин пусть не видит, как я с поляком обойдусь, чтобы не давать лишних козырей шведам. Подумают, что я окончательно разругался с Речью Посполитой, так давить начнут. Может, я и слон в посудной лавке, и веду себя неправильно. А как надо было? Собрать представителей наиболее знатных родов, объявить им, что я стану действовать только, исключительно, по их указке? Что могут брать себе те чины и должности, которые захотят? Так поступить? Пусть в соответствии с местническими книгами разделят посты и титулы, не взирая на личные качества, навыки, умения, таланты и не спрашивая меня? Ну, это же путь в никуда! У каждого человека есть свои психофизические особенности и склонности. Можно ли поставить Пожарского Дмитрия Михайловича, к примеру, директором театра, или что-то вроде министра культуры? Смешно, этот человек может хорошо выполнять функции воеводы. Так что продолжу воевать, продолжу лить кровь, если потребуется. Этот процесс, кстати, весьма прибыльный. От конфискации имущества только у Басмановых и Шуйских я пополнил казну почти на двести десять тысяч рублей серебром, не считая стоимости земель, усадеб, поместий и вотчин. Милославские, Трубецкие и иные, кто не бежал к разбойникам, готовы к отправке в Сибирь. Двадцать процентов от их имущества я разрешаю взять с собой, как и нанять людей. Есть риск, что где-нибудь на Байкале объявится княжество, а какой деятель из некогда славных семейств скажет, что он де, государь. Но это маловероятно, так как без метрополии, то есть моей воли, выжить будет сложно, а я смогу выслать обоз в поддержку, если будет толк в освоении земель. Так что бурлит от новостей Москва, я сижу в Кремле, словно в осаде, под постоянной охраной не менее пяти сотен воинов, как наемников, так и стрельцов, с которыми начинал свой путь из Тулы. Ломается система, надеюсь, на много меньшей кровью, чем в это же время в той истории, которая уже не должна повториться. И пусть я стану Грозным, Душегубцем, еще как назовут, но порядок наведу. А при порядке и жизнь станет налаживаться. Глава 8 Глава 8 Москва 26 августа 1606 года Пришел сеунч, вернее, сразу два. Победы в двух операциях. Казалось, радоваться нужно, но что-то веселье не приходило. Даже из показаний людей, которые привезли благие вести, несмотря на то, что мне лили в уши о героизме и исключительном профессионализме, было понятно, что не все гладко. Победы — они могут быть разными. Можно выигрывать сражения с надрывом и быстро сточить армию, чего я и опасался. И так ощущается нехватка обученных бойцов, даже столь скверно обученных, как стрельцы. Я не то, чтобы придираюсь, стрельцы — хорошие воины, они пока главный мой ресурс для войны. Однако, я знал, как может действовать пехота, как уже должны уметь работать польские гайдуки, которые воевали десятью линиями и столь слаженно, что использовали все десять построений. Мы тренировались на шесть линий, по примеру армии Вильгельма Оранского. Однако, у Пожарского не получилось. И я не виню Дмитрия Михайловича, напротив, облагодетельствую за победу. Мне нужен лояльный князь, в котором течет кровь Рюрика. Да и как можно научить стрельцов воевать по новому, если всего-то пару месяцев прошло с начала обучения? Да и учеба эта выходила ни шатко ни валко, потому как нужно еще четкое понимание у командиров, что должно получиться в итоге. Стрелецкое войско должно существовать, и оно будет опорой, но лишь до того момента, как получится взрастить профессиональную армию, в которой не будет места ни дополнительному ремеслу, ни торговых операций, осуществляемых воинами. Стрелец же, по большей части, занят своим бытом. У него мастерская, или еще какой заработок, нет времени на обучение. И так, учитывая интенсивность боевых действий, ряд мастерских в Москве и иных городах закрылись в виду того, что владельцы на фронтах проливают кровь. Ну, ничего, работа идет. И тут я пошел по пути Петра Великого, начал создавать гвардию, которая должна только воевать, или служить охраной для государя-императора, то есть, преданна только мне, с чьей руки будет кормиться. Будут и преображенцы и семеновцы и даже тушинцы, в виду хорошего расположения этих сел относительно Москвы. Буквально вчера Лука отправил по пять строительных артелей в каждое из сел, чтобы предварительно построить там по три десятка домов. Строительство, как я рассчитывал, начнется с момента моего посещения этих сел, чтобы на месте решить, что и где ставить, как должен выглядеть военный городок. Пока же начнется процесс заготовки строительного материала. Строить следует только с черепицей и с печами в жилых помещениях. Для чего еще ранее сразу шести московским гончарам поступил заказ на изготовление черепицы. Их вывезли за пределы Москвы, там строятся печи для обжига, в том числе и кирпича. Что мог логически измыслить по этому направлению, я гончарам передал. С ремесленниками, вопреки логике времени, я встретился. Думаю, что прошедшая аудиенция изрядно добавила мотивации и энтузиазма гончарам. Они заверяли, что костьми лягут, но все сделают и даже больше требуемого. А вообще то, что я делаю в области производства — это даже не полумеры, это только оперативные решения при реализации отнюдь не масштабных проектов. Строительство всего трех военных городков, да еще обустройство Немецкой слободы на Яузе — это в масштабах государства слабо, очень слабо. И как бы хотелось, по примеру Петра Великого, помахать кузнечным молотом, да на свежем воздухе, выбить пару зубов нерадивому ремесленнику, сломать трость на горбу чиновника. Но… я в осаде. Нет, войск вокруг, которые бы шли на штурм Кремля, нет, но аресты продолжаются, бурление в столице так же имеется. Стоило только взять одного из Долгоруких, как ниточки потянулись с другим, после еще дальше. Пришлось, конечно, уже и дыбу применять, но люди без таких методов допроса не хотели идти на всеобъемлющее сотрудничество. Должно было многое измениться. С одной стороны, я убираю недовольных, с другой же, начал интенсивно подбирать свой круг. Прибыл Ефим Варфоломеевич Бутурлин. Я приблизил братьев Хворостиных. Иван Дмитриевич Хворостинин не успел добраться до Астрахани, как отправился обратно, узнав, что я вновь взошел на трон. Были некоторые сомнения в том, насколько может быть верен мне Юрий Дмитриевич Хворостинин, все-таки он получил назначение от Шуйского, успел обозначится в рындах моего недавнего соперника. Но эта фамилия знатная, пусть и немного в тени своего родителя и ставшая знатной благодаря ему. Я что-то вспоминал о сыновьях прославленного полководца, узнавал о них уже в этом времени и пришел к выводу, что они должны стать неплохими администраторами и организаторами военной реформы. С Романовых получилось, от чего не получится работать со мной? Пообщавшись с Юрием Дмитриевичем Хворостининым, я понял — что-то, но от великого отца в этом человеке осталось. Может быть не хватало организаторских способностей своего родителя, Юрий не обладал столь уникальным характером, как отец. Некогда Дмитрий Иванович Хворостинин смог пробиться через местничество и стать великим русским полководцем. Но Юрий Дмитриевич имел все шансы не вести в бой полки, но создавать теорию тактик и стратегий. Хворостинин-сын прекрасно понимал роль артиллерии в полевом сражении, наверно, более, чем иные. Терять этого человека я не хотел, был готов даже закрыть глаза на некоторые огрехи в поведении. И искренне расстроюсь, если придется его казнить. Так что пока я приближал Пожарских, Бутурлиных, Волынских, Скопина-Шуйского, Ляпуновых, Нагих, Годуновых, Телятевских. Последние оказались вне любых разговоров и измен. Стало известно, что Василий Шуйский предлагал Андрею Андреевичу Телятевскому Хрипуну возглавить против меня поход, но тот, то ли цену себе набивал, то ли выжидал время. Не присоединился ко мне, ранее, чем я вошел в Москву, но и не стал против. И этот человек имел действительный политический вес. Так что Боярская Дума, можно сказать, сформировалась. Вот сейчас зачищу Долгоруких и, так сказать, особ с ними аффилированных, и решу, что внутренние дрязги поутихли. Но были еще семьи, вполне влиятельные, с большими возможностями. Речь идет о Строгоновых, Татищевых и Головиных. — Димитрий Иоаннович, — мои размышления и рисование стрелок между фамилиями, прервала Ксения. Моя будущая жена вернулась из Новодевичьего монастыря где, как это заведено, молилась вместе с будущей свекровью. Марфа-Мария Нагая выполняла свою часть уговора и приветила Ксению Борисовну, на людях, поцеловала и самолично повела в храм, где две женщины и молились. Ксения уже не была инокиней, и было важно, чтобы ритуалы произошли. Еще ранее Ксения попыталась уговорить меня не просто простить Михаила Игнатьевича Татищева, но допустить его в Боярскую Думу. Я понимал, что женщина ищет собственную поддержку, своих людей, чтобы как-то, но иметь политический вес. Да я и не особо против был бы этого. Но не Татищева, который и в покушении на меня участвовал и за Ксенией был отправлен Василием Шуйским, может и для убийства ее, а, скорее всего, использовать против меня. Но рубить с плеча в этот раз я не собирался. Никто из очередной партии заговорщиков не показывал на Татищева, а мне нужен был человек для очень важного дела и Михаил Игнатьевич подойдет. Хотя, как на духу, ему голова явно жмет, вот только с таким кадровым голодом, что у меня присутствует, и врага подрядить можно на решение проблем государства. — Ксения Борисовна! — приветствовал я невесту стоя, проявляя уважительное отношение. — Прости, государь-император, но что ты решил по просьбе моей? — спросила почти что жена. — Поцелуешь? Скажу! — решил я покуражится. Ну не могу я общаться с женщиной, которая скоро станет моей женой официальным тоном, словно совершенно чужие люди. Семья — это рекреация, та зона, где должно быть максимально комфортно, а не напряженно, как между нами. Любви не предвидится, но я в том психологическом возрасте, когда нет всепоглощающей страсти, есть расчет. Но это же не значит, что для общения с женой я буду посылать людей уточнить ее график и свободное окно. И так мне приходится во всем и со всеми быть предельно сконцентрированным и в напряжении. День, два, неделя — усталость от такого положения дел не ощущалась, но накапливалась и скоро можно было ожидать даже и у меня психоз, несмотря на выдержку и терпение. — Ты… не любы мне, — виновато сказала Ксения. — Так и ты мне не люба. Но, коли смириться не сможем, да не станем друзьями, не нужна мне такая жена, — жестко отвечал я, и не думая подбирать слова. Не люб я ей! Обидно даже! Что-то внутри взыграло. Не простила, что мое тело некогда насильничала ее организм? Хотя с чего должна была прощать? Пока еще ничего не сделал для нее такого, чтобы можно было забыть и открыться. Но все равно, так дело не пойдет. — Через седмицу мы станем венчаны, от того, пора и забыть об обидах, — я улыбнулся. — Где Татищев? Ксения просияла. Добилась своего, как минимум разговор будет. Что же, мне даже приятно ее радовать. Через два часа, когда я провел утреннюю тренировку со своими телохранителями, передо мной предстал мужчина, на вид, среднего возраста, с очень ухоженной и постриженной бородой, подтянутый, широкоплечий. Было видно, что Татищеву не чужды упражнения с саблей. — Государь-император! — приветствовал меня Михаил Игнатьевич, склонившись в глубоком поклоне. Мог бы и на коленях вымаливать прощение. — Ты умышлял супротив меня, однако, после, от чего-то не вошел в сговор с Мстиславским, не воевал против. Но измыслил через Ксению Борисовну прощения просить. Чего ждешь от меня? — вальяжно рассевшись на своем стуле, я спрашивал с Татищева. — За то отслужить желаю, государь, — отвечал Татищев. Я задумался. Куда пристроить и что делать Татищеву продумал заранее. Мне нужен был посол в Персии к Абассу I. Каспийский регион для России — это почти бездонный рынок, по крайней мере с тем количеством товаров, что моя империя может предложить. Но, ведь есть возможность наладить и транзитную торговлю с Европой. Она не может быть масштабной, европейцам пока так же не особо что есть продавать персам, но и это копеечка. Аббас должен иметь торговые отношения с Индией — это уже очень привлекательно. Сейчас же я задумался о другом — не сделать ли Михаила Игнатьевича шпионом. Ведь он преспокойно мог бы отправиться к Сигизмунду, как и некоторые иные бояре ранее. Будет мне сообщать о планах польского короля. В этом времени понимание необходимости сохранения государственной тайны размыто. Перебежчик может знать чуть ли не дату объявления войны и состав армии вторжения. Но… что выбрать: войну и предложить Татищеву шпионить, или мир и организовать посольство в Персию? Из послезнания знал, что персы помогали Михаилу Федоровичу в период становления династии Романовых. Сколь большая была эта помощь, не особо понятно, но Астрахань долго оставалась важным центром торговли. Мир и развитие — вот мой выбор, но это для того, чтобы удачно воевать. — Михаил Игнатьевич поедешь на Юг. Мне нужен уговор с калмыками, что нынче переселяются на земли малых ногаев. Ты поверстаешь их в подданство империи. Такоже поедешь к башкирам и поспрашаешь их: от чего мои подданные ни даров ни шлют, тем паче, воинов своих не присылают, кабы тех же татей воевать [башкиры были в подданстве Московского царства с середины XVI века, однако в Смуте, как и в дальнейших войнах особого участия не принимали], — я сделал паузу, чтобы понять, насколько мои слова находят отклик у Татищева. — Сделаю, государь, — озадаченно сказал Татищев. — Сделаешь! Выбора у тебя нет. Токмо это не все. Опосля ты отправишься в Персию, по дороге разузнаешь, что и как происходит на Кавказе. Слышал я, что черкесы отложиться собрались, али уже то сделали. Грузия також. Мне нужен торг с Аббасом. От него шерсть, бамажный пух [хлопок], сабли, нужны люди. Пусть продаст армян, что недавно много взял с войны с туркой. Токмо ремесленных, — накидывал я задач Татищеву. — последнее… на дары падишаху возьмешь со своих денег. Я собирался уже повелеть забрать все твое… Так что знаю, сколь немало добра у тебя есть. Все сладишь, забуду сговор и иные обиды. Более я не говорил, а показал всем своим видом, дескать, увлекся чтением, что разговор закончен и никаких обсуждений не будет. Бумага с четкими инструкциями готова. Но сам же и окликнул Татищева. — Кто из сбежавших к Сигизмунду и могилевскому татю более радел за Россию и ляхов не любил? — спросил я. — Воротынский то, государь-император, — не задумываясь, ответил Татищев. Будущий посол в Персии ушел, но мой рабочий день только начался. Далее я встречался с Гумбертом. Русский барон, но все еще наемник, нужен был для еще одного щекотливого дела. Я хотел нанять большое количество немецких наемников и Иохим Гумберт говорил, что он может это сделать, как и многое другое, если только он будет благородного сословия и располагать деньгами. Попахивало, как сказали бы в определенный период времени в будущем, «кидаловым». Но было, как минимум два «но» в пользу того, чтобы довериться наемнику: первое — Иохим женился на вполне себе уважаемой протестантке, правда, ее отец умер, но оставил богатенькое наследие — трактир и гостиный двор. Но не это важно — там была любовь. И женщина останется в России. Второй нюанс, который будет способствовать выполнению моего поручения в Европе — это статус. Он русский барон, но кто он для европейцев? Пока за ним государство и Иохим делает нечто, отыгрывая роль посла, да — статус. А реши он остаться в Европе и кинуть меня… он становится лишь богатым, но не знатным человеком. Ну и честное слово, клятва на Евангелие, да и трое дворян из моих телохранителей отправятся с Гумбертом.