Я не слишком сильна в сантиментах. Нельзя быть бедной и нежной. Я должна нервничать, идя в школу, по сравнению с которой Гарвард выглядит как захолустный муниципальный колледж. Но я не нервничаю. Не в моей природе нервничать или бояться. Когда живешь такой жизнью, какой жила я. Той, где тебе приходится бороться за выживание, еду на столе, крышу над головой? У тебя нет времени бояться чего-либо. Ты делаешь то, что должно быть сделано. Глава 3 Алистер — Вам двоим понадобилось достаточно времени, — бормочу я, отталкиваясь от машины ботинком, бросая сигарету на землю и затаптывая угасающий уголек. — Тэтчеру нужно было погладить свой костюм, — Сайлас толкает плечом Тэтча. Сам он одет в черное худи. Лунный свет отражается от его ожесточенного лица. — Версаче? На место преступления? Немного претенциозно, даже для тебя. — Я разглядываю его наряд, выглядящий так, будто он присутствует на каких-то гребаных политических дебатах о глобальном потеплении или здравоохранении. — Приятно видеть, что ты не слишком ненавидишь маму и папу, похоже, ты, по крайней мере, научился от них разбираться в брендах, — его голос выравнивается. — Мы знаем, что ты выступаешь против богатства, Алистер, но нет нужды завидовать моему невероятному стилю. — Он поправляет воротник. Я делаю шаг ближе к нему в знак предупреждения, но звук высоко взревевшего двигателя перебивает мой временный гнев на лучшего друга. Мотоцикл Рука стального цвета въезжает на парковку морга. Мотоцикл резко глохнет, когда он поворачивает ключ зажигания. Снимая матово-черный шлем с головы, он встряхивает волосами, как будто участник бойз-бенда. — Рад, что ты смог присоединиться к нам, Ван Дорен. — замечаю я. Он идет к остальным, не снимая перчаток, единственный из нас с ухмылкой на лице. Он поднимает свою сумку. — У меня есть все, на случай, если мы решим… — Сегодня мы ничего не будем взрывать, Рук, — прерывает его Тэтчер, уже зная, куда направлены его мысли. Он поднимает руки в защиту. — Пойдемте, разузнаем, что скрывает добрый доктор, — я поворачиваюсь, гравий хрустит под моими ботинками, когда мы идем к задней двери здания. Сегодня Рук выполнял небольшое поручение для своего отца в офисе окружного прокурора. Все, чтобы помочь отцу и отпереть эту дверь, чтобы мы могли легко попасть внутрь. Мои костяшки пальцев дрожат от предвкушения, когда я осторожно открываю дверь. Слышу, как Сайлас щелкает замком позади нас, просто чтобы никто не последовал за нами. Мы идем в ногу, пробираясь через приемную, мое сердце колотится в груди. Металлический привкус распространяется по моему рту, и я сжимаю челюсти. Что это говорит обо мне и о том, кто я есть, что эта ситуация привела меня в восторг? Я вижу отблеск света, как раз перед тем, как упираюсь руками в двойные двери, открывая их с громким стуком. Внутри кабинета судмедэксперта стоит ужасный запах. Он въедается в нос и проникает внутрь. Холодное тело с подтянутой к груди простыней. Слева доктор Говард Дискил вздрагивает за своим столом, стул скрипит под его весом. Он быстро поправляет очки, пытаясь прийти в себя после того, как мы его напугали. — Извините, — прочищает он горло, стараясь говорить более строго. — Но вы, мальчики, не можете здесь находиться. Он поудобнее устраивается на своем месте, настороженно оглядывая каждого из нас. Я смотрю на парней, и все мы на короткий миг устанавливаем зрительный контакт, как будто для кого-то из нас это последний шанс отказаться, прежде чем мы начнем пачкать наши репутации. Когда никто ничего не говорит, я снова обращаюсь к Говарду. — Я не помню, чтобы мы спрашивали твоего разрешения. После этого работа идет быстро. Сайлас и Рук достают из сумки нейлоновую веревку и привязывают доктора к креслу. Он сопротивляется, безнадежно, но все, же сопротивляется. Он извивается в их руках, пока они обматывают черную веревку вокруг его тела, полностью обездвиживая его. — Что, черт возьми, вы делаете?! — кричит он, его лицо приобретает уродливый оттенок красного. Рук упирается ногой ему в спину, толкая кресло на колесиках на середину комнаты. Оставаясь за столом, он начинает открывать ящики и перебирать бумаги. Я лезу в карман куртки, доставая пару золотых кастетов. Металл холодный в моей ладони, но тепло кожи быстро его согревает. Шагнув к Говарду, я продеваю пальцы в отверстия, позволяя изогнутому концу впиться в мою ладонь, крепко сжимая ее. — Розмари Донахью, — говорю я, все еще глядя на боестящий металл на моей руке, мои инициалы выгравированы на вершине каждой костяшки. — Ты делал отчет о ее вскрытии, верно? — Это конфиденциальная информация. Я не могу просто так сказать тебе что-то подобное, — возражает он, борясь со веревками. Мышцы на моей челюсти дважды дергаются, когда я наклоняю голову влево, хрустнув шеей. Я делаю выпад вперед, внезапный и сильный. Моя рука защищена от удара стальным щитом снаружи, но я все равно чувствую, как металл впивается в его скулу. Воздушный поток проходит через нас, когда его голова от удара поворачивается влево. Стон боли вырывается из его рта вместе с багровой жидкостью. Она брызгает на пол, на его рубашку. Вероятно, я выбил ему зуб. Кожа в месте моего контакта рассечена, кровоточащий неприятный порез уже начинает набухать, становясь жгуче-красным. Я кладу руки по обе стороны от его стула, наклоняюсь так, чтобы мое лицо было близко к его лицу, качаю головой и щелкаю языком. — Неправильный ответ, Говард. Что-то острое, как электричество, пронзает мое тело, когда его глаза сверкают от страха. Адреналин от осознания того, что он сейчас в ужасе за свою жизнь, заставляет мои пальцы ног загибаться в ботинках. Я мог бы жить за счет этого. Его страх. Я мог бы питаться им, как голодный гребаный пес. — Я спрошу еще раз, — говорю я, вставая во весь рост. — Розмари Донахью. Ее вскрытие. — Да! Да! Я делал ее вскрытие! Какое это имеет значение?! Это была просто передозировка! — отчаянно кричит он. Я киваю: — Хорошо, это действительно хорошо, а теперь скажи мне, почему ты забыл упомянуть о ранах на ее теле? Шок отражается на его лице, как будто логические точки, почему мы здесь, наконец, соединяются. Он знает, что мы что-то знаем. Вопрос в том, будет ли он настолько глуп, чтобы лгать нам в лицо? Говард коротко качает головой: — Их не было. Это была просто передозировка. Я был почти рад, что он снова солгал. Еще один резкий, убийственно сильный удар приходится на то же самое место. На этот раз он действительно выплевывает зуб, а может, и два. Вес кастета делает мои удары еще сильнее. Этот гнев, тот, который я всегда так быстро спускаю, уже давно существует, вырываясь наружу каждый раз, когда я открываю глаза. Я злюсь на продавцов и водителей. На все и вся. И каждый раз, когда я наношу эти удары, каждый раз, когда я причиняю боль кому-то другому, я представляю именно их. Людей, которые дали мне мою фамилию и все, что к ней прилагается. Тех, кто сделал меня всего лишь запасным вариантом. Я меняю направление, нанося жестокий удар в его ребра, я готов поклясться, что мои уши слышат, как они трещат в его груди. От раздирающей кости боли я чувствую себя так, словно принимаю лучший наркотик на планете. Ничто не сравниться с этой эйфорией. — Я был там, ты, гребаная мразь, — выплевываю я. — Я видел ее тело до приезда полиции. Ее ногти в крови и грязи от того, что она за что-то цеплялась. Вся в синяках, как будто ее держали. Ты снова собираешься мне лгать? Я обещаю, что если ты это сделаешь, ты пожалеешь об этом. Веришь или нет, Говард, но я обойдусь с тобой легко, по сравнению с тем, что сделает мой друг. — Я не лгу, — хрипло говорит он, хватая воздух. — Клянусь, все мои выводы указаны в отчете. Это все! Кровь капает из его рта на белый лабораторный халат. Интересно, думал ли он, когда надевал свои брюки сегодня утром, о том, что на них потом окажется кровь? Если он хочет по-плохому, тогда будет по-плохому. — Не говори, что я тебя не предупреждал. Я поворачиваюсь к нему спиной, злясь, что не могу заставить его выложить больше информации. — Он твой, — бормочу я. Я даю Тэтчеру разрешение делать все, что придумает его извращенный ум. Я не настолько жесток, чтобы позволить ему начать первым. Я хотя бы попытался дать доброму доктору шанс. Щелчок его оксфордов отскакивает от деревянного пола. Вес его зловещих намерений отражается от стен этого кабинета. Я прислоняюсь спиной к стене и расслабленно наблюдаю, как Тэтчер принимает участие в одном из своих любимых развлечений. Заставляет людей истекать кровью. Он сбрасывает пиджак на стол и не спеша закатывает рукава до локтей. Все это — часть его ментальной игры. Мы хорошо контрастируем, он и я. Он холоден и расчетлив. Я инстинктивен и вспыльчив.