Когда Морис увидел нескончаемую толпу людей за оградой, его охватила смесь отвращения и сострадания. Он слишком хорошо знал это: очереди у бараков за войлочными одеялами, мужчины, сидящие на чемоданах, плачущие дети и матери, которые апатично их убаюкивают. Запах пота, болезней и дезинфекции. На лицах страх, возмущение, потерянность. За время пути эти люди растеряли все прекрасное, что в них было. – Постой, – сказал Морис. – Что это за работа? – Они здесь не справляются. Им нужно больше сотрудников. Регистрация для армии, документы, вся эта волокита. Ну пошли же. Морис по-прежнему стоял рядом с джипом. – Ты идеально подходишь для этой работы. Ты говоришь на немецком, итальянском, английском. – А твои друзья… они знают, кто я? – Они знают, что ты мой друг. Морис почувствовал, как сжался желудок. – Боишься заразиться? Не волнуйся, в качестве приветствия у них душ из ДДТ! – Виктор усмехнулся. Нет, Морис боялся совсем другого: люди, с которыми придется работать бок о бок, собаку съели на проверке иммигрантов со всего мира. Они поднаторели не только в выявлении больных, но и тех, кто имеет фальшивые документы. Арабские непрошеные гости, шпионы со всего мира и проныры, выдающие себя за евреев, чтобы спастись от нищеты. В этом лагере он станет работать на тех, кто в любой момент может отобрать у него его собственное существование. Как только они узнают, кто он на самом деле, его посадят на первый же корабль – или в тюрьму. Виктор угадал его мысли. – Даже не думай об этом, у них полно других проблем – ты видишь эти толпы? Кроме того, ты белый. Местный! Морис посмотрел на очередь из марокканских семей перед бараком. Все в длинных одеждах, сандалиях, и никто не знает ни слова на иврите. Две ашкеназские медсестры грубо выкрикивали приказы, которые марокканцы игнорировали. – Похоже на Тунис, правда? – с насмешкой сказал Виктор. – Сначала мы хотели выбраться из Северной Африки, теперь везем Северную Африку к себе. – Ты говоришь «мы». На кого ты сам сейчас работаешь? – На кого я работаю, тебя не должно заботить. Сейчас нам надо найти хорошую работу тебе. И тут для тебя самое безопасное место! Помнишь отель «Мажестик»? Ты и твои товарищи собрались вокруг моего пианино, горланят «Лили Марлен»… а я – ваш маленький итальянец-симпатяга. Потому что никто не мог представить, что прямо рядом с вами – еврей. Лучше всего прятаться там, где никому не придет в голову искать. В самой сердцевине. Морис ненавидел, когда Виктор напоминал ему о той жизни, которую ему почти удалось забыть. – Слушай, Морис. Пока я жив, с тобой ничего не случится. У меня протекция, понимаешь? На самом верху. Именно этого я и боюсь, хотел ответить Морис. Но вместо этого сказал: – Спасибо, Виктор. Я очень признателен тебе. Но бюрократия – это совсем не мое. – То есть хочешь опять таскать ящики? – Я хочу работать по специальности. Это единственное, по чему я скучаю из моей прежней жизни, понимаешь? Виктор задумчиво почесал голову. – Ты уверен? * * * На обратной дороге Морис размышлял, верно ли он поступил. Но вслух ничего не сказал. Виктор подвез его почти до двери. Морис предложил ему зайти, но Виктор отговорился какой-то встречей. Поднимаясь по лестнице, Морис решил и на этот раз не говорить ни слова о Викторе. Но когда Ясмина спросила его, где он был, он рассказал про лагерь. Сказал, что поехал туда из любопытства. А потом добавил, и это не было ложью, как сильно это напомнило ему Лагерь номер 60 и как это страшно – спустя годы после Холокоста опять видеть евреев за колючей проволокой. Только охранники теперь тоже евреи. Ясмина ответила, что узнала о лагере от бывших коллег по больнице, – все имеющиеся вакцины теперь в первую очередь распределяются в лагерь, так что в больнице их не хватает. – Они ищут медсестер, – сказала Ясмина. Морис испугался. Он заранее был против. – Там ужасающая грязь. Люди везут болезни со всего мира. Вот почему там колючая проволока и карантин. – Но нам нужны деньги. – Тебе больше не нужно работать. Скоро я буду зарабатывать достаточно, за нас двоих. – Морис взял ее за руку. – И тогда мы сможем завести второго ребенка. Он сказал «второго», а не «нашего» из уважения к Жоэль. Но по настойчивости и неуверенности в его голосе Ясмина почувствовала, как много для него значит собственный ребенок. Она ответила уклончиво, потому что на тот момент еще не приняла никакого решения об их будущем. Она только-только осознала под ногами твердую почву. В ту ночь они любили друг друга. Морис шептал ей на ухо, как сильно он ее любит, и Ясмина отвечала теми же словами, хотя – или, скорее, именно потому что – ощущала тихое отчаяние в его душе. Обнимая и принимая его всем телом, она чувствовала, что он цепляется за нее, как утопающий за лодку. И это почему-то претило ей, но она не понимала почему. * * * Через несколько дней, когда Морис собирался идти домой, у ворот порта его снова поджидал Виктор. – Пойдем, покажу тебе кое-что. – Я должен… – Это совсем небольшой крюк. Виктор весело взял Мориса под локоть, радуясь, как мальчишка, который приготовил другу сюрприз. Они прошли вдоль гавани и свернули на проспект Кармель, где стояли дома с красными черепичными крышами. Здесь когда-то была немецкая колония, основанная швабскими протестантами-темплерами, которые прекрасно ладили со всеми. До тех пор, пока некоторые из них не принялись маршировать по улицам под флагами со свастикой. Британцы депортировали их на кораблях в Австралию, где посадили в лагеря. А дома стояли и поныне. Крепкие, солидные, красивые, с немецкими надписями над дверями. Улица Яффо пересекала проспект посредине. – Эх, германцы. Вы повсюду добрались, так? – сказал Виктор с ухмылкой. Морис инстинктивно обернулся, испугавшись, что кто-то может услышать. Он разозлился на Виктора. Тот же прекрасно знает, что Морис решил больше не быть немцем. И знает, чем он пожертвовал ради этого. Причем из-за него, Виктора. Так что мог бы относиться к Морису хоть с минимальным уважением. И позволить ему то, что делали все сходившие тут с корабля: примерить новую жизнь, как новое пальто. Как и сам Виктор, решивший отныне быть не Виктором, а Ави. Хотя, возможно, именно тут кроется фундаментальное непонимание между ними, ведь народ Виктора был почти уничтожен, и память об этом никогда не исчезнет. Они никогда не будут равными, что бы он, Морис, ни сделал. Не в этой стране. Тут не Америка. – Добро пожаловать в империю доброго господина Бернштейна, – сказал Виктор, указывая на разбитую витрину. За стеклом виднелось темное помещение, покинутое и полностью разоренное. Виктор толкнул ногой покосившуюся дверь и вошел. Морис, поколебавшись, последовал за ним. Плиточный пол в грязи. Стены черные. Наверно, был пожар. Но копотью не пахло, только плесенью и мышиным пометом. – Как тебе это нравится? Морис не понимал, к чему он клонит. Виктор отшвырнул ногой пустые бутылки. – Раньше тут была небольшая типография. У Бернштейна прежде была типография в Берлине. Но в тридцать восьмом твои товарищи ее разгромили. Бернштейну с женой удалось спастись. Тут им пришлось начинать с нуля. Очевидно, им приглянулся район. Люди говорили по-немецки, повсюду чистота… и какой-то темплер сдал ему в аренду помещение. – Нацист? – Не все немцы были нацистами. – Виктор бросил на Мориса ироничный взгляд, который тот проигнорировал. Он все еще не понимал, зачем Виктор привел его сюда. – Ты же сказал, что хочешь вернуться к прежней профессии. Вуаля! Морис застыл в изумлении. – Мои друзья обрадуются, если тут начнется новая жизнь. Представь: свадебные фотографии, фото на паспорт, да все, что нужно людям… Места достаточно, не так ли? – Кому принадлежит это помещение? – Нам. – Как так? – Дома теперь принадлежат государству, а государство – это все мы. – Но… – Я знаю ребят, которые этим заведуют. – Но это законно? Виктор засмеялся: – Конечно. Морис осторожно прошел по осколкам в заднее помещение типографии. Там, где когда-то стояли станки, все было разворочено. Дыры в стенах. Забитые досками. – Что здесь произошло? – Он печатал немецких писателей, этот господин Бернштейн. Знаешь Арнольда Цвейга? – Нет… – Я тоже. В общем, это был немецкий еврей, родом из Силезии, жил на горе Кармель и писал по-немецки. Здесь издавали журнал с его статьями под названием «Ориент». Кое-каким людям это не понравилось. Потому что по-немецки, знаешь ли. Лучше бы писал на иврите. Так что они взорвали это место. – Каким людям? – Не думай об этом. Тебе подходит?