В приемном лагере Мариенфельд ей выдали обходной лист, на котором она должна была собрать печати: медицинский осмотр, опрос в разведслужбе у американцев, англичан и французов, проверка немецкого гражданства, талоны на питание, регистрация в полиции и собеседование в комиссии по делам беженцев. Она парировала все вопросы с легкомысленным обаянием и лгала везде, где было нужно. Ее ничто не могло остановить. Став официально признанной беженкой из ГДР, Анита первым делом пошла в парикмахерскую на Кудамм, а затем в офис «Люфтганзы» по соседству. Западные формы были шикарнее, прически смелее, а самолеты более американские. Но что действительно очаровало Аниту, так это плакаты Рио, Нью-Йорка и Парижа. Она встала в очередь к стойке и спросила, где можно подать заявление на работу стюардессой. Женщина за стойкой фыркнула – мол, неизвестно еще, совершеннолетняя ли «молодая дама», и вообще все заявления только по почте, следующий, пожалуйста. Тогда Анита подошла к соседней стойке, где сидел приятный мужчина. Он дал ей адрес отдела кадров в Кельне. * * * Рейс TXL–CGN, Берлин-Тегель – Кельн/Бонн, стал первым полетом в ее жизни. Оплачен ФРГ. На американском самолете DC3. Незабываемо, как Стена выглядела сверху. Резаная рана в центре города. А сотрудники народной полиции были маленькими, как игрушечные солдатики. Из аэропорта Анита автостопом добралась до Кельна и направилась прямо в штаб-квартиру компании. Чего у нее было с избытком, так это смелости и дерзких ответов. В решающие моменты жизни ей помогала скорее удача, чем здравый смысл. А если везение вдруг заканчивалось, оставалась ее привлекательность. Анита покоряла мужчин не только длинными ногами, но и лучезарным, беззаботным обаянием. * * * Например, милого Дитера из отборочной комиссии, который посчитал, что ее профессиональное образование воспитательницы детского сада компенсирует отсутствие диплома о среднем образовании, к тому же она говорит на русском и английском языках и умеет вести себя за столом. Или Гюнтера, который сдал ей дешевую комнату в Санкт-Паули, или Франка, с которым она прошла обучение в Гамбурге. Практически все они были старше и считали, что должны о ней заботиться, хотя на самом деле Анита была гораздо более самостоятельной, чем они думали. Некоторые всерьез влюблялись. Обычно в этот момент она сбегала. * * * Сегодня считается, будто раньше полеты были более комфортабельными. Как будто раньше двигатель регулярно не отказывал, а знаменитых пассажиров не тошнило в пакеты во время турбулентности. Да, на борту Super Star был повар, стюардессы наизусть знали рецепты тридцати коктейлей, а кофе был свежесваренным. Но кофеварка порой взрывалась, пачкая элегантную униформу. Однако все это забывалось, когда экипаж на три дня заселялся в отель «Вальдорф Астория». В чемодане Аниты всегда лежало ее маленькое черное платье, которое она надевала, чтобы пойти на прием в посольстве, прогуляться по магазинам на Пятой авеню, отправиться на концерт Майлза Дэвиса в клубе Village Gate. Она никогда не была одна. И почти все клише оказались правдой. Не было ни одного пилота, который не волочился бы за стюардессой, замужней или незамужней. Не было ни одной стюардессы, которая не мечтала бы выйти замуж за пилота, – кроме Аниты. Она была самой желанной из всех, но как только мужчина делал ей предложение, она исчезала. Она не ставила себе никаких рамок, это надо признать. Анита танцевала на столах и редко возвращалась в гостиничный номер одна. Противозачаточные таблетки она добывала у замужних коллег, которым их прописывали врачи. Короче говоря, она поступала в точности наоборот тому, что велела ей мать. Но в каком-то смысле она ее послушалась: Анита не доверяла ни одному мужчине. Что она любила: утром после вечеринки на Манхэттене позавтракать свежим рогаликом; ночью выкурить сигарету в камбузе над Атлантикой; при подлете смотреть на огни Рио, представляя, каково это – сидеть в одной из машин, едущих по Копакабане, домой к семье… а потом радуясь, что ей не нужно меняться местами с этими муравьями внизу. Что она ненавидела: да ничего. Это были ее лучшие годы. * * * Она узнала, что уверенность в себе – это не вопрос статуса. Профессора, руководители компаний и кинозвезды, на которых Анита поначалу смотрела снизу вверх, оказались – если знать, как с ними правильно обращаться, – маленькими мальчиками с деньгами. Нет, уверенность в себе была просто вопросом… уверенности в себе. * * * Иногда она отправляла матери открытки, но если быть честной, то вспоминала о ней нечасто. На самом деле в самолете она чаще думала о своем отце. Когда на борт поднимался пассажир, выглядевший так, как она себе представляла отца. Однажды пожилой мужчина, жена и дети которого спали в эконом-классе, подошел к ней возле туалета. Кажется, мы знакомы? Подобные вещи случались сплошь и рядом, но в этот раз Анита замешкалась с ответом, потому что в голове вдруг возникла мысль, что это может быть он. Человек протянул ей свою визитку, как делали большинство таких мужчин, но его имя было другим. Она не позвонила ему. * * * Аните нравился Ближний Восток. О вечеринках в Бейруте ходили легенды. В Каире она научилась ездить на лошади. В те годы «Люфтганза» не летала в Тель-Авив. Но однажды Анита встретила в Риме израильского коллегу из «Эль Аль». Его звали Гиль. Он был симпатичным и с хорошим чувством юмора. Они вместе танцевали, гуляли по ночному городу, выкурили косяк на Испанской лестнице и целовались. Но он не повел ее в свой номер. Кто-то может их увидеть, сказал Гиль. Я с немкой, это невозможно. Анита к такому не привыкла. Что мужчина не хочет ее. А он не понимал, что она не понимает. – Что делал твой отец на войне? – спросил он. – Я не знаю, – сказала она. Он не поверил ей. – Вы же всё знали, верно? Гиль скрылся в отеле. Анита осталась одна. И тут прошлое нагнало ее. Ее отец. Нацист. Как бы ей хотелось самой его спросить: «Что ты делал на войне?» И в то же время она этого боялась. * * * И она продолжала летать, все дальше и дальше, насколько могла. Время перерывов сделалось короче, как и форменные юбки. Укороченный жакет, блузка без воротника и плоская шляпка-таблетка. Для первого класса – бирюзовое платье с высокой талией, серебристый пиджак у коллег-мужчин. «Боинг-707» воплощал эпоху реактивных самолетов: быстрее, выше, элегантнее. Все верили в будущее. «Битлз» дали свой последний концерт, потому что фанаты сошли с ума. Одна подруга за другой беременела и оставалась на земле. Анита нигде не могла закрепиться. То было лето 1967 года, когда она встретила странного человека. Она летела из Рима во Франкфурт, последний перелет долгого дня. Он сидел у окна в эконом-классе, место рядом с ним пустовало. Только когда он заговорил с ней, Анита обратила на него внимание – он казался таким незаметным, почти невидимым. Но дружелюбный. Он сказал что-то обыденное, пока она наливала ему колу. Она улыбнулась и двинулась дальше, ни о чем не думая, но потом почувствовала, что его взгляд преследует ее. В этом не было ничего необычного. Проход в самолете – как подиум. Но теперь она поймала себя на том, что пошла обратно лишь для того, чтобы увидеть его… и быть увиденной им. Хотя он был совсем не в ее вкусе. Слишком старый. Слишком скромный. Но что-то в нем было. И он снова с ней заговорил. Сказал, что восхищается ее работой. Она явно очень трудная, но стюардессы никогда этого не показывают. Он сказал это, словно хотел завязать разговор, но без иных намеков. Как будто ему действительно хотелось узнать ее поближе. Они поговорили о Риме. Общие места. Банальности. Он упомянул, что только пересаживался там, а летит из Тель-Авива. Может быть, он еврей, подумала она и тут же вспомнила про Гиля. Лучше не говорить ничего личного, иначе он задаст этот вопрос: что делал ваш отец на войне? – Вы были в Тель-Авиве по делам? – спросила она. – Я навещал родственников. В его взгляде была непостижимая печаль. Желание рассказать о себе и в то же время некая обреченность, оттого что это невозможно. Эмигрант, подумала она. Так выглядят люди, которые путешествуют не ради развлечения или по бизнесу, а летят в один конец, со всем своим имуществом в багаже. Ей стало страшно. Она не хотела слушать историю его жизни. Она извинилась и ушла. До конца полета она избегала его. Только когда он сошел во Франкфурте, они снова встретились у выхода. Он остановился на мгновение, приподнял шляпу и пожелал ей спокойной ночи. Затем другие пассажиры подтолкнули его, и он спустился по трапу. Анита смотрела, как он уходит. Только что прошла летняя гроза, огни терминала отражались в мокром асфальте. И вдруг она вспомнила, где видела этого человека раньше. На лестничной площадке перед дверью их квартиры, незадолго до ее восемнадцатилетия. Когда ее мать вдруг стала такой странной и начала открывать ее письма. * * * Она кинулась в кабину пилотов и схватила список пассажиров. Глава 37 Палермо – Синьоры, прошу, время вашего посещения истекло. – Толстый полицейский, сопя, встает со стула. – Еще минуту! – просит Элиас. – Она тебе назвала имя из списка? – спрашивает меня Жоэль. – Что-то французское. – Морис Сарфати? – Я забыла. Мама рассказала мне эту историю незадолго до своей смерти. Она говорила, что, возможно, ей все привиделось. Это была ее идея фикс. – Если это был папá, почему он не сказал, кто он? Он должен был узнать ее по табличке с именем! – Я не знаю. Я хотела бы спросить его об этом. Когда ты видела его в последний раз?