– Мне только два, мам, – подставляя тарелку под манты, сказал он. Леха с Игорем долго отказывались, и им положили по одному. – С понедельника на работу пойдешь, сынок, я все уж тебе подготовил, трудовую книжку, санкнижку, топор только новый не купил, топор надо работой заслужить, – засмеялся своей шутке отец. – С утра на рынке ай хорошо топором помахать. Помощник рубщика, большой будешь человек. Наташка снова ограничился кивком. Отец подошел к раскрытому окну и засунул развевавшийся от ветра белый тюль за трубу отопления. – Все-то вам легко достается, ничего не сделали, и все уж ваше, – рассуждал отец. Наташка кивнул, соглашаясь и с этим. – Нам вот с братом не так все легко давалось, пришлось уж говна хлебнуть. Вам рассказывать, вы и не поверите, что такое бывает. Когда не то что еды нет, а за жизнь свою каждую секунду боишься… Занавеска вырвалась из-под трубы, и в комнату влетела волна уличной духоты. Где-то далеко ударил гром. – Люблю грозу в начале мая, – устало откинулся на диван Ринат и громко рыгнул. – Пойдемте покурим, пацаны. Они обулись и вышли во двор. Полный желудок к разговорам не располагал. – Еще полчасика посидим, переварим и буха-а-ать, – выпуская струю дыма из-под козырька в дождь, широко улыбнулся Ринат. Леха с Игорем засмеялись, потому что это был тот самый Наташка, несмотря на худобу и такое долгое непривычное молчание. Как будто его улыбка вернула все на свои места. – Че, фурага, гитару возьмешь? – выкидывая папиросу под дождь, сплюнул Игорь. – Главное, водку не забыть, а гитара будет, – еще шире улыбнулся Наташка, поднимаясь по ступеням. Леха впечатал запятую окурка в голубую штукатурку дома и посмотрел на построенный в песочнице домик из досок и веток. Котята спали в нем еле различимыми темными пятнашками. * * * Леха откинулся на лавку, затылком касаясь прохладной деревяшки. Фонарь высвечивал свежую зелень распустившихся почек, а еще голая ветвь повторяла изгиб трещины над его кроватью, но он этого не заметил. Мгновение, наполненное начавшимся опьянением, и теплом Иркиного бедра под левой ладонью, и запахом прошедшего дождя, прервалось истлевшей в пальцах, забытой папиросой. Леха точным щелчком послал окурок в урну. – Играть не разучился? Ринат тяжело поднялся со скамьи и, сев на корточки перед слушателями, начал крутить колки гитары. – Игорь, не щепись, – взвизгнула Ветка, но Цыганков остался непроницаем. Леха отметил его прекрасное настроение и решил сегодня обязательно поговорить с ним про платину. Ринат резко ударил по струнам, завыл не своим жалостливым голосом, и сквер Калинина вздрогнул. Ночью я родился под забором, Черти окрестили меня вором. Мать моя родная назвала меня Романом… – Ринатом! – успел вставить дежурную шутку Игорь. – А кореша прозвали фургопланом. О-о-о! Пока голуби летели над зоной, не встречая преград, при этом успевая целоваться на крыше, Лехе показалось, что не было последних лет на заводе и не надо ни о чем беспокоиться, а технарь можно прогулять, ведь молодость никогда не кончится. Он забыл про платину, про то, как просыпается каждую ночь и самому себе не признается, что высматривает в темноте улицы автомобиль майора. Общая ностальгия была тут же смыта водкой. Девушки скромно приложились к вину. – Давай что-нибудь красивое, – освобождаясь от Лехиных объятий, попросила Ира. – А то все одна тюрьма. Ринат авторитетно кивнул, для важности покрутил колки и начал на мотив «Марша рыбаков» из «Генералов песчаных карьеров». – На сквер Калинина упал тума-а-ан… – Песню подхватили с дальних лавок. – Я пью вино, я фургоплан… – Че, про армию-то что-нибудь расскажешь, дембель? – с последним аккордом спросил Игорь. – Да че рассказывать? – меняя гитару на папиросу со стаканом, отозвался Ринат. – Нечего там делать, два года впустую гоняют. Я поначалу старался, хотел хлеборезом стать, а когда они узнали, что я техникум кулинарный окончил, думаете, на кухню меня пустили? Не. До дембеля про пирожки шутили и говном кормили. – Байку какую-нибудь лучше расскажи. Че, за два года ничего не случилось? Ринат выпил залпом и шумно занюхал собственным кулаком, потом затянулся и выпустил дым через ноздри. – Первым летом дезертировал у нас один дурачок из деревни. Как-то в части он не прижился, товарищей не завел и вообще по-другому жить привык. Вокруг глухие леса, вы таких не видели, чаща сплошная, буреломы, деревья, деревья, деревья. Вот нас, весь личный состав, выстроили цепью и отправили без дороги этого дурака искать. Весь день шли, на полянах такая трава, что человека с головой не видно. Кого там найдешь? Один потом рассказывал, я сам не видел, набрел на вросшую в землю пустую избу. Откуда она там? Кто там когда жил? Никто не знает. К закату я чуток от остальных оторвался, в ельник густой попал, ветки царапаются, земли под хвоей не видно, и обойти нельзя. Продираюсь я через него, вижу просвет, выхожу, а передо мной лось. Он замер, я замер, глаза у него грустные такие, а рога прям огромные, как… Вот как эта лавка. – И че? – спросил Игорь, осознав, что продолжения не будет. – Ну все. Я так близко живого лося никогда не видел, да и не увижу, наверное. – Ринат встал с корточек, похлопывая по затекшим ногам, и оглядел сквер Калинина перед собой, как будто впервые. – Как сказать-то… Вот тот лес, закат наискосок через ветки, тишина, лось, глаза его… Это все взаправду есть, не только то, что здесь есть, а еще и такое. Ринат увидел, как изменилось лицо Игоря, замолк и обернулся. По аллее к ним шли два комсомольских дружинника. – Распиваем в неположенном месте? – Дембеля празднуем, – почти дружелюбно ответил Ринат. – Че, нельзя красноармейца как полагается встретить? – лениво поднялся с лавки Игорь, равняясь с Наташкой. Леха шумно выдохнул и, жалея, что опять придется отпустить теплую Иру, встал рядом с друзьями. Комсомольцы были в меньшинстве и без сопровождения милиции. – Не нарушайте, – строго, но неубедительно сказали дружинники. Игорь недвусмысленно сплюнул им под ноги. Комсомольцы, пытаясь сохранить лицо, неторопливо пошли дальше. – Зассали комсюки, – громко бросил им вслед Цыганков и вернулся на лавку к притихшей Ветке. – С дураком-то че? – спросила Ира. – С каким? – Ну с тем, с дезертиром. – Нашли через три дня. Сидел чуть живой в кустах. Обосранный. Корешков каких-то наелся. В дисбат, конечно, отправили. – Ясно, – закивала Ира, не совсем понимая, что такое дисбат. * * * По дороге к Иркиному дому девушки ушли вперед, а парни шли позади, передавая друг другу бутылку вина, не тронутую девочками. – Тебе правда Игорь нравится? – поеживаясь от ночной прохлады, тихо спросила Ира и, не получив ответа от Ветки, добавила: – Я его боюсь иногда. – Он не такой. Знаешь, он бабке Томе помогает. – Это глухая, что ли, со второго этажа? – Ага, свиней ее кормит, чистит даже сарай. Отца пьяного на себе таскает. Не то чтобы он мне нравился, жалко его как-то. Знаешь, как пес на цепи, на всех лает, рычит, а ведь это потому, что его никто не гладит. – Вот только он никого не пожалеет, – отозвалась Ира. – Себя жалеть надо. Ветка пожала плечами. Перед подъездом своей хрущевки Ира махнула рукой и скрылась за дверью. Ринат с Игорем весело переглянулись, но при Ветке шутить про их с Лехой отношения не стали. – Я знаете че в армейке подумал? – на обратном пути начал заплетающимся языком Ринат. – Вот сегодня напьемся, завтра поболеем, а в понедельник я на рынок пойду. Буду рубить мясо. Деревенские его будут привозить, а я рубить. Буду рубить лет десять-пятнадцать, пока не повысят, это если повезет, а потом буду смотреть, как другие рубят. – Ты два года над этим думал, Наташка? – обернулся Игорь, шедший чуть впереди, рядом с Веткой. – Я не это хотел сказать, я про другое, ну про то же. – Леха заметил, что хоть Ринат и пьян, но необычайно серьезен. – Я вот подумал: если у деревенских мясо брать, а потом самому покупателям толкать, это ж вся выручка себе в карман. – Это ж спекуляция, к тебе ОБХСС придет, – сказал Леха. – Да херня, – отмахнулся Ринат. – Отец – замначальника рынка, на мясе сидит. Подмазать директора, посадить Ваньку из села на продажу, и никто ничего не докажет.