— Моя вина? — Я спросила у тебя, что происходит, но ты ничего не стала мне рассказывать. Это моя семья, Кинзи. Я имею права знать. — Ясно. А кто придумал вовлечь в это дело Дэниела? — Я, но выследил его Басс. У него был роман с Дэниелом много лет назад, потом Басс его бросил. Тогда это все у них оборвалось на неопределенной стадии. Дэниел был только счастлив помочь ему в надежде, что вновь разгорится былое пламя. — А по дороге можно было между делом предать меня. Она слегка улыбнулась, но взгляд у нее был напряженным. — Ты вовсе не обязана была соглашаться, ведь правда. У тебя, должно быть, тоже было что-нибудь такое на уме, иначе ты не дала бы себя так легко обмануть. — Верно,— сказала я.— Это было хорошо продумано. Господи, ну конечно, здесь появляется он и снабжает вас отсутствующей информацией, так? — Не совсем. — Как? Чего-то еще не хватает? Какая-то деталь зловещего плана отсутствует? — Мы до сих пор не знаем, кто убил Олив. — И Лиду Кейс,— сказала я,— хотя мотивы, может быть, были иными. Я подозреваю, что кто-то все-таки догадался, что происходит. Может быть, она просматривала документы Хью и нашла что-нибудь важное. — Например? — Если бы я это знала, я бы знала и кто убийца, не так ли? Эбони нервно завозилась. — У меня дел по горло. Может быть, ты просто скажешь, что тебе нужно. — Сейчас посмотрим. Пока я тут моталась по городу, мне пришло в голову, что может оказаться полезным узнать, кто наследует акции Олив? — Акции? — Ее десять процентов. Уж конечно, она оставила их кому-то в семье. Кому? В первый раз она была по-настоящему взволнована и румянец у нее на щеках был похож на настоящий. — Какая разница? Бомба предназначалась Терри. Олив погибла по ошибке, разве не так? — Я не знаю, так ли это.— Я быстро вернулась к предыдущему вопросу.— Кто выиграл от ее смерти? Ты? Ланс? — Эш,— произнес чей-то голос.— Олив оставила все акции своей сестре Эш. Наверху возле лестницы стояла мисс Вуд. Я смотрела на нее снизу вверх. Она вцепилась в перила, все ее тело дрожало от напряжения. — Мама, тебе не следует об этом беспокоиться. — Боюсь, что следует. Зайди ко мне в комнату, Кинзи.— И миссис Вуд исчезла. Я взглянула на Эбони, затем, миновав ее, поднялась вверх по лестнице. ГЛАВА 24 Мы сидели в ее комнате возле двери на балкон, выходящий прямо на море. Легкие прозрачные занавески, прикрывающие дверной проем, слабо колыхались при порывах ветра. Спальный гарнитур был старым, все предметы разных размеров, которые они с Вудом, должно быть, сохранили еще с первых лет своей семейной жизни: туалетный столик с побитым шпоном, лампы к нему, уже потерявшие форму, с темно-красными шелковыми абажурами. Мне вспомнился магазин подержанных вещей с витринами, набитыми всякой ерундой, когда-то принадлежавшей разным людям. Предметы, находившиеся в комнате, отнюдь не составляли гарнитура, при этом старинными их тоже вряд ли можно было назвать. Она сидела в кресле-качалке с сиденьем, набитым конским волосом, обивка на нем протерлась и лоснилась, а на подлокотниках местами даже порвалась. Она выглядела ужасно. После смерти Олив кожа у нее на лице поблекла, щеки были все в пятнах, свидетельствующих о нездоровой печени, и на них отчетливо были видны ниточки сосудов. Казалось, что за последние несколько дней она заметно похудела, и теперь кожа свисала складками у нее на предплечьях и кости проступали сквозь нее отчетливо, словно она была каким-то живым анатомическим пособием. Даже десны будто отставали теперь от зубов, процесс старения тела был теперь весь на виду, словно при ускоренной съемке. Казалось, ее угнетает какое-то еще не вполне определившееся чувство, которое сделало ее глаза тусклыми и безжизненными и от которого они покраснели по краям. Что бы это ни было, я подумала, что она этого не переживет. Она доковыляла обратно в свою комнату с помощью своей палки, которую ставила совсем рядом с собой, опираясь на нее дрожащей рукой. Я села на стул с жесткой спинкой рядом с ее креслом-качалкой и спросила у нее тихим голосом: — Вы знаете, в чем тут дело, так? — Думаю, что да. Мне нужно было заговорить гораздо раньше, но я так надеялась, что мои подозрения лишены оснований. Я думала, мы похоронили прошлое. Я думала, мы оставили его там, далеко, но это оказалось неправдой. В мире и так столько постыдного. К чему прибавлять еще? Ее голос дрожал и руки у нее тряслись, когда она говорила. Она остановилась, борясь с каким-то внутренним запретом. — Я обещала Вуду никому об этом не рассказывать. — Вы должны это сделать, Хелен. Гибнут люди. На мгновение в ее темных глазах вспыхнула искра жизни. — Я знаю,— бросила она. Энергии хватило ненадолго, спичка потухла.— Ты делаешь все, что в твоих силах,— продолжала она.— Ты пытаешься делать то, что считаешь правильным. Жизнь идет, и ты пытаешься спасти то, что осталось. — Никто вас ни в чем не обвиняет. — Я сама себя виню. Я во всем виновата. Я должна была сделать что-то в тот момент, когда все началось. Я знала, что существует связь, но не хотела в это верить, глупая. — Это связано с Вудом? Она покачала головой. — Тогда с кем? — Ланс,— прошептала она.— Началось все с него. — Ланс? — повторила я в растерянности. Меньше всего я ожидала услышать это имя. — Ты думаешь, что прошлое растворилось… что не в его власти поразить нас много времени спустя. — Как давно это началось. — Семнадцать лет назад, почти день в день.— Она плотно сжала губы и снова покачала головой.— Подростком Ланс был страшным хулиганом, непослушным и скрытным. У них с Вудом постоянно бывали стычки, но это у всех мальчишек так. Ланс был в том возрасте, когда ему непременно нужно было самоутверждаться. — Эш говорила, что у него были неприятности с полицией. Она сделала нетерпеливый жест. — Он постоянно попадал в неприятности. Теперь они называют это «привлечением внимания», но я не думала, чтобы он был таким уж плохим. Я и сейчас так не думаю. У него было нелегкое детство.— Она остановилась и глубоко вздохнула.— Я не собираюсь здесь долго об этом распространяться. Что прошло, то прошло. В конце концов Вуд отправил его в военное училище, а после этого он пошел в армию. Мы практически не видели его, пока он не приехал домой на Рождество в увольнительную. Казалось, у него все хорошо. Он был большой, повзрослевший, спокойный, милый и воспитанный, как нам обоим казалось. Он начал проявлять интерес к делам компании. Он поговаривал о том, чтобы осесть где-нибудь и начать изучать бизнес. Вуд был в восторге.— Она полезла в карман за носовым платком, достала его и прижала к губам, чтобы промокнуть капельки пота, выступавшие над верхней губой, словно роса на листьях. Пока что она ничего нового мне не рассказала. — Так что же все-таки произошло? — В тот год… когда Ланс вернулся домой и все было так хорошо… в этот год… Это было в канун Нового Года. Я помню, как я была счастлива, что мы так хорошо начинаем новый год. И тут Басс приходит к нам и начинает говорить какие-то нелепые вещи. Я думаю, в глубине сердца я не переставала винить его в том, что случилось дальше. Он все испортил. Я так никогда его и не простила, хотя, конечно же, он ни чем не был виноват. В то время Бассу было тринадцать лет. Уже в таком возрасте он знал обо всяких гадостях и все это доставляло ему огромное удовольствие. «И до сих пор доставляет»,— подумала я. — Что же он вам рассказал? — Он сказал, что накрыл Ланса. Он пришел прямо к нам с этаким подлым взглядом, притворяясь расстроенным, хотя он прекрасно знал, что делает. Сперва Вуд не поверил ни единому слову. — За чем же он застал Ланса? Наступила тишина, и затем она с трудом продолжала, голосом, таким тихим, что мне пришлось придвинуться поближе. — С Олив,— прошептала она.— Ланса и Олив. В ее комнате, на кровати. Ей было шестнадцать лет, и она была такая красивая. Я думала, что умру от стыда и неловкости, от отвращения к тому, что они сделали. Вуд был вне себя. Его гнев был ужасен. Ланс клялся, что все это было совершенно невинно, что Басс ничего не понял, но, конечно же, это была неправда. Глупо было бы надеяться, что мы ему поверим. Вуд избил Ланса до полусмерти. Это было ужасно. Я боялась, что он его убьет. Ланс уверял нас, что это случилось лишь однажды. Он клялся, что больше никогда не дотронется до нее, и сдержал слово. Я знаю, что это так. — Так вот почему Олив отправили в интернат,— сказала я. Хелен кивнула. — Кто еще знал об этом происшествии? — Никто. Только мы пятеро. Ланс и Олив, Басс, Вуд и я. Эбони была в это время в Европе. Эш знала, что случилось что-то ужасное, но не знала что именно. Наступила тишина. Хелен погладила протершуюся обивку на подлокотнике своей качалки. Затем она посмотрела на меня. Казалось, в ее взгляде сквозит сознание собственной вины, как у старой собаки, которая оставила где-то лужу, о которой вы пока не знаете. Было еще что-то, о чем ей совсем не хотелось рассказывать.