Служащий на стоянке был так любезен, что даже взглядом не показал, какое впечатление на него произвела моя разбитая машина. Я прошла через вестибюль, затем по широкому коридору, заполненному партиями многочисленных кушеток и диванчиков, перемежающихся с каучуконосами. Потолок был деревянный, стены покрыты кафельной плиткой до половины, все звуки тонули в толстой ковровой дорожке. Она была в цветах размером с тарелку. Эш заказала столик в главном зале. Она уже сидела там, обернувшись ко входу, и смотрела, как я приближаюсь. Она была почти совсем такая же, как и в школьные годы: светло-рыжие волосы, голубые глаза, широкое лицо, испещренное веснушками, с извечным дружелюбным выражением, зубы очень белые и правильной формы, подкупающая улыбка. Оказывается, я забыла, как мало внимания она уделяет тому, что на ней надето. Она была в голубом шерстяном комбинезоне военного покроя и огромной белой куртке из грубой шерсти. Я с сожалением вспомнила о своих джинсах и водолазке. Она все так же была фунтов на двадцать тяжелее, чем следовало бы, и вскочила из-за стола, чтобы обнять меня, с восторгом неуклюжего щенка. Все проявления ее чувств были простодушны и бесхитростны. Несмотря на то, что она была из состоятельной семьи, она никогда не была снобом. Если Олив держалась отчужденно, а Эбони нагоняла страх, Эш везде была своя в доску, таких девчонок любят все. В начальной школе у нас были общие собрания и мы частенько садились вместе и дружески болтали, пока не начинались занятия. Мы не были ни признанными вожаками, ни особенно выдающимися ученицами, ни одна из нас не претендовала на звание королевы школьных балов. Однако несмотря на то, что дружба, возникшая между нами, была самого искреннего свойства, просуществовала она недолго. Я познакомилась с ее семьей. Она познакомилась с моей теткой. Я побывала у них в гостях и после этого приложила все свои усилия к тому, чтобы предотвратить ответный визит. Хотя Вуды и были ко мне весьма благосклонны, было очевидно, что Эш существует на вершине социальной пирамиды, тогда как я занимаю в ней нижний этаж. В конце концов неравенство положения начало так угнетать меня, что я постепенно сократила наши контакты до минимума. Если Эш и была задета тем, что я отвергла ее дружбу, то ей превосходно удалось скрыть это. Тем не менее я все равно чувствовала себя виноватой и почувствовала громадное облегчение, когда в следующем году она стала садиться с другими девочками. — Кинзи, ты великолепно выглядишь. Я так рада, что ты позвонила. Я заказала бутылку Шардоне. Надеюсь, ты ничего не имеешь против. — Отлично,— сказала я улыбаясь.— Ты выглядишь так же. — Ты хочешь сказать, ничуть не похудела,— произнесла она, рассмеявшись.— А ты все такая же худющая, только я была почти уверена, что ты будешь в джинсах. Кажется, я ни разу не видела тебя в платье. — Я подумала, что нужно продемонстрировать класс,— сказала я.— Как твои дела? Когда тебя не оказалось в телефонной книге, я решила что ты, наверное, вышла замуж или же уехала из города. — Меня действительно не было здесь десять лет, и я только что вернулась. Ну, а как ты? Поверить не могу, что ты стала частным детективом. Мне всегда казалось, что ты окончишь дни в тюрьме. Ты была таким сорванцом. Я рассмеялась. В старших классах я была, что называется, трудным ребенком и водилась с ребятами, известными как «подзаборники», потому что они постоянно отирались возле низенькой ограды в дальнем конце школьной площадки. — Ты помнишь Донана, того парня с золотым зубом, который сидел перед тобой на собраниях? Он теперь известная личность. Вставил себе зубы и поступил на медицинский. Эш простонала, смеясь. — Господи, вот еще один способ безнаказанно залезать женщинам под юбку. А тот смугленький, который сидел рядом с тобой? Он был такой забавный. Он мне нравился. — Он все еще здесь живет. Лысый и толстый. У него винный магазин. Как, кстати, звали эту твою подружку, которая подворовывала? Франциска… — Пальмер. Она живет в Санта-Фи, с одним мебельным дизайнером. Я виделась с ней что-то около года назад, когда проезжала те места. Ты знаешь, она такая же клептоманка. А ты замужем? — Была,— я показала ей два пальца, обозначая количество мужей, промелькнувших в моей жизни. — Дети? — спросила она. — Нет, слава Богу. Мне только этого не хватало. А у тебя? — Иногда мне хочется, чтобы они у меня были,— Эш вся сияла, разглядывая меня, и я каким-то образом почувствовала, что она с пониманием отнесется ко всему, что я ей скажу. — Когда мы виделись последний раз? Должно быть, очень давно,— сказала я. Она кивнула. — На дне рождения Басса, когда ему исполнился двадцать один год, в загородном клубе. Ты еще была тогда с самым красивым мужиком из всех, что я видела в своей жизни. — Дэниел,— сказала я.— Муж номер два. — А номер один? Какой он был? — Я лучше прежде выпью немного. Появился официант с бутылкой вина и, прежде чем открыть ее, представил этикетку на суд Эш. Она решительным жестом отмела ритуал обнюхивания пробки и велела ему открыть вино и налить нам обоим. Я заметила, что официант слегка улыбнулся, словно сам себе, очарованный ее беззаботным видом и пренебрежением условностями. Он был высокий и стройный, лет двадцати шести, не больше. Он рассказал нам о фирменных блюдах так подробно, будто ожидал, что мы будем записывать. — Сегодня у нас морской окунь с зеленым перцем и beuve blanc фаршированный со свежими помидорами, силантро, лимонами и пропитанным белым вином. Гарнирован пряностями и подается с пловом и кедровыми орешками. Мы также рекомендуем вам отведать филе лосося… Время от времени Эш издавала негромкое мурлыканье, врывающееся в этот поток откровений о тонкостях местной кухни. Я попросила ее сделать заказ. Она знала всех официантов по именам, и все кончилось тем, что она устроила длинную дискуссию с одним из них по поводу того, что же все-таки нам следует взять. Она остановилась на устрицах в бульоне под соусом и салате из свежей зелени, слегка приправленном. Она сказала, что о десерте мы подумаем попозже, если будем хорошими девочками и опустошим свои тарелки. Пока мы ели, я рассказала ей о том, что меня связывает с «Вуд и Варен» и какие в связи с этим возникли неприятности. — О, Кинзи! Как ужасно. Надеюсь, Ланс не виноват в том, что с тобой произошло. — Поверь мне, я тоже на это надеюсь. Что он вообще за человек? Это похоже на него, запросто спалить семейный склад? Однако Эш вовсе не бросилась рьяно защищать его, как я ожидала. — Если бы он это и сделал, то вряд ли бы стал доносить на самого себя,— сказала она. — Хорошая мысль. Кому же нужно было так его подставить? — Понятия не имею. Вообще, у нас здесь черт знает что происходит, с тех пор как умер папа. Он так любил мальчишек, но Басс оказался хроническим дилетантом, а Ланс вечно попадал в истории. — Да, я тоже припоминаю. Наверное, они доводили твоего отца до бешенства. — О, да. Ты ведь знаешь, какой он был правильный во всех отношениях. У папы были твердые убеждения касательно того, как нужно воспитывать детей, но большей частью все это была полная ерунда. В любом случае, он представлял себе как воплотить эти принципы на практике. Он хотел и управлять, и формировать, и властвовать, но у него это все не слишком хорошо получалось. Дети ведут себя совсем не так, как конторские служащие. Папа хотел иметь дома больше власти, но оказалось, что у него ее гораздо меньше, чем на работе. Басс так и не исправился с тех пор. — Он все еще в Нью-Йорке? — Он наезжает домой время от времени — он был здесь в День Благодарения,— но большей частью он где-нибудь далеко. Нью-Йорк, Бостон, Лондон. Последний год он провел в Италии и клятвенно заверяет нас, что скоро вернется. Как я ни люблю его, он зряшный парень. Не думаю, что он когда-нибудь возьмется за ум. Конечно, и Ланс был таким в свое время. Они оба не дураки, но все время отирались не с той компанией, к тому же у Ланса были неприятности с полицией. Папу это страшно расстроило. Прибыли устрицы. Перед каждой из нас водрузили блюдо с целой пирамидой маленьких, изумительной формы раковин, обернутое салфеткой, чтобы сохранить горячим дымящийся соус. Эш наколола кружочек нежной плоти моллюска, положила его на язык и проглотила. Глаза ее закрылись в экстазе, словно она была в полуобморочном состоянии. Под моим взглядом она намазала маслом полумесяц французского хлебца и опустила его в чашку с устричным соусом. Когда она затем откусила от него кусочек, раздался глубокий гортанный стон, словно с третьеразряздной порнографической видеокассеты. — Ну как ланч? — сухо спросила ее я. — Ничего,— сказала она.— Хорошо.— До нее с запозданием дошло, что я шучу, и она улыбнулась. При этом ее щеки порозовели. Ей это было очень к лицу.— Меня один раз спросили, что я предпочитаю — секс или шоколадное пирожное. Я до сих пор не знаю, что ответить. — Пирожное, конечно. Их можно сделать и самому. Она промокнула губы салфеткой и отпила немного вина. — Короче говоря, в последние шесть лет Ланс взял дело более или менее в свои руки и похоже, что бизнес его серьезно заинтересовал. Папа был в восторге. «Вуд и Варен» — это была вся его жизнь. Он любил нас, но не мог с нами справиться в той мере, в какой он управлялся на фирме. Когда подрос Басс, младший ребенок в семье, папа окончательно потерял надежду, что у него будет достойный преемник. — А Эбони? — О, она интересовалась делами компании, еще когда была совсем ребенком, но она никогда особенно не надеялась, что папа позволит ей участвовать в бизнесе. Здесь он придерживался старомодных взглядов. Дело оставляют старшему сыну. Точка. Он знал, что Эбони умная девчонка, но он считал, что ей не хватает твердости, и к тому же не был уверен, что она долго стала бы этим заниматься. Женщины выходят замуж, рожают детей и тратят деньги. Так он считал. Женщины посещают загородный клуб, играют в теннис и гольф. Женщина не может найти общий язык с инженерами-химиками и системными аналитиками. Она даже отправилась в Кал Мали в университет и собиралась сама стать инженером, но отец дал ей понять, что в ее случае это не поможет, вот она вместо этого и уехала в Европу и вышла замуж. — Таким образом выполнив его пророчество,— сказала я. — Точно. Естественно, после этого папа развернулся на сто восемьдесят градусов и принялся уверять всех, что он оставил бы ей дело, если бы она так уж этого хотела. Она возненавидела его после этого, и я ее ничуть не виню. Иногда он умел быть порядочным дерьмом. — Она вернулась, не так ли? — Да. Она вернулась домой в августе, без Джулиана, что не было такой уж большой потерей. Он был настоящий придурок, если я в этом что-нибудь понимаю. Страшный зануда. Не знаю, как она его выносила. — Ланс говорит, она хочет взять дело в свои руки. — Я тоже это слышала, хотя она со мной об этом не говорит. Мы с ней ладим, но не сказала бы, что мы такие уж близкие подруги. — А Олив? Она заинтересована в фирме? — Только косвенно. Она вышла замуж за одного химика, который работал у папы. Теперь он вице-президент, но они встретились гораздо раньше, когда она еще училась в колледже, и после этого он пришел к нам работать. — Это Терри Коулер? Она кивнула. — Тебя с ним познакомили? — Да, когда я там была. Что он за тип? — О, я не знаю. Умен. Капризен. Настойчив. Довольно мил, но совершенно без чувства юмора. Хорошо делает то, за что берется. Обожает ее, должна тебе сказать. Поклоняется земле, по которой она ходила. «Раболепный» — вот точное слово. — Счастливая. Он амбициозен? — Был. Ему одно время хотелось завести свое собственное дело, но, как я понимаю, у него ничего не вышло. После этого он перегорел, и я не знаю… наверное, когда женишься на дочери своего босса, это подрезает крылышки твоим амбициям. — У него хорошие отношения с Лансом? — Они постоянно грызутся. Терри легко обижается. Знаешь, он из тех людей, что наизнанку готовы вывернуться из-за какого-нибудь пустяка. — А как тебе Джон Залькович? — Прелесть. Вот это то, чем папа хотел сделать Ланса. — Ты сказала, что у Ланса были неприятности с законом. Что конкретно? — Он кое-что стащил с завода. — Правда? Когда это было? — В старших классах. У него был план, как заработать денег, но ничего не вышло. А это было у него в программе по экономике, и, как я подозреваю, его итоговая оценка зависела от того, жизнеспособна будет его схема или нет. Когда он осознал, что его маленькое предприятие провалилось, он украл какое-то оборудование, какую-то мелочь, но дело в том, что он продал его перекупщику. Тот заподозрил, что что-то не так, и обратился в полицию.