– Да нет, не очень. Разговор увял. Мистер Хаттон стоял, прислонившись спиной к каминной доске. Он посмотрел на шпица, лежавшего на ковре, перевернул его навзничь носком правого ботинка и почесал ему брюшко и грудь с проступавшими сквозь шерсть белыми пятнышками. Пес замер в блаженной истоме. Миссис Хаттон продолжала раскладывать пасьянс. Он не получался. Тогда она переложила одну карту, вторую сунула обратно в колоду и пошла дальше. Пасьянсы у нее всегда выходили. – Доктор Либбард говорит, что мне надо съездить на воды в Лландриндод этим летом. – Ну что ж, дорогая, поезжай. Конечно, поезжай. Мистер Хаттон вспоминал, как все было сегодня: как они с Дорис подъехали к лесу, нависшему над склоном, оставили машину поджидать их в тени деревьев, а сами ступили в безветрие и солнце, меловых холмов. – Мне надо пить минеральную воду от печени, и еще он советует массаж и курс физиотерапии. Со шляпой в руках Дорис подкрадывалась к голубеньким бабочкам, которые вчетвером плясали над скабиозой, голубыми огоньками мерцая в воздухе. Голубой огонек разлетелся четырьмя искрами и потух; она засмеялась, вскрикнула совсем по-детски и погналась за ними. – Я уверен, что это пойдет тебе на пользу, дорогая. – А ты, милый, поедешь со мной? – Но ведь я собираюсь в Шотландию в конце месяца. Миссис Хаттон умоляюще подняла на него глаза. – А дорога? – сказала она. – Я не могу думать об этом без ужаса. Как я доберусь? И ты прекрасно знаешь, что в отелях меня мучает бессонница. А багаж и все другие хлопоты? Нет, одна я ехать не могу. – Почему же одна? С тобой поедет горничная. – Он начинал терять терпение. Больная женщина оттесняла здоровую. Его насильно уводили от воспоминаний о залитых солнцем холмах, живой, смеющейся девушке и вталкивали в нездоровую духоту этой жарко натопленной комнаты с ее вечно на что-то жалующейся обитательницей. – Нет, одна я не смогу поехать. – Но если доктор велит ехать, значит, ехать надо. Кроме того, дорогая, перемена обстановки пойдет тебе на пользу. – На это я и не надеюсь. – Зато Либбард надеется, а он не станет говорить зря. – Нет, не могу. Это мне не под силу. Я не доеду одна. – Миссис Хаттон вынула платок из черной шелковой сумочки и поднесла его к глазам. – Все это вздор, дорогая. Возьми себя в руки. – Нет, предоставьте мне умереть здесь, в покое. – Теперь она плакала по– настоящему. – О, Боже! Ну нельзя же так! Подожди, послушай меня. – Миссис Хаттон зарыдала еще громче. Ну что тут станешь делать! Он пожал плечами и вышел из комнаты. Мистер Хаттон чувствовал, что ему следовало бы проявить большую выдержку, но ничего не мог с собой поделать. Еще в молодости он обнаружил, что не только не жалеет бедных, слабых, больных, калек, а попросту ненавидит их. В студенческие годы ему случилось провести три дня в одном ист-эндском пункте благотворительного общества. Он вернулся оттуда полный глубочайшего, непреодолимого отвращения. Вместо участия к несчастным людям в нем было одно только чувство – чувство гадливости. Он понимал, насколько несимпатична в человеке эта черта, и на первых порах стыдился ее. А потом решил, что такова уж у него натура, что себя не переборешь, и перестал испытывать угрызения совести. Когда он женился на Эмили, она была цветущая, красивая. Он любил ее. А теперь? Разве это его вина, что она стала такой? Мистер Хаттон пообедал один. Вино и кушанья настроили его на более миролюбивый лад, чем до обеда. Решив загладить свою недавнюю вспышку, он поднялся к жене и вызвался почитать ей вслух. Она была тронута этим, приняла его предложение с благодарностью, и мистер Хаттон, щеголявший своим выговором, посоветовал что– нибудь не слишком серьезное, по-французски. – По-французски? Да, я люблю французский, – миссис Хаттон отозвалась о языке Расина точно о тарелке зеленого горошка. Мистер Хаттон сбегал к себе в кабинет и вернулся с желтеньким томиком. Он начал читать, выговаривая каждое слово так старательно, что это целиком поглощало его внимание. Какой прекрасный у него выговор! Это обстоятельство благотворно сказывалось и на качестве романа, который он читал. В конце пятнадцатой страницы ему вдруг послышались звуки, не оставляющие никаких сомнений в своей природе. Он поднял глаза от книги: миссис Хаттон спала. Он сидел, с холодным интересом разглядывая лицо спящей. Когда-то оно было прекрасно; когда-то давным-давно, видя его перед собой, вспоминая его, он испытывал такую глубину чувств, какой не знал, быть может, ни раньше, ни потом. Теперь это лицо было мертвенно-бледное, все в морщинках. Кожа туго обтягивала скулы и заострившийся, точно птичий клюв, нос. Закрытые глаза глубоко сидели в костяном ободке глазниц. Свет лампы, падавший на это лицо сбоку, подчеркивал бликами и тенями его выступы и впадины. Это было лицо мертвого Христа с "Pieta" Моралеса. La squelette etait invisible Au temps heureux de l'artpaien[2]. Он чуть поежился и на цыпочках вышел из комнаты. На следующий день миссис Хаттон спустилась в столовую ко второму завтраку. Ночью у нее были неприятные перебои, но теперь она чувствовала себя лучше. Кроме того, ей хотелось почтить гостью. Мисс Спенс слушала ее жалобы и опасения насчет поездки в Лландриндод, громко соболезновала ей и не скупилась на советы. О чем бы ни говорила мисс Спенс, в ее речах всегда чувствовался неудержимый напор. Она подавалась вперед, как бы беря своего собеседника на прицел, и выпаливала слово за словом. Бац! Бац! Взрывчатое вещество в ней воспламенялось, слова вылетали из крохотного жерла ее ротика. Она пулеметной очередью решетила миссис Хаттон своим сочувствием. Мистеру Хаттону тоже случалось попадать под такой обстрел, носивший большей частью литературный и философский характер, – в него палили Метерлинком, миссис Безант, Бергсоном, Уильямом Джеймсом. Сегодня пулемет строчил медициной. Мисс Спенс говорила о бессоннице, она разглагольствовала о целебных свойствах легких наркотиков и о благодетельных специалистах. Миссис Хаттон расцвела под этим обстрелом, как цветок на солнце. Мистер Хаттон слушал их молча. Дженнет Спенс неизменно вызывала в нем любопытство. Он был не настолько романтичен, чтобы представить себе, что каждое человеческое лицо – это маска, за которой прячется внутренний лик, порой прекрасный, порой загадочный, что женская болтовня – это туман, нависающий над таинственными пучинами. Взять хотя бы его жену или Дорис – какими они кажутся, такие они и есть. Но с Дженнет Спенс дело обстояло иначе. Вот тут-то, за улыбкой Джоконды и римскими бровями, наверняка что-то кроется. Весь вопрос в том, что именно. Это всегда оставалось неясным мистеру Хаттону. – А может быть, вам и не придется ехать в Лландриндод, – говорила мисс Спенс. – Если вы быстро поправитесь, доктор Либбард смилуется над вами. – Я только на это и надеюсь. И в самом деле, сегодня мне гораздо лучше. Мистеру Хаттону стало стыдно. Если бы не его черствость, ей было бы лучше не только сегодня. Он утешил себя тем, что ведь речь идет о самочувствии, а не о состоянии здоровья. Одним участием не излечишь ни больной печени, ни порока сердца. – На твоем месте я не стал бы есть компот из красной смородины, дорогая, – сказал он, вдруг проявляя заботливость. – Ведь Либбард запретил тебе есть ягоды с кожицей и зернышками. – Но я так люблю компот из красной смородины, – взмолилась миссис Хаттон, – а сегодня мне гораздо лучше. – Нельзя быть таким деспотом, – сказала мисс Спенс, взглянув сначала на него, а потом на миссис Хаттон. – Дайте ей полакомиться, нашей бедной страдалице, вреда от этого не будет. – Она протянула руку и ласково потрепала миссис Хаттон по плечу. – Благодарю вас, милочка. – Миссис Хаттон подложила себе еще компота. – Тогда уж лучше не вини меня, если тебе станет худее. – Разве я тебя, милый, когда-нибудь в чем-то винила? – Я не давал тебе повода, – игриво заметил мистер Хаттон. – У тебя идеальный муж. После завтрака они перешли в сад. С островка тени под старым кипарисом виднелась широкая, ровная лужайка, где металлически поблескивали цветы на клумбах. Глубоко вздохнув, мистер Хаттон набрал полную грудь душистого теплого воздуха. – Хорошо жить на свете, – сказал он. – Да, хорошо, – подхватила его жена, протянув на солнце бледную руку с узловатыми пальцами. Горничная подала кофе; серебряный кофейник, молочник и маленькие голубые чашки поставила на складной столик возле их стульев. – А мое лекарство! – вдруг вспомнила миссис Хаттон. – Клара, сбегайте за ним, пожалуйста. Белый пузырек на буфете. – Я схожу, – сказал мистер Хаттон. – Мне все равно надо за сигарой. Он поспешил к дому. И, остановившись на минутку у порога, посмотрел назад Горничная шла по лужайке к дому. Сидя в шезлонге, его жена раскрывала белый зонтик. Мисс Спенс разливала кофе по чашкам, склонившись над столиком. Он вошел в прохладный сумрак дома. – Вам с сахаром? – спросила мисс Спенс. – Да, будьте добры. И пожалуйста, побольше. Кофе отобьет вкус лекарства. Миссис Хаттон откинулась на спинку шезлонга и загородилась зонтиком от ослепительно сияющего неба. У нее за спиной мисс Спенс осторожно позвякивала посудой. – Я положила вам три полные ложки. Это отобьет вкус лекарства. А вот и он. Мистер Хаттон вышел из дома с винным бокалом, до половины наполненным какой-то светлой жидкостью. – Пахнет вкусно, – сказал он, передавая бокал жене. – Оно чем-то приправлено для запаха. – Миссис Хаттон выпила лекарство залпом, передернулась и скорчила гримасу: – Фу, какая гадость! Дай мне кофе. Мисс Спенс подала ей чашку, она отхлебнула из нее. – Получился почти сироп. Но это даже вкусно после отвратительного лекарства. В половине четвертого миссис Хаттон пожаловалась, что ей стало хуже, и ушла к себе – полежать. Муж хотел было напомнить ей про красную смородину, но вовремя удержался. Упрек "что я тебе говорил" принес бы ему сейчас слишком легкую победу. Вместо этого он проявил сочувствие к жене и повел ее под руку в дом. – Отдохнешь, и все будет хорошо, – сказал он. – Да, кстати, я вернусь домой только после обеда. – Как? Ты уезжаешь? – Я обещал быть у Джонсона сегодня вечером. Нам надо обсудить проект памятника погибшим воинам. – Пожалуйста, не уезжай! – Миссис Хаттон чуть не заплакала. – Может, ты все-таки не поедешь? Я так не люблю оставаться дома одна. – Но, дорогая моя, я же обещал – и давно обещал. – Как неприятно, что приходится лгать! – А сейчас мне надо вернуться к мисс Спенс. Он поцеловал ее в лоб и снова вышел в сад. Мисс Спенс так и нацелилась ему навстречу. – Ваша жена совсем плоха! – выпалила она. – А по-моему, ваш приезд так подбодрил ее. – Это чисто нервное, чисто нервное. Я наблюдала за ней. Когда у человека сердце в таком состоянии да к тому же нарушено пищеварение… да, да, так нарушено… всего можно ждать. – Либбард смотрит на здоровье бедной Эмили далеко не так мрачно. – Мистер Хаттон открыл калитку, ведущую из сада в подъездную аллею. Машина мисс Спенс стояла у подъезда.