– Подозреваете ли вы кого-нибудь? – Нет. – Почему вы послали за мной мистера Гудвина? Почему именно за мной, а не за кем-либо другим? – Потому что вы не ответили на мое приглашение и я хотел узнать причину. Она замолчала, выпрямилась, допила бурбон и пригладила волосы. – Все это чушь! – с чувством произнесла она. – Я могу хоть целую неделю задавать вам вопросы, но откуда мне знать, что вы говорите правду? Вы утверждаете, например, будто вам неизвестно, что стряслось с чемоданчиком и где он находится. А он, возможно, спрятан в этой самой комнате. Может быть, даже в вашем письменном столе. Она посмотрела на свой стакан, увидела, что он пуст, и поставила на столик, на котором обычно выписывали чеки. – Я находился в таком же невыгодном положении, когда расспрашивал вас, – кивнул Вулф. – Но мне незачем вам врать! – Вздор! У людей всегда есть причина что-нибудь скрывать. Продолжайте. – Не стоит. – Она поднялась и разгладила юбку. – Это бесполезно. Лучше поеду домой и лягу спать. Посмотрите на меня. Я наверняка похожа на старую кошелку, да? Мисс Гантер снова удалось обескуражить Вулфа. Он явно не привык, чтобы женщины спрашивали его, как они выглядят. – Нет, – буркнул он. – Опять «нет», – улыбнулась она. – А я измотана до предела. Но обычно чем больше я устаю, тем меньше это заметно. Во вторник я пережила самое сильное потрясение в жизни и с тех пор очень плохо сплю. – Она обернулась ко мне. – Скажите, пожалуйста, где тут можно поймать такси? – Я вас отвезу. Мне все равно нужно поставить машину в гараж. Она пожелала Вулфу спокойной ночи, мы оделись, вышли и сели в машину. Мисс Гантер откинулась на сиденье и на секунду закрыла глаза, затем открыла их, выпрямилась и посмотрела на меня. – Итак, вы имели успех у Ниро Вулфа, – заметил я, словно разговаривал с незнакомкой. – Не стоит быть таким холодным. – Она обхватила мою руку чуть пониже плеча и крепко сжала. – Не обращайте внимания. Это ничего не значит. Иногда мне просто хочется чувствовать рядом крепкую мужскую руку. Вот и все. – Хорошо, я действительно мужчина. – Как я и подозревала. – Когда все закончится, я с удовольствием научу вас играть в бильярд или проверять слова в словаре. – Спасибо. – (Мне показалось, она вздрогнула.) – Когда все закончится. В конце Сороковых улиц нас задержал светофор. – Кажется, у меня сейчас начнется истерика, – сказала она. – Не пугайтесь. Я посмотрел на нее. В жизни не видел человека, столь далекого от истерики. Когда я остановил машину перед ее домом, она выпорхнула на тротуар – я не успел даже пошевелиться – и протянула мне руку: – Спокойной ночи. Или это является нарушением ваших правил – пожать руку подозреваемой в убийстве? – Конечно. – (Мы обменялись рукопожатием. Ее рука идеально подходила моей.) – Чтобы поймать ее врасплох. Она скрылась в подъезде, возможно одарив швейцара коротким взглядом, чтобы подкрепить его мотивацию. Поставив машину в гараж и вернувшись домой, я зашел в кабинет, чтобы проверить, хорошо ли заперт сейф. На моем столе лежала нацарапанная рукой Вулфа записка: Арчи, впредь не встречайся с мисс Гантер без моего приказа. Умная женщина всегда опасна. Мне не нравится все это дело. Завтра я решу, не следует ли от него отказаться и вернуть аванс. Утром вызови Пензера и Гора. Н. В. Противоречивость записки свидетельствовала о том, в какой растерянности пребывал шеф. Ставка Сола Пензера составляла тридцать долларов в день, а Билла Гора – двадцать, не говоря уже о неизбежных текущих расходах. И если Вулф пошел на такие издержки, значит задаток он возвращать не собирался. Ему просто хотелось, чтобы я пожалел его, поскольку он взялся за такую трудную работу. Я поднялся в свою комнату, мимоходом посмотрев на его дверь на втором этаже. Красная лампочка горела. Значит, Вулф включил сигнализацию. Глава 12 Всю сложность дела я осознал на следующее утро, когда в одиннадцать часов Вулф спустился из оранжереи и принялся инструктировать Сола Пензера и Билла Гора. Тем, кто только видел, но не знал Сола Пензера, он мог показаться невзрачным, дурно выбритым, маленьким носатым человечком. Но для тех, кто его знал, для Вулфа и для меня например, внешность Сола не имела значения. Он был одним из лучших оперативников Нью-Йорка, которому из года в год предлагали как минимум в десять раз больше работы, чем у него было возможности и желания выполнить. Однако он никогда не отказывал Вулфу, если действительно мог ему помочь. В то утро он сидел в кресле, держа на коленях видавшую виды кепку и ничего не записывая, так как всегда полагался на свою память, и слушал Вулфа. Тот обрисовал в общих чертах положение дел и велел Солу провести в отеле «Уолдорф» столько часов или дней, сколько понадобится, прислушиваясь и принюхиваясь ко всему и не упуская из виду никого и ничего. Билл Гор был мощного телосложения, крепко сбитый парень, и одного взгляда на его макушку было достаточно, чтобы понять: он обречен, поскольку в ближайшие пять лет вконец облысеет. Он получил задание отправиться в Ассоциацию промышленников и собрать кое-какие сведения. Вулф предварительно созвонился с Эрскином и заручился его содействием. – Неужели дела обстоят так плохо? – спросил я, когда они ушли. – Почему плохо? – нахмурился Вулф. – Вы прекрасно знаете почему! Пятьдесят долларов в день на объедки! Что в этом гениального? – Гениального? – Вулф нахмурился, бросив на меня сердитый взгляд. – А что может сделать гений в этой людской сутолоке?! Больше тысячи человек, у которых имеются мотивы для убийства, возможность его совершить и подручные средства. Черт меня дернул поддаться на твои уговоры! – Нет уж, сэр! Даже не пытайтесь! – твердо сказал я. – Когда я почувствовал, что придется попотеть, а потом прочитал вашу записку, то сразу понял, что вы захотите взвалить всю вину на меня. Признаюсь, не думал, что дело так безнадежно, пока не услышал, как вы приказывали Солу и Биллу облазить все дыры, которые полиция давно обшарила. Вам даже нет нужды признаваться в том, что не справились. Вы вполне можете выкрутиться. Я выпишу НАП чек на десять тысяч долларов, а вы продиктуете мне письмо, в котором сообщите промышленникам, что в связи с тем, что вы подхватили свинку, а еще лучше… – Заткнись! – рассердился он. – Как я могу вернуть деньги, которые не получал? – Вы их получили. Чек пришел с утренней почтой, и я внес всю сумму на депозит. – Боже правый! Деньги в банке? – Да, сэр. Он яростно надавил на звонок, чтобы Фриц принес ему пива. Никогда раньше мне не доводилось видеть его в состоянии, столь близком к панике. – Итак, у вас ничего нет, – безжалостно заявил я. – Совсем ничего? – Определенно кое-что есть. – Неужели? И что именно? – Кое-что мистер О’Нил сказал вчера днем. Кое-что очень интересное. – Что? Вулф покачал головой: – Это задание не для тебя. Я поручу его завтра Солу или Биллу. Я не поверил ни единому слову. Минут десять я пытался вспомнить все, что говорил Дон О’Нил, после чего мой скепсис только усилился. В субботу Вулф не дал мне ни одного задания, связанного с делом Буна, не поручил даже сделать телефонный звонок. Звонили исключительно нам, и звонков было очень много. В частности, из газет и конторы Кремера и так далее, причем в основном это была пустопорожняя болтовня. Однако два звонка произвели на меня почти комическое впечатление. Уинтерхофф, импозантный джентльмен с рекламы виски, позвонил около полудня. Он хотел получить хоть что-то за свои деньги, причем немедленно. В него уже вцепились копы. После многочасовых допросов примерно четырнадцати человек было установлено, что именно Уинтерхофф предложил Буну использовать маленькую комнату за сценой для подготовки к выступлению и именно Уинтерхофф проводил туда Буна. И вот теперь Уинтерхофф пребывал в крайнем волнении. Он объяснил, что знал о существовании этой комнаты из предыдущего опыта организации подобных мероприятий в тех же помещениях, но подобное объяснение полицию явно не удовлетворило. И вот теперь Уинтерхофф хотел, чтобы Вулф подтвердил его невиновность и дал указание полиции оставить его в покое. Его заказ не был выполнен. Незадолго до ланча позвонил какой-то человек с интеллигентным голосом и представился Адамсоном, адвокатом НАП. Судя по его тону, Адамсон был явно не в восторге по поводу участия Вулфа в расследовании и теперь хотел получить практически всю информацию, включая ежедневный отчет о всех предпринимаемых нами действиях. Он настаивал на личной беседе с Вулфом, что было большой ошибкой с его стороны, поскольку, если бы он выразил желание поговорить со мной, я обошелся бы с ним со свойственной мне учтивостью. Еще одно требование, которое выдвинула ассоциация буквально в тот же день, когда мы получили от них предварительный гонорар, мы при всем желании не могли удовлетворить. Это требование нам привезла лично Хэтти Хардинг где-то в середине дня, когда Вулф уже ушел к своим орхидеям. Я провел посетительницу в кабинет, где мы устроились на диване. Хэтти Хардинг была все такой же подтянутой и хорошо одетой, а взгляд оставался по-прежнему властным, но внутреннее напряжение уже явно давало о себе знать. Теперь Хэтти Хардинг выглядела скорее на все сорок восемь, чем на двадцать шесть лет. Она явилась умолять о помощи, хотя обставила все несколько иначе. По ее словам, теперь им приходилось платить чертову прорву денег и вообще вот-вот наступит конец света. Связи с Общественностью были на последнем издыхании. В офис НАП приходили сотни телеграмм от членов ассоциации и друзей со всех концов страны с информацией о газетных передовицах, о резолюциях, принятых в Торговой палате, в различных клубах и сообществах, а также о циркулирующих в народе слухах. И уже не для протокола Хэтти Хардинг сообщила, что поступило одиннадцать прошений об отставке, причем одно от члена совета директоров. Нужно было срочно что-то делать. Я спросил, что именно. Хоть что-то, сказала она. – Типа поймать убийцу? – Конечно, в том числе и это. – Похоже, для нее это было лишь незначительной деталью. – Необходимо остановить эту безумную шумиху. Возможно, путем заявления, подписанного сотней известных личностей. Или с помощью телеграмм с просьбой помолиться за нас на завтрашней службе, ведь завтра воскресенье… – Неужели вы рассчитываете, что мистер Вулф станет рассылать телеграммы пятидесяти тысячам проповедников, священников и раввинов? – Нет, конечно! – всплеснула она руками. – Но что-что, что-что…