Человек в черном сейчас был занят: он чутко прислушивался к внешним звукам, но не подходил к окнам. Он словно исполнял какой-то чудовищный ритуальный танец на теле мужчины, распростертого на полу. Он топтал его ногами. Он убивал его. Удары кованого ботинка сыпались градом – в пах, в грудь, в живот, в голову. Избиваемый Романов тридцать пять лет отроду не был ни атлетом, ни спецназовцем – он был гражданским. И он ничего толком не знал о контртеррористических операциях. И о методах борьбы… Он просто пытался после каждого сокрушительного удара встать на ноги. Он пытался подняться. Он не желал умирать, словно червяк, раздавленный в пыли. Удар в живот… Вот он встал на колени, упершись в пол руками. Удар в бок… Избитая учительница балета закричала пронзительно: – Не бейте его! Удар… Еще удар… – Не бей его! – Бери щенка в охапку, иди с ним к окну! – хрипло приказал человек в черном. – Гони свое стадо, женщина, к окнам! Эй, все вы, вставайте! Живо! Я кому сказал! – Девочки, сидите, не вставайте! – закричала учительница своим подопечным балеринам. – Не подходите к окнам! – Ты смерти ищешь, сука? Я тебя спрашиваю? Ты смерти ищешь?! Ну-ка встать! Все к окнам! – Оставайтесь на месте! – из последних сил прохрипел Романов. – Они не станут тебе живым щитом! – Встать! – заорал человек в черном, оборачиваясь к детям в углу балетного класса и их учительнице. – Встать всем! Все на подоконник! Но они не покинули своего убежища, потому что их учительница с выбитыми прикладом зубами отчаянно замахала руками – нет, нет! И тогда человек в черном вскинул автомат и прошил ее очередью. Ее пятилетний сын быстро вскочил на ноги, ринулся к ней. Романов в этом миг не ощущал ничего: ни боли, ни близости смерти. Избитое тело вдруг стало послушным, гибким, гуттаперчевым. И в сильном броске он швырнул себя на человека в черном. Сшиб его с ног, выбивая из рук автомат. Как это удалось? Но автомат отлетел к стене. А человек в черном шмякнулся навзничь, но тут же упруго, как барс, вскочил сначала на корточки, потом встал, выпрямился, рванул на себе куртку, под которой был надет на футболку такой же пояс – жилет смертника, где ждала своего часа не взрывчатка, нет, но боевые гранаты. Он выхватил одну, сорвал чеку и швырнул в сторону Романова. Граната упала на пол и… Раз, два, три… Взрыва нет… Раз, три, пять… Взрыва нет… Романов подхватил гранату без чеки. Человек в черном впился в него взглядом, оценивая. Три, пять семь… Возвращаю подарок! В следующую секунду Романов подмял под себя пятилетнего ребенка, закрывая его своим телом, прижимая к полу… Успел еще крикнуть девочкам-балеринам в углу: – Бегите! Скорей!!! Топот маленьких ног. Террорист не успел среагировать на убегающих детей: граната без чеки поразила его как камень из пращи, ударилась о другую гранату в кармане-гнезде пояса смертника. Доли секунды… Удивление на бородатом лице… Ужас в глазах и… Топот маленьких ног уже по коридору. Прочь! Балетный класс опустел. А пояс смертника взорвался! Вопль! Алый фонтан! Пороховой дым… Осколки гранаты впились в тело Романова. Такая боль… Последним усилием он притиснул кричащего мальчика к полу балетного класса, свято веря, что умирает не зря. Что, если уже и не суждено ему быть в этой жизни отцом своего ребенка, тогда он послужит щитом, оградой, броней ребенку чужому. В этот миг он не боялся смерти. Абсолютно. И может, поэтому Смерть не взяла его. Это было в мае в Одинцове. На Николиной Горе. Потом наступило лето. Самое обычное. Для некоторых. А для других – с госпиталями, реанимацией, операциями, операциями – на ногах, на позвоночнике… И снова с госпиталями, реабилитационными центрами. Волнениями, волнениями, волнениями, тщетными надеждами на грядущее счастье. И вот пришел дождливый октябрь. И они снова встретились. Мужчина по фамилии Романов. И пятилетний мальчик Феликс. Романов приехал в детский центр при отделе семьи и детей Одинцовского управления соцзащиты. Он все еще с трудом передвигался на костылях. Перебитые осколками ноги слушались плохо. Но он ходил. Феликса привела в игровую комнату няня. Мальчик был худенький, большеглазый, похожий на эльфа. И бесконечно одинокий. Романова сопровождала молодая воспитательница из кризисного центра помощи детям. Пока они медленно шли по коридору, она говорила без умолку, взирая на Романова на костылях с неподдельным восхищением и затаенной жалостью. – Мальчик постоянно спрашивал о вас все эти месяцы. Чуть ли не каждый день. Эти игрушки, что вы прислали… Он выбрал одну, он с ней не расстается. Даже когда спать ложится, кладет рядом. А вы… я все репортажи тогда смотрела. И передачи о вас. Какой же вы молодец! Герой! Как вы себя чувствуете? – Лучше. – Романов ковылял, опираясь на костыли. – Ой да, я понимаю, нужно время… Вы обязательно поправитесь! А по телевизору говорили о вас в том шоу, где ваша жена отвечала на вопросы… У вас же пополнение в семье. Кто родился – мальчик, девочка? – Девочка. – Романов на миг остановился. Потом продолжил путь. – Как же это хорошо! – восклицала восторженная молодая воспитательница. – А Феликс, знаете, он… он постоянно о вас спрашивал. Ах да, я уже это вам говорила. – Что с его родными? С усыновлением? – Пока никаких новостей. Мне кажется, к сожалению, их и не будет. Как мы выяснили, у мальчика никого нет, кроме тетки. Это старшая сестра его покойной матери. – А отец?