В этот вечер на ужин у тети Питти были поданы неизбежная мамалыга и тушеный горох, и, поедая это, Скарлетт дала себе зарок: когда у нее будут деньги, эти два блюда ни в коем случае не появятся у нее на столе. И не важно, какой ценой, но деньги она достанет, причем больше, чем нужно для уплаты налогов на «Тару». Наступит день, и она будет купаться в деньгах, даже если придется для этого совершить убийство. В теплом свете лампы в столовой она спросила тетю Питти насчет ее финансовых дел, боясь надеяться и все же надеясь, что семья Чарлза способна ссудить ей необходимую сумму. Вопросы были не слишком тактичные, но Питти, пребывая в несказанном удовольствии, что может поговорить с кем-то из членов своей семьи, даже и не заметила, что ее спрашивают как-то уж очень напрямик. Заливаясь слезами, она пустилась в подробное изложение своих несчастий. Она и знать не знала, куда девались ее фермы, городская собственность и деньги, – все просто улетучилось. По крайней мере, так сказал ей братец Генри. Он был не в состоянии платить налоги на ее владения. Все пропало, кроме дома, в котором она живет, и Питти не перестает думать о том, что дом этот никогда не принадлежал ей, что это совместная собственность Мелани и Скарлетт. Брат Генри просто платит налоги за этот дом. Он выдает ей каждый месяц какую-то малость на жизнь, и она вынуждена брать, хотя это очень унизительно. – Братец Генри говорит, что не знает, как он будет сводить концы с концами, при его-то нагрузках, да еще налоги такие высокие, но он, конечно, лжет, у него наверняка сундуки денег, он просто не хочет давать мне много. Скарлетт знала, что дядя Генри не лжет. Те несколько писем, что она получила от него в связи с собственностью Чарлза, ясно показывали положение дел. Старый законник боролся изо всех сил, чтобы спасти дом и хоть часть собственности в нижнем городе, где были склады, чтобы у Скарлетт с Уэйдом осталось что-нибудь после разрухи. Скарлетт знала, что он идет на большие жертвы, внося за нее налоговые сборы. «Нет у него никаких денег, – подумала Скарлетт уныло. – Что ж, вычеркиваем его и тетю Питти из моего списка. Больше никого не остается, только Ретт. Придется мне пойти на это. Я должна это сделать. Я только думать об этом сейчас не должна… Надо мне вывести ее на разговор о Ретте и как бы случайно подкинуть ей идею пригласить его к нам завтра утром». Она улыбнулась и слегка сжала пухлые ладошки тети Питти: – Дорогая тетечка, давайте не будем больше говорить о таких вещах, как деньги. Из-за них одни огорчения. Забудем о них и поговорим о приятном. Вы должны рассказать мне все новости о наших друзьях. Как поживает миссис Мерривезер, как Мейбл? Я слышала, маленький креол вернулся к Мейбл, жив и здоров. А что Элсинги, доктор Мид и его жена? Питтипэт повеселела от перемены темы, ее детское личико перестало кривиться от слез. Она дала детальные отчеты обо всех соседях – что они делают, что носят, чем питаются и о чем думают. Она рассказала с оттенком ужаса в голосе, что, перед тем как Рене Пикар вернулся с войны, миссис Мерривезер и ее дочь сводили концы с концами, занявшись кондитерским делом: они пекли пироги и продавали их солдатам янки. Представляешь?! Бывало, что на заднем дворе у Мерривезеров стояло до двух дюжин янки в ожидании, пока пироги испекутся. Теперь, когда Рене дома, он каждый день гоняет старый фургон в лагерь к янки и продает им бисквиты и пироги, а раскрошенные бисквиты достаются солдатам. Миссис Мерривезер говорит, что вот соберет еще немного денег и откроет кондитерскую в нижнем городе. Питти не хотела бы ее осуждать, но все-таки в этом что-то такое… что до нее самой, сказала Питтипэт, она скорее умерла бы с голоду, чем заниматься коммерцией с янки. У нее принцип бросать уничижительный взгляд на всякого солдата, который ей встретится на улице, и переходить на другую сторону с самым оскорбительным видом, на какой только она способна. Правда, добавила она, это очень неудобно в дождливую погоду. Скарлетт пришла к выводу, что для мисс Питтипэт не существует жертвы, которую она не могла бы принести во имя Конфедерации, включая даже риск запачкать туфли в грязи и идти дальше в мокрой обуви. Миссис Мид с доктором лишились дома, когда янки подожгли город, но у них и денег нет, и душа не лежит отстраиваться заново, когда Фила и Дарси уже нет с ними – оба погибли. Миссис Мид говорит, ей вообще не нужен дом. Что это за дом – без детей и внуков? Они остались совсем одни и ушли жить к Элсингам, которые восстановили поврежденную часть своего дома. Мистер и миссис Уайтинг тоже у них имеют комнату, и миссис Боннел поговаривает о том, чтобы перебраться к ним, если ей повезет и удастся сдать свой домишко одному офицеру янки с семьей. – Но как же они там все умещаются? – воскликнула Скарлетт. – Там же миссис Элсинг, Фанни, Хью… – Миссис Элсинг с Фанни ночуют в гостиной, а Хью – на чердаке, – пояснила Питти, знавшая досконально домашние дела всех своих друзей. – Моя дорогая, мне страшно не хочется говорить тебе это, но миссис Элсинг называет их знаешь как? «Выгодные гости», вот как! – Тут Питти понизила голос: – На самом деле они просто снимают у нее жилье. Жильцы они, понимаешь? Миссис Элсинг управляет пансионом! Разве не ужасно?! – Я думаю, это прекрасно, – довольно сухо ответила Скарлетт. – Жаль только, что у нас в «Таре» последний год были бесплатные жильцы, а не «выгодные гости». Может быть, мы не докатились бы до такой бедности. – Скарлетт, как ты можешь говорить подобные вещи! Твоя несчастная мать, должно быть, в гробу переворачивается от одной только мысли, чтобы люди платили деньги за гостеприимство «Тары»! Конечно, миссис Элсинг просто вынуждена так поступать, потому что, пока она брала работу белошвейки, а Фанни расписывала фарфор, а Хью зарабатывал какую-то мелочь разноской дров по домам, им никак не удавалось сводить концы с концами. Вообрази: наш милый Хью вынужден разносить дрова! А мог бы стать прекрасным адвокатом. Мне остается только оплакивать участь наших мальчиков… Скарлетт представила себе ряды хлопчатника под раскаленным медным солнцем «Тары», ощутила рукоятки плуга в своих непривычных, стертых в кровь ладонях, вспомнила, как ломит спину от бесконечных наклонов к коробочкам, и решила, что Хью Элсинг не заслуживает особого сочувствия. А эта наивная старая дура Питти, несмотря на полную разруху вокруг, сидит себе в тепле и уюте! – Если ему не нравится носить дрова, отчего ж не заняться адвокатской практикой? Или в Атланте не осталось работы адвокатам? – О, дорогая, осталось, и много, даже прибавилось! Практически каждый с кем-то судится. Все ведь сгорело, и границы владений в том числе, никто не знает в точности, где его земля начинается и где кончается. Но судебными тяжбами денег не добудешь, потому что денег нет ни у кого. Вот Хью и зарабатывает разноской… Ой, чуть не забыла. Я тебе писала? У Фанни Элсинг завтра вечером свадьба, и тебя тоже, конечно, ждут. Миссис Элсинг очень обрадуется, узнав, что ты в городе. Я надеюсь, у тебя есть еще что-нибудь надеть, кроме этого. Нет, это очень миленькое платье, дорогая моя, но… все-таки видно, что оно чуточку… поношено. О, у тебя есть красивый наряд? Как я рада, ведь это будет первая настоящая свадьба у нас в Атланте с тех пор, как город пал. Пирожные, вино, потом танцы, хотя я не понимаю, как Элсинги все это осилят. Все же они очень бедны. – Как же получилось, что Фанни Элсинг выходит замуж? Я считала, что после гибели Далласа Маклюра в Геттисбурге… – Дорогая, ты не должна осуждать Фанни. Никто сейчас не хранит верность покойным, как ты нашему бедному Чарли. Дай-ка вспомнить. Как же его зовут? Никогда не запоминаю имена – просто Том такой-то. Я хорошо знала его мать, мы вместе ходили в женский институт Лагранжа. Она была Томлинсон из Лагранжа, а мать ее была… Дай бог памяти… Перкинс? Паркинс? Паркинсон! Точно. Из Спарты. Очень хорошая семья, но в то же время… Ладно, я знаю, что не следовало бы этого говорить, но я не понимаю, как Фанни может заставить себя выйти за него! – Он что, пьет или… – Господи, нет, конечно! У него превосходный характер, но, видишь ли, он был ранен, тяжело, разрывным снарядом, и что-то у него сделалось с ногами. Ноги у него… такие, в общем… Ненавижу это слово, никогда его не употребляю, но он ходит раскорякой. Из-за этого у него ужасно вульгарный вид при ходьбе. Да, красавцем его не назовешь. Не понимаю, почему она за него выходит! – Надо же девушкам выходить за кого-то. – Вот уж действительно! – фыркнула Питти и сморщила нос. – Мне почему-то не надо было. – Ну, полно, дорогая. Я не вас имела в виду. Все знают, как вы были популярны, да и до сих пор! Пожалуйста – старый судья Карлтон все время строил вам глазки, пока я… – Ох, Скарлетт, ш-ш-ш! Старый глупец! – Питти хихикнула, хорошее настроение восстановилось. – Все же Фанни пользовалась большим успехом, она могла бы сделать партию получше. Не верю я, что она любит этого Тома, как его там. И не думаю, что она очень уж переживала из-за покойного Далласа Маклюра, но она ведь не как ты. Это ты, милочка, по-прежнему остаешься верна бедному Чарли, хотя могла бы сто раз замуж выскочить. Мы с Мелли часто говорили, как ты чтишь его память, это пусть кто угодно другой называет тебя бессердечной кокеткой. Скарлетт пропустила мимо ушей это бестактное доверительное сообщение и продолжала искусно переводить Питти с одного знакомого на другого, сгорая от лихорадочного нетерпения начать, наконец, разговор о Ретте Батлере. Но ей никак нельзя было спрашивать о нем напрямую, тем более едва порог переступив. От этого мысли Питти могли потечь в направлении, которого лучше не касаться. Еще будет достаточно времени, чтобы у Питти поднялись подозрения – если Ретт откажется жениться. А тетя Питти все сыпала словами, довольная, как ребенок, что есть кому рассказать. Дела в Атланте, по ее мнению, хуже некуда, и все благодаря подлости республиканцев. Ужас, что творят, и конца их деяниям не видно, а что хуже всего, так это как старательно они забивают головы бедняжкам неграм своими идеями. – Моя дорогая, они хотят разрешить черным голосовать! Нет, ты слышала что-нибудь глупее? Хотя… я прямо и не знаю… ведь если подумать, то у нашего Питера куда больше здравого смысла, чем у любого республиканца, и манеры гораздо лучше, да только Питер слишком хорошо воспитан, чтобы хотеть голосовать. Но сама идея так подействовала на негров, что они просто помешались. И некоторые ведут себя очень нагло. Ты уже не можешь быть спокойна за свою жизнь после наступления темноты, и даже средь бела дня они пихают дам с тротуара в грязь. А если найдется джентльмен и будет протестовать, его хватают и… Моя дорога-ая! Я не говорила тебе, что капитан Батлер сидит в тюрьме? – Ретт Батлер? И хоть новость была поразительна, Скарлетт все равно возблагодарила в душе тетю Питти, что избавила ее от необходимости самой вплести в разговор его имя. – Ну да, правда! – От возбуждения щечки Питти сделались пунцовыми, и она выпрямилась на стуле. – Вот в этот самый момент он находится в тюрьме за убийство негра, и его могут повесить! Вообрази: повесить капитана Батлера! Скарлетт как-то болезненно охнула, дыхание перехватило, она только и могла, что молча таращиться на старую толстушку, которая даже и не скрывала удовольствия, наблюдая эффект, произведенный ее заявлением. – У них нет пока доказательств, но кто-то убил негра, который оскорбил белую женщину. И янки очень расстроены, поскольку за недавнее время убито много наглых негров. Нельзя доказать, что причастен капитан Батлер, но им нужен кто-то в качестве примера – так говорит доктор Мид. Доктор сказал, что, если они таки повесят его, это будет с их стороны первый добрый и честный поступок, но я… Нет, не знаю… Подумать только, капитан Батлер был здесь всего неделю назад, привез мне в подарок чудненькую перепелочку[1] и справлялся о тебе. Боится, что обидел тебя, еще когда шла осада, и что ты никогда его не простишь. – И долго ему сидеть в тюрьме? – Никто не знает. Может быть, до дня казни, но может и так быть, что они окажутся не в состоянии приписать ему это убийство. Однако мне представляется, что янки не будут утруждаться и выяснять, виновны люди или нет, им лишь бы повесить кого-нибудь. Они сейчас очень встревожены, – Питти понизила голос, – насчет ку-клукс-клана. У вас есть клан, в вашем графстве? Дорогая моя, я уверена, что должен быть, Эшли просто не говорит ничего, чтобы вы, девочки, не волновались. О клане вообще не говорят. Они устраивают рейды по ночам, одетые с головой в белое, как призраки, ищут саквояжников, которые наживаются на людских бедствиях, и негров, которые обнаглели. Иногда просто пугают и предупреждают, чтоб уехали из Атланты, но если они не слушаются, то их бьют кнутом, а то и… – Питти перешла на шепот, – да, таких иногда убивают и оставляют на видном месте, где их легко найти, а сверху карточка ку-клукс-клана… Янки очень злы и хотят найти кого-нибудь для примера – в общем, козла отпущения… Но Хью Элсинг говорил мне, он не думает, что повесят капитана Батлера. Потому что янки считают, что ему известно, где деньги, просто он не хочет сказать. Они стараются заставить его заговорить. – Деньги? – А ты не знаешь? Разве я тебе не писала? Моя дорогая, да ты совсем похоронила себя в «Таре»! Город весь гудел, когда капитан Батлер вернулся в карете, с прекрасной лошадью, денег – полны карманы, и это в то время, когда никто из нас не знал, где и на что добыть продуктов на следующую еду. Всякий придет в ярость, согласись, если заядлый спекулянт, который всегда говорил гадости про Конфедерацию, имеет так много денег, а мы все бедствуем. Всем загорелось узнать, как он ухитрился спасти свои деньги, но никому не хватило храбрости спросить у него – кроме меня, а он просто засмеялся и сказал: «Разумеется, нечестным путем, можете быть уверены». Ты ведь знаешь, как трудно добиться от него вразумительного ответа. – Он наживался на блокаде, и это совершенно очевидно. – Конечно, солнышко, но только это всего лишь капля в море по сравнению с тем, что этот человек действительно имеет. Все, в том числе и янки, уверены, что у него где-то припрятаны миллионы долларов золотом, принадлежащие правительству Конфедерации. – Миллионы… золотом? – Сама подумай, солнышко, куда ушло все золото Конфедерации? У кого-то ведь оно должно быть, и один из них определенно капитан Батлер. Янки считали, что это президент Дэвис прихватил его с собой, когда собирался уйти через Ричмонд. Но – беднягу арестовали, а у него едва ли наскреблось несколько центов. Так что, когда война закончилась, в казне денег не оказалось, и все думают на контрабандистов: захватили и помалкивают. – Миллионы – в золоте! А как же?.. – Разве капитан Батлер не брал хлопок тысячами тюков и не переправлял в Англию и в Нассау для продажи в пользу Конфедерации? – торжествующе произнесла тетя Питти. – Не только собственный свой хлопок, но и правительственный. А ты знаешь, какие доходы приносил хлопок во время войны! Цены – сколько запросишь! Он был свободный агент, действующий в интересах правительства, и предполагалось, что он продает хлопок, а на эти деньги закупает для нас оружие. Ну и вот, а когда блокада слишком ужесточилась, провозить оружие стало невозможно. В любом случае он не смог бы потратить и сотой доли хлопковых денег, так что капитан Батлер и прочие контрабандисты просто поместили миллионы долларов в английские банки до той поры, пока не прекратятся блокадные строгости. Ты ведь не станешь утверждать, что они делали вклады на счет Конфедерации? Они вносили деньги на собственное имя, и золото до сих пор где-то там… После капитуляции все только об этом и говорят, и контрабандистов этих блокадных осуждают очень сурово. А когда янки арестовали капитана Батлера за убийство негра, до них, должно быть, тоже дошла эта молва, вот они и добиваются от него, чтобы сказал им, где деньги. Видишь ли, все фонды Конфедерации принадлежат теперь янки – во всяком случае, сами янки так думают. Но капитан Батлер говорит, что он знать ничего не знает… Доктор Мид говорит, они просто обязаны его повесить, правда, виселица – это слишком хорошо для такого вора и рвача… Господи, да что это с тобой? Тебе плохо? Я расстроила тебя такими разговорами? Я помню, он был когда-то твоим кавалером, но мне казалось, ты порвала с ним давным-давно. Лично я никогда его не одобряла, проходимца этакого… – Он мне вовсе не друг, – с усилием выговорила Скарлетт. – Мы поссорились во время осады, после вашего отъезда в Мейкон. А где… где он находится? – В пожарном депо, около городского сквера. – В пожарном депо? – Ну да! – Питтипэт согнулась от смеха. – У янки теперь там военная тюрьма. Они разбили лагерь вокруг ратуши в сквере, а депо в самом конце улицы, вот там и держат капитана Батлера. Да, Скарлетт, я вчера услышала презабавную историю про него. Не помню, кто мне рассказал. Ну, не важно. Ты же помнишь, как он всегда был ухожен, вылощен просто, настоящий денди, – а тут его держат в депо и не дают помыться, а он настаивает, что должен принимать ванну каждый день. И вот, представь, выводят они его из камеры в сквер. А там такая длинная поилка для лошадей, в ней целый полк мылся, в одной воде! И ему говорят, что он тоже может тут помыться, а он отвечает: нет, он предпочитает не смешивать свою собственную грязь южанина с грязью янки, а они… Веселый лепет все журчал и журчал, Скарлетт слышала, но не слушала. В голове у нее отложились две идеи: что у Ретта гораздо больше денег, чем она могла надеяться, и что он в тюрьме. Тот факт, что он сидит в тюрьме и, вполне возможно, кончится все виселицей, некоторым образом менял дело, в смысле – задача выглядела проще, а перспективы – блистательными. Она не слишком переживала по поводу того, что его могут повесить. Ее так отчаянно прижала нужда, что все остальное вообще не имело значения, тем более какой конец приготовила Ретту судьба. Кроме того, она разделяла мнение доктора Мида, что виселица – это еще слишком хорошо для него. Да любой мужчина заслуживал бы болтаться на виселице, если бы бросил женщину в затруднительном положении, одну, среди ночи, между двумя армиями – и все из-за какой-то прихоти! Приспичило ему, видите ли, идти сражаться за Правое Дело, уже, кстати, проигранное!.. Вот бы ухитриться женить его на себе, пока он в тюрьме. Тогда все эти миллионы перешли бы к ней, к ней одной – если его казнят. А если брак исключается, то, может быть, ей удастся получить у него заем, пообещав выйти за него замуж после освобождения или пообещав… Ох, да что угодно можно наобещать! И если его повесят, то для нее день расчета не наступит никогда! Ее воображение воспламенилось мыслью стать вдовой по милости благодетельного вмешательства правительства янки. Миллионы золотом! Да на эти деньги она смогла бы восстановить «Тару», нанять работников и целые мили засадить хлопчатником. И чудесно бы одевалась, и ела бы что захочется. И Сьюлен с Кэррин тоже. И Уэйда кормили бы хорошо, как и полагается кормить детей, чтобы впалые щечки опять стали пухленькими и румяными; у него была бы теплая одежда, гувернантка, учитель, а впоследствии университет. А то вырастет босоногим невеждой, как крекер. Папу наблюдал бы хороший врач, а для Эшли – чего только она не сделала бы для Эшли! Монолог Питтипэт прервался неожиданно, полувопросом: – Да, Мамми? Вернувшись с неба на землю, Скарлетт увидела Мамми: она стояла в дверях, руки сложены под фартуком, глаза настороже, так и стараются проникнуть насквозь. Скарлетт прикинула, давно ли она там стоит и много ли успела услышать и заприметить. Судя по блеску в старческих глазах – все. – У мисс Скарлетт усталый вид. Не пора ли ей в постель? – Мамми не спрашивала, она утверждала. – Да, я устала, – вздохнула Скарлетт, поднимаясь и заготавливая специально для Мамми по-детски беспомощную мордашку. – И боюсь, не подхватила ли вдобавок простуду. Тетя Питти, вы не возражаете, если я завтра отлежусь немного и не пойду с вами наносить визиты? Для визитов у меня еще будет время, но я очень хочу попасть завтра вечером на свадьбу к Фанни. А если моя простуда разыграется, я не смогу пойти. Денек в постели будет для меня самым лучшим лекарством! Мамми потрогала руки Скарлетт, внимательно к ней присмотрелась; подозрительность сменилась легким беспокойством. У Скарлетт определенно был больной вид. Возбуждение, вызванное мечтами, быстро прошло, оставив ее бледной и дрожащей. – Деточка моя, у вас ручки как лед. Ложитесь-ка вы в постель, а я заварю вам травяного чая и принесу горячий кирпич, к ногам устрою, вот и станет вам получше. – Вот ведь голова какая безмозглая, – причитала пухленькая старая леди, выбираясь из своего кресла и похлопывая Скарлетт по плечам. – Болтаю и болтаю, а о тебе и не подумала. Душенька, тебе надо завтра весь день провести в постели, отдохнуть и поправиться, а мы с тобой вволю посплетничаем. Ах, боже мой, нет, не получится! Я не смогу побыть с тобой. Завтра я обещала посидеть с миссис Боннел. Она слегла с гриппом, и кухарка ее тоже. Мамми, как я рада, что ты здесь. Утром ты должна пойти к ним со мной и помочь. Мамми заторопила Скарлетт наверх, бормоча что-то возмущенно по поводу холодных рук и легких туфелек, Скарлетт при этом выглядела слабой, вялой и покорной, будучи в душе очень довольна таким оборотом дела. Если только ей удастся усыпить подозрения Мамми и спровадить ее утром из дому, тогда все будет хорошо. Тогда она сможет пойти к янки в тюрьму и повидать Ретта. Пока она поднималась по лестнице, откуда-то издалека донесся глухой раскат грома. Как похоже на осадную канонаду. Скарлетт вся покрылась мурашками. Звуки грозы теперь навсегда будут связаны для нее с обстрелами и войной. Глава 34 Утром проглянуло солнце. Светило оно, правда, с перебоями: холодный сильный ветер быстро гнал по небу темные рваные облака, по временам закрывая его сияющий лик. Ветер дребезжал оконными рамами, тихонько подвывал где-то в коридорах. Скарлетт воздала короткую благодарственную молитву, что хоть дождь прекратился. Он хлестал всю ночь, она от этого и проснулась, а потом лежала без сна, вслушиваясь в дождь и понимая, что это конец ее бархатному платью и шляпке. Но теперь, ловя летучие проблески солнца, она воспрянула духом. Ей стоило большого труда валяться в постели, изображать томность и старательно чихать, пока тетя Питти с Мамми и Питером не вышли из дому, направляясь к миссис Боннел. Когда же наконец захлопнулась со стуком калитка и в доме осталась только кухарка, напевавшая у себя на кухне, Скарлетт выпрыгнула из постели и сняла с крючков свои новые одежды. Сон освежил ее и придал сил, а из холодного, твердого ядра, таившегося на дне души, она черпала отвагу. Перспектива схватки на сообразительность с мужчиной – с любым мужчиной – ее возбуждала всегда, это была ее стихия, ее конек. И то, что после многих месяцев обескураживающей, безрезультатной борьбы неизвестно с кем и с чем ей будет, наконец, противостоять реальный противник, кого она может выбить из седла ценой собственных усилий, – о, это бодрило необыкновенно! Одеваться без посторонней помощи было трудно, но она все-таки справилась со всеми тесемками, шнурками и крючочками и, надев шляпку с задорно торчащими перьями, побежала в комнату тети Питти поглядеться в большое зеркало. Как мило она выглядит! Петушиные перья придавали ей озорной и дерзкий вид, а на фоне тускло-зеленого бархата шляпки глаза казались поразительно светлыми и блистали, как изумруды. А платье – нет слов! Такое богатое, пышное и вместе с тем очень достойное! Великолепное ощущение – опять надеть нарядное новое платье! А как приятно сознавать, что ты ужасно хорошенькая и притягательная! Она импульсивно наклонилась вперед и поцеловала свое отражение в зеркале, а потом засмеялась над собственной глупостью. Она взяла кашемировую шаль Эллен, чтобы закутаться на улице, но старый платок потерял свежесть цвета и не сочетался с мшисто-зеленым бархатом платья, даже придавал ему чуточку потертый вид. Открыв шкаф тети Питти, она достала черную накидку тонкого сукна, надеваемую тетушкой исключительно по воскресным дням, и набросила себе на плечи. В проколотые ушки легко скользнули бриллиантовые серьги, которые она взяла с собой из «Тары». Откинув голову, она оценила эффект. Серьги приятно позвякивали, очень, очень приятно, и Скарлетт подумала, не забыть бы почаще вскидывать голову, когда будет у Ретта. Танцующие сережки всегда манят мужчин, а девушкам прибавляют живости и задора. Какой стыд, что у тети Питти нет других перчаток, кроме тех, что сейчас на ее пухлых ручках! Ни одна женщина не может почувствовать себя истинной леди, если на ней нет перчаток, но у Скарлетт вообще не было перчаток с тех пор, как она покинула Атланту. За долгие месяцы тяжелого труда в «Таре» руки ее загрубели, и назвать их красивыми теперь никто бы не решился. Ну что ж, с этим ничего не поделать. Она взяла маленькую муфточку тети Питти и спрятала свои голые руки. Скарлетт решила, что только этого мазка и недоставало для совершенной, законченной картины элегантности. Теперь никто не заподозрит, что бедность и нужда дышат ей в спину. Самое главное, чтобы этого не заподозрил Ретт. Он должен думать, что ею движут нежные чувства, и только. Осторожно, на цыпочках, она спустилась вниз и вышла из дома, пока кухарка беззаботно горланила на кухне свои песни. Оказавшись за калиткой, она кинулась по Бейкер-стрит, дабы избежать всевидящего ока соседей, а за углом присела на каретный камень напротив сгоревшего дома и стала ждать, не поедет ли какая коляска или фургон, который мог бы ее подвезти. Солнце то скрывалось за торопливо бегущими облаками, то появлялось вновь, заливая улицу обманчиво яркими лучами, не дающими тепла, а ветер заигрывал с кружевами панталон. Было холодно – холоднее, чем она ожидала; Скарлетт вся завернулась в тонкую тетину накидку и нетерпеливо передернула плечами. И вот, когда она уже приготовилась встать и пешком пуститься в дальний путь через весь город в расположение янки, появился изрядно побитый фургон. В нем сидела старуха: под носом табак, лицо, привыкшее к любой погоде, на голове – подобие чепца от солнца. Старый мул едва переставлял ноги. Фургон двигался в направлении ратуши, и хозяйка нехотя взяла с собой Скарлетт. Было очевидно, что бархатное платье, шляпка и меховая муфточка не встретили с ее стороны особого одобрения. «Она считает меня шлюхой, – подумала Скарлетт. – И может быть, она права». Когда наконец они добрались до городского сквера и впереди замаячил высокий белый купол ратуши, Скарлетт поблагодарила женщину, спустилась на землю и понаблюдала за удаляющимся фургоном. Осторожно оглядевшись – не видит ли кто, она пощипала себя за щеки, чтобы придать им цвет, и покусала губы – с той же целью. Поправила шляпку, пригладила волосы. Потом внимательно осмотрела площадь. Двухэтажное, сложенное из красного кирпича здание ратуши выжило во время пожара, но вид имело запущенный и обшарпанный. Окружая здание со всех сторон и полностью занимая весь участок, центром которого была ратуша, здесь стояли ряд за рядом армейские палатки, истрепанные и заляпанные ошметками грязи. Повсюду слонялись солдаты янки, и Скарлетт поглядывала на них неуверенно, понемногу теряя свой запал. И как это, интересно, она собиралась отыскивать Ретта во вражеском лагере?